Хамелеонная сыворотка

      Негромко насвистывая, я сделал первый надрез, быстро рассекая скальпелем кожу зафиксированного на столе длиннохвостого существа, от горла до паха. Существо задергалось, зашипело и защелкало, но слишком громких звуков оно производить было неспособно, так что их можно было с легкостью игнорировать. Следующим движением я рассек чуть зеленоватый подкожный жир, затем мускулы, расходящиеся от разреза, будто что-то дергало их за ниточки, вернее, просто сокращались волокна. Отложив скальпель, взял пилу для ребер и принялся вскрывать грудную клетку – потянуло острым запахом перегретых костей, а потом рядом раздался надсадный вздох. Оглянувшись, я увидел, что Омега опирается о дальний край стола, немного посерев. Он предпочитал больше иметь дело с чистыми технологиями, а не с живыми организмами.       – Ты не мог его для начала усыпить? – поинтересовался он, прокашлявшись.       – Нет. Зачем? Зафиксирован он крепко, а нам желательно наблюдать все живые реакции. К тому же наркоз мог бы помешать нормальному метаболизму и сбить весь опыт. Взгляни на его органы. Что видишь?       Омега, прищурившись, присмотрелся, но едва ли видел что-то особенное, он не так уж часто изучал чужие внутренности.       – У этой твари два сердца?       – Ну да, это самое заметное. Теперь смотри. – Я перехватил скальпель острием вниз и воткнул его в правое из сердец.       – Проклятье! – наклонившийся слишком низко, Омега отпрянул и принялся стирать с лица капли плеснувшей из лопнувшего сокращающегося мускульного мешка темно-оранжевой крови. – Что, его второе сердце должно теперь работать за двоих? Ты это имел в виду под отличной перспективой?..       – Нет. Смотри, – повторил я, чтобы он не отвлекался. – Кровь – это чепуха. Потом вытрешь.       Существо немного побилось, хрипя на столе, а затем вытянулось в струнку. Его органы слабо засветились, затем их окутал оранжевый туман.       – А вот теперь лучше отойти! Давай за ширму! – скомандовал я. – Омега оторвался от изумленного созерцания оранжевого тумана и с готовностью нырнул за предложенный предмет интерьера из прозрачного сверхпрочного материала. Я отступил за свой такой же. Опыт проводился не впервые, так что меры безопасности были предприняты заранее.       Струи золотистого пламени вырвались и пронеслись по операционной, сбивая все, что не было закреплено достаточно прочно. Тварь на столе задергалась, захрипела, затрещала – я знаками показывал Омеге через «стекло», чтобы он не забывал смотреть на существо, а не на летающие предметы, – затем как будто немного изменила очертания и снова затихла. Все успокоилось.       – Что это было, черт побери? – спросил Омега, выбираясь из-за ширмы.       – Хамелеон Пустошей, – ответил я. – Или переменчивый варан. И не «было», погляди на него.       Омега сосредоточенно поглядел, явно не сразу улавливая то, что видел.       – Оно целое! – воскликнул он. – Оно дышит? И никаких следов разрезов!       – Именно, – подтвердил я.       – Но они же вымерли!.. Это легендарные твари.       – Как видишь, не совсем вымерли и не совсем легендарные. Не так давно удалось раздобыть одного полумертвого, даже полуокаменевшего и уже рассыпающегося, я клонировал его живые клетки и создал нескольких таких, про запас. Чтобы точно выяснить, что их убивает и насколько им хватает запаса этих… назовем их регенерациями.       – Кстати, – проговорил Омега, продолжая приглядываться. – Оно что, стало крупнее?       – Да, они немного видоизменяются в процессе. Сбрасывают лишний возраст, или наоборот, набирают, с тем, чтобы увеличить мышечную массу – энергия преобразуется по необходимости в вещество – и повысить свои шансы на выживание, если среда неблагоприятна. Есть множество закономерностей.       – Как они вообще вымерли?.. – озадачился Омега.       – Трудности с размножением. Оборотная сторона генетической нестабильности, позволяющей им изменяться и выживать единолично. А рано или поздно уничтожимо все, даже они. Если повреждения слишком велики и хищник сожрал сразу большую часть, хамелеон умрет. Если хищник повторит атаку в момент, когда хамелеон перестраивает свою структуру, хамелеон умрет. Те, кто на них охотился, в итоге приспособились к успешным методам охоты: кому понравится, что уже убитая добыча внезапно вспыхивает – видимо, поначалу это отпугивало хищников, сразу после перерождения они еще довольно слабы – а затем благополучно скрывается? Существа они все же не очень крупные.       – И ты думаешь, что это можно совместить с нами???       – Да, думаю. Если постараться, можно сделать их генетическую нестабильность «заразной». Можно ввести себе сыворотку из их тканей и, теоретически, получить возможность перерождаться и жить почти бесконечно… Да, почти. Рано или поздно генетическая нестабильность идет вразнос, так что полноценен будет какой-то определенный цикл. Надо будет вычислить оптимальный и способы продлить все это искусственно, может быть, запустить цикл заново.       – О. – Омега облизнул пересохшие губы и опасливо покосился на меня. – Ты уже ввел такую сыворотку себе?       – Себе? Еще нет. Сперва стоит провести контролируемый опыт на каком-нибудь другом галлифрейце.       Омега покивал, потом поднял взгляд искоса, будто до него дошло, и, кажется, подавил желание попятиться. Хотя прекрасно понимал, что я не собираюсь попусту рисковать такими ценными членами общества, как он.       – И я еще не подобрал окончательный вариант формулы. Но отличным катализатором будет кровь вампира.       – Кровь вампира?! – на лице Омеги появилось естественное отвращение при мысли о наших злейших врагах, с которыми мы вели войну, кажущуюся уже бесконечной.       – Да. В ней содержится превосходный агрессивный компонент, практически вирус, позволяющий внедрять в клетки инородные структуры с наименьшим их отторжением. Если все правильно вычленить и соединить, все прекрасно сработает. Я проверял на совместимость сами ткани, результаты бы тебя поразили.       – Мм… а что становится с мозгом при перерождении? – поинтересовался Омега. – То есть, что станет с нашим? Он тоже изменится? Со всеми этими вампирскими вирусами, хамелеонными сыворотками… я не уверен.       Я пожал плечами.       – Мы ведь не молодеем, друг мой. Сколько нам уже? Может, не так уж и много и впереди все еще «благородная старость», но что в итоге? Наш мозг сдаст сам собой. Мы деградируем и умрем, как все и всегда. Или – мы можем отчасти стать кем-то другим, чтобы продолжать жить и совершать то, чего до нас никто не смел совершить.       Омега кивнул.       – Хорошо. Ты ведь покажешь мне, как это работает на галлифрейцах?       – Разумеется.       

***

      Сперва ассистенты подыскали нам какого-то никчемного старика – без родни, без дома, страдающего деменцией и целым букетом возрастных болезней. Никому он не был нужен, никто бы его не хватился. Первую выверенную формулу я ввел ему. К сожалению, старик оказался недостаточно крепок и не пережил превращения, умерев в конвульсиях за считанные минуты, исходя зеленой пеной и бурно испражняясь. Следующим ко мне доставили одного приговоренного преступника, которому точно нечего было терять. Правда, и прощения за грехи ему тоже не обещали. Просто пристегнули к столу, и я ввел сыворотку.       Судя по всему, это было больно, что, в перспективе применения на самом себе, немного расстраивало. Подопытный издавал душераздирающие вопли несколько часов подряд, пока происходило превращение, закончившееся в итоге все тем же золотым сиянием. Но результат превзошел ожидания: по завершении процесса его тело помолодело на несколько десятилетий. Правда, возникло еще одно осложнение – оно действительно изменилось, изменилось лицо, вся конституция, цвет волос, глаз, даже кожи. Мы не торопились уничтожать образец, провели медицинские исследования, понаблюдали за динамикой изменений. Это заняло почти год, но учитывая все прошлые испытания, я решил, что этого вполне достаточно. Образец оказался здоров как бык, естественное старение его клеток замедлилось в несколько раз, улучшилось эффективное усвоение кислорода и абсолютно всех питательных веществ, заживление многих экспериментальных повреждений казалось почти мгновенным. Динамика выглядела прекрасно и весьма перспективно. Мы несколько раз прикончили его разными способами, но выдерживая разумные паузы и давая восстановиться: током, утоплением (на это понадобилась невероятная прорва времени из-за повысившейся эффективности дыхательной системы), холодным оружием, лазером, даже сожгли, хоть и не дотла – образец изменялся, становился старше, моложе, привлекательней, уродливей, однажды и вовсе поменял пол, но главное – всякий раз выживал. Можно было счесть эксперимент удавшимся и наконец провести первую полную аутопсию.       