Перерождён

Тонкие пальцы дотронулись до белоснежного, такого гладкого и холодного мрамора. Смешно. Лестница — такой простой в обиходе предмет, имеющий такое глупое предназначение: просто поднимать и опускать людей, такая глупая шутка. Ведь, возможно, только эта лестница во всем громадном доме стоит дороже жизни Данила. Скорее всего, она стоит дороже. Новый дом, новая жизнь и родня. Все не просто перевернулось с ног на голову, а развалилось к чертям и собралось заново из других разноцветных кубиков. Новая — эпитет его жизни с того самого момента. Скрипучая, глянцевая и все еще завернутая в упаковку. Страшно дотрагиваться, погружаться, потому что все еще есть вероятность проснуться, есть шанс все-таки открыть глаза и увидеть храпящего деда рядом на неудобной постели. Был ли он счастлив раньше? Он не знал ответа, потому что не думал, потому что жил, как этого требовали обстоятельства с единственной надеждой, что университет поможет сменить лицо, надеть маску, выкарабкаться своими мозгами, цепляясь за любую возможность до белых костяшек, до скрипа в зубах. А сейчас? А сейчас другой дом, в котором даже запах был другой. Нет, он не пах деньгами, хотя они чувствовались во всем. Даже в том самом Ване. Но это другое, он достоин ещё одного упоминания, а может и не одного, потому что он нечто большее, чем декорация в этом позолоченном мире. Мире, который пах уютом, как ни странно. Уютом и ощущением, что все встало на свои места, не таким сильным в шестнадцать лет, конечно, но достаточным, чтобы понять, что остаться хочется до дрожи в пальцах, а уйти без груза где-то в животе, что больно тянет вниз и заставляет прикусывать губы, чтобы не заплакать, не получится. Он любил точность. Он ненавидел эмоции, потому что они делали его скорее еще слабее, чем просто слабым. Потому что Данил знал, как он выглядит. Потому что знал, что о нем думают остальные. Малец, неудачник, ботаник. «Вряд ли, у него вообще появится девушка», — услышал он насмешку со стороны одноклассника лет так в 13-14, когда глупые мальчишки с разыгравшимися гормонами начали пробовать слово «любовь» на вкус. Неумело, а поэтому или приторно сладко, или чересчур горько, и в любом случае невероятно быстро. Но гордиться этим фактом они не уставали, а ребята вокруг просто слушали и грустно вздыхали по ночам. И Данил тогда влюбился, потому что сложно запихивать обширные, громадные эмоции в маленькую коробочку, а потом пытаться их сдерживать, каждый раз ударяя по ним тем тяжелым, что оказывалось под рукой. По закону жанра любовь оказалась безответной, а точнее просто игнорируемой, ведь Данила и не думал проявлять свои чувства даже перед этой девушкой, гораздо легче страдать в себя и перебирать нужные варианты никогда не озвученных признаний и правильные подходы к несуществующим поцелуям. А когда с этой девчонкой начал встречаться другой мальчик, Данил просто решил для себя, что не хочет чувствовать подобное никогда, не хочет ощущать подушечками пальцев пустоту, когда дотрагивается до грудной клетки. Уж лучше забетонировать ее намертво, чтобы ни одна бабочка случайно не влетела в небольшую трещинку и не разъела ее вот так, до состояния, когда и дышать трудно. А компьютеры не подведут. Техника точна, полагается на расчеты, а не на чувства. Ей проще доверять, в нее легко не просто окунуться, а скорее утонуть, чтобы не видеть ничего с темного дна, не слышать звуков под толщей воды. В планах…много чего было в планах, а теперь смелось одним до ужаса глупым фактом. Он бы посмеялся даже, если бы не пришлось разрезать свои мозги и сшивать их по новому, чтобы пазл собрался, чтобы хоть что-то прояснилось в будущем или, хотя бы, в настоящем. Потому что план со всякими вашими влюбленностями, а точнее с их полным игнорированием был потрясающим, неопровержимым, идеальным. Только вот ноутбук сломали, а потом это «как сам?» и даже не в нем смысл и не в близости, и не в теплом чужом дыхании, а в чем-то подсознательном и не объяснимом. В общем, в тот момент тело закричало о том, что все пошло, мягко говоря, не туда, а может и туда, но совсем не по шаблону Данила. А потом эта рысь, словно издевка, а не случайно пророненная фраза. Потому что очень хотелось бы, чтобы это был намек, потому что хотелось, чтобы хоть кто-то управлял ситуацией и делал все правильно. Но слово «правильно», видимо, не для этого мальчика. Не для Вани, который, казалось Данилу, был выше его не только в плане роста. Он мог позволить себе дерзить, мог быть грубым, но при этом цеплять на себя добрую улыбку с привкусом сладкой ваты, он мог делать необдуманные вещи, ничего не высчитывая, не задавая глупых вопросов и не требуя серьезных ответов, просто потому что хотелось. Ему так хотелось. Иван получал что хочет и кого хочет, Данил был уверен. А поэтому в момент их первой встречи глазами светловолосый парень лишил себя статуса компьютерного гения, став обыкновенным придурком, готовым побежать за типичным «плохим мальчиком». Оставалось накраситься яркой помадой и надеть юбочку покороче, а потом притвориться полнейшей дурочкой, уронив ручку рядом с Иваном. Так у этих девочек все и выходит, не так ли? Данил сам видел в школе бесчисленное количество раз, только вот к нему никто не