Так что мы с Омегой вновь оказались в операционной. И давняя сценка почти повторилась, только теперь на столе лежал некто, подобный нам, разумеется – исключительно органически. И органически же улучшенный. Я вскрыл его точно так же, как клонированного хамелеона, без наркоза, наблюдая за всеми жизненными показателями и реакциями не только на мониторах, но и вживую, каждая мелочь могла быть очень познавательной. В отличие от переменчивого варана, его пришлось дополнительно заткнуть, чтобы не мешал работать. Все тот же длинный надрез кожи, жировых тканей, приобретших более зеленоватый оттенок, чем нормальный, хотя и почти неуловимый, если не знать, с чем сравниваешь, затем я раздвинул края рассеченной брюшины, и мы внимательно изучили все органы, которые прежде наблюдали только на мониторах. Многие из них были продублированы – не только сердца, полный непосредственный доступ к которым мы так же, как в прошлый раз, открыли с помощью пилы, – появились некоторые новшества, внутренняя температура оказалась интересно пониженной по сравнению с температурой поверхностных слоев плоти. Мы извлекали органы один за другим из еще абсолютно живого тела, сохранявшего повышенную жизнеспособность, по возможности не отделяя, внимательно разглядывали и раскладывали пока по краям, снимали и описывали все отмеченные изменения.       Омега по-прежнему немного менялся в лице при подобных процедурах, но происходившее слишком его заинтересовало, так что он почти не терял концентрации. Это оказалось почти «технически интересно». И кроме того, обещало личное бессмертие, что быстро заставляло закрывать глаза на распространенные предрассудки.       – А теперь я покажу, что имел в виду, когда говорил о повторной атаке.       И я снова вспорол одно из сердец образца. Омега держался на этот раз благоразумно подальше, и выплеснувшаяся из сердечных камер кровь его не задела. Образец начал умирать… происходило это, впрочем, довольно долго – даже очень долго по сравнению с исходником-хамелеоном.       – Как же он живуч! – восхищенно пробормотал Омега.       – Да, – отозвался я, увлеченно оглядывая пульсирующие, дергающиеся, но все еще не покрывающиеся золотистой дымкой органы. – Изумительно. Именно то, что мы искали!       Наконец это произошло – золотистое облачко окутало лежащего на столе, еще не превращаясь в фонтаны огня, но уже подходя к этой грани, и в тот момент, когда сияние стало по-настоящему интенсивным, но еще не успело разметать все вокруг, я вспорол скальпелем второе сердце.       Как будто погасили светильники. Сияние потускнело, съежилось и исчезло. Мы остались наедине с грудой только что умершей остывающей, чрезвычайно сильной и потенциально живучей, молодой плоти. Какой еще не было во всей известной Вселенной.       – Вот так это происходит, – выдохнул я. – Но надо поймать нужный момент. Нужно знать, когда наносить второй удар.       – Поразительно, – выдохнул Омега, дрожа от возбуждения. – Это действительно… вдохновляет! Столько жизни! Столько возможностей, работоспособности!       – Безусловно, – согласился я. – Ну, как ты теперь смотришь на это? Слишком ли высока цена, чтобы достичь такого здоровья?       – Нет! – он согласно покачал головой.       – И не стоит тянуть до старости, – заметил я. – Ты видел, чем все может кончиться.       На это он тоже кивнул и посмотрел на меня, в отличие от прошлого раза, с надеждой. Почти робкой – а вдруг я теперь вздумаю отказать, чтобы не делиться найденным могуществом?       На это я только ободряюще улыбнулся. Да, наверное, я мог бы стать единственным усовершенствованным галлифрейцем, но мне нужно было большее. На что был бы способен целый народ с подобными возможностями и качествами? С кого же и начать, как не с Омеги? Разумеется, после меня самого.       – Как продвигается наш проект управления временем?       – Полным ходом! – с энтузиазмом ответил Омега. – Хотя иногда мне кажется, что нам обоим не помешали бы лишние часы в сутках и побольше сил в каждом нерве и мускуле! – Это был, конечно, намек.       – И в этом ты чертовски прав! – сказал я ему. – Ну что ж, похоже, нам пора придумать название нового биологического вида. Как насчет «повелители времени»?!       Омега счастливо рассмеялся, созерцая разложенные на залитом темной, чуть-чуть оранжеватой кровью столе органы первого удачного образца.       Я знал, что он там видел – неисчерпаемые силы, долгие годы, многие жизни, возможно, достигающие тысячелетий, уж точно куда больше, чем отпущено нам природой.       – Я проведу последние исследования, – пообещал я, – и мы приступим.       Так оно и было. Я проверил еще несколько подопытных, пытаясь давать им на этот раз наркоз, но каждый раз итог был либо плачевный, либо никакой. Я менял различные средства, но все они лишь мешали процессу, сбивали его, пару раз я получил каких-то искалеченных монстров и пришлось перепроверить еще, в чистом виде, насколько повторится удачный опыт. По счастью, он повторился. Все лишние образцы, произведенные из негодных материалов, были, разумеется, уничтожены. И следовало ли ждать еще, теряя драгоценное все еще время на дополнительные исследования, если искомое уже найдено? Ценой его была лишь боль, которая убьет тем вернее, чем старше и слабее мы станем. Стоит пережить ее один раз, чтобы больше не пришлось об этом вспоминать и позволять страху подтачивать решимость. Ради того, чтобы суметь пережить все, что мы могли открыть и применить себе на пользу. Так что я просто закрыл некоторые окна своего разума и снова позвал Омегу: он был единственным, кому я еще мог доверять. И кто должен был подтверждать какое-то время в дальнейшем на каждом шагу, что я – это я. Прежде чем я сделаю это для него самого. Обращение к народу было уже записано. В дальнейшем следовало записать и процесс моего превращения, чтобы мой новый облик не стал для всех неожиданностью. Было непросто – пойти на такое. Большую часть я все же надеялся затем удалить, по крайней мере засекретить. Не стоило ведь пугать новых кандидатов на превращение, которых мы собирались набрать из лучших людей всего Галлифрея, ученых, творцов, перспективной молодежи.       Я сам создал для себя «трон превращения», к которому сам же себя и пристегнул. Омега стоял наготове с флаконом хамелеонной сыворотки, которую я составлял особенно тщательно. Но когда он подошел, с обычной своей некоторой неуверенностью и смущением, я забрал у него шприц: «Я сам». Все должно быть только под моим контролем. Омеге оставалось лишь после того, как я введу себе сыворотку, перехватить мою правую руку и зафиксировать, чтобы я невзначай не повредил сам себе, и чтобы меньше было понятно со стороны, как протекает процесс.       Все еще с плотно закрытыми окнами в своем мозгу, я ввел себе препарат. Несколько мгновений казалось, будто ничего не происходит, а затем сыворотка с вирусным катализатором атаковала мой организм – плоть, кости, нервы, самые глубины мозга, превращая и извращая. Я знал, что будет больно, но не думал, что так отчетливо придется ощутить собственное умирание, разрывание, вспарывание каждой клетки, в которую вторгались новые жители, оккупируя ее, располагаясь как хозяева. Ничего более ужасного я не переживал никогда. Внутри будто с невероятной скоростью вспухали опухоли – это были новые органы, которые располагались пока еще как попало, теснились, давили друг на друга, перестраивались, пытались друг друга подавить, выжить, поглотить. И длилось это долго. Я знал, что будет долго, но казалось это практически вечностью. Что ж, чтобы стать сверх-собой, действительно приходится умереть. Каждое мгновение ощущая отчаяние от того, что становишься кем-то другим, в тебя вторгающимся. Но рано или поздно заканчивается все. И вот, я дышал полной грудью и кислород опьянял, проницая все ткани моего нового тела, каждая жилка которого дрожала, регистрируя бездну неведомых прежде новых ощущений, кровь бежала живо и… это было странно – ощущать, как она бежит, чувствовать почти каждый сосуд, состояние любого органа и много чего еще, в чем только предстояло разобраться. Но главное, что пришло довольно скоро – это ощущение силы. И умиротворения. Я победил. Я выжил. Я все еще знал, что я – это я: Рассилон, первый повелитель времени, и никто другой. Я знал, чего хотел достичь, и я этого достиг. Новая жизнь и та же самая – верно и то, и другое.       Вконец позеленевший Омега издали, чтобы не попасть в камеру, показал мне зеркало. Ну что ж, все не так плохо. Две ноги, две руки, одна голова. Лицо, конечно, другое. Помолодевшее будто лет на полтораста. Но взгляд – он удивил меня самого и успокоил, он был жестким даже сейчас, спустя минуты после чудовищного превращения, и ничуть не молодым. Может, конечно, я ощущал это лишь своими новыми чувствами, еще недоступными прочим обитателям моей планеты. Но вскоре я не буду единственным. Нас станет множество. Мы подчиним себе все пространство и время.       И до чего странным и бодрящим казался непривычный стук моего пульса в ушах – в четыре дробных удара, биение двух невероятно сильных сердец.