подходил, разве что домашку списать. Так не хотелось, чтобы уровень интеллекта падал до уровня этих девчонок, а вершиной уровня потребностей становились губы Вани. Но было неимоверно поздно, потому что, в конце концов, его губы — это не так уж и плохо. А Ваня действительно всегда брал, что хотел. Машинку в три года благодаря непрекращающемуся плачу в магазине игрушек; приставку в тринадцать, иначе он бы продолжал бить старинные вазы в коридоре, а они уж были дороже дурацкой приставки; девочку по имени Оксана в пятнадцать, тут уж сыграл один правильный взгляд и одна нужная улыбка, было проще, чем казалось сначала. А сейчас новая добыча — такой неиспорченный, чистый парень в их доме. Так что цель поставилась как-то сама, не нужно было ничего выдумывать. Просто несколько алых засосов на шее с правой стороны и парочка стонов с этих аленьких губ. Все даже слишком просто для мальчика, который выходит из машины в школу под эпичную музыку, проводя пятерней по идеально уложенным волосам. Но с таким парнем, как Данил, введения новых переменных не избежать, а они делают задачку гораздо сложнее. В данном уравнении мешало чувство, которое никак не сокращалось, как бы ни хотелось. Чувство это зовется любовью, а Ваня тем временем спустился на стадию придурка с чувствами и в своих глазах тоже. Дело в том, что добиться все еще было легко, но не хотелось делать этого наперекор кому-то. С усмешкой на губах, но хотелось настоящего, ответного, а не просто развода глупого Данила на чувства, потому что это скорее был бы развод самого себя. А до таких вещей Иван Иванов уж точно не опустился бы. Музыка играла в его наушниках и отключала любые отголоски здравого смысла в его сознании. Холод под пальцами, а в груди сердце, которое стучало слишком быстро для сердца шестнадцатилетнего, поднимающегося по лестнице. Стук попадал в ритм сердца, но дыхание все равно было против них и существовало в совершенно ином измерении. Данил решился. На данный момент решился хотя бы подняться в комнату. В их комнату. Просто он снова чувствовал ту старую дыру, уже давно забытую. Она напоминала о себе зудом в районе ребер и каплями крови с обратной стороны рубашки. Уж лучше решить все одним разом, разорвать ее одним махом до конца. Может быть, потом чувства отключатся сами, потому что сердце вовсе перестанет существовать. Резко лучше, чем медленно, как это происходило сейчас. Когда ткани постепенно расходились с характерным звуком, когда органы отказывали по очереди, но сердце билось, чувствовало и любило этого безбашенного придурка. Данил поднес руку, чтобы постучать, но потом просто прижался лбом к двери, дав себе несколько секунд на передышку перед сложным испытанием. А потом стук, который, по правде говоря, все еще не мог быть громче того самого сердца. Потому что пришла его очередь говорить. Его, а не мозга, время решать проблемы Данила. Ваня был в комнате и занимался, с первого взгляда ничем, а со второго какой-то фигней. Так было лучше, потому что отвлекать было бы неприлично, хотя неприлично и признаваться в любви парню, которого ты толком и не знаешь, а особенно в России. -Нам нужно поговорить, — вот так сразу без прелюдий и вступительных, отвлекающих слов. Иначе в ходе разговора можно сорваться и убежать, никогда не возвращаясь. У Ивана даже дыхание перехватило, но он хорошо умел собирать чувства и кидать их в дальний шкаф своих эмоций. Поэтому он просто показал рукой на кровать, что вообще-то заставило их нервничать еще больше втайне друг от друга. Но Данил не собирался сдаваться вот так, хотя уже был готов, потому что ощущение подозрительности ситуации нарастало, потому что он не привык доверять чувства кому-то еще. Ведь они могут их разбить, уронить или раздавить. Но что-то в глазах Ивана говорило, что он может только беречь и хранить. -Я знаю, что это неправильно, — взгляд на Ваню, который, наконец, начал терять свои маски и показывать собственное лицо, — но… Данил сглотнул, потому что горло окончательно пересохло. Хуже, чем отвечать на экзамене тему, которую ты даже в билетах не видел. А потом набрал воздуха в легкие. Для финального хода, надеясь на победу своей команды. Ваня же вовсе дышать не мог и трезво мыслить тоже. Все плыло и выходило за рамки видимой картины мира. Он понимал, что означает это «но», он боялся и желал его всем своим телом. -Я люблю тебя? — прозвучало с опасением быть выброшенным прямо из открытого окна спальни, больше вопросом, чем утверждением. Картинки тех самых засосов, стонов, даже поцелуев, а потом еле сдерживаемая улыбка Вани. Потому что сейчас не хотелось ничего из этого. Нужно было просто унять дрожь в парне, который сидел напротив, пока он не заплакал, что уж там, пока не заплакал сам Иван. Поэтому он прижал Данила к себе, вдыхая запах его волос и ответил: -Кажется, любишь. И я тебя тоже. А потом поцелуй. Легкий, ненапористый, самый аккуратный. Не в губы даже, а скорее в их уголок и выше по щекам, потому что нужно было собрать слезы такого чувственного мальчика в своих руках. Признание, что запустило настоящее начало новой жизни Данила. Такой, где чувствовать больше не страшно, а любить не больно, потому что рядом есть человек, который тоже любит и не собирается предавать.