120 ударов в минуту

Каждая картина рассказывает историю. Иногда нам не нравится конец; иногда мы его не понимаем. (Alice: Madness Returns)

«Поезд прибывает на станцию Кингс-Кросс, Лондон. Просьба всех пассажиров не забывать личные вещи и предварительно надеть респираторы. Спасибо за внимание» В вагоне зашевелились люди, начали сворачивать газеты, скидывать с багажных полок свои пожитки. Из густого желто-черного тумана за окном показался первый фонарь на железнодорожном вокзале, и состав начал тормозить. К моменту остановки все пассажиры были готовы, часть в стареньких противогазах, кто побогаче — в респираторах, пожилая леди, сидевшая у окна, как раз закончила натягивать такой на своего старого терьера. Тэрон вытащил из рюкзака свой, совсем новенький, блестящий, покрутил в руках и приложил к лицу, затягивая ремни на затылке. Его сосед взглянул с завистью и, сквозь забитые фильтры, издал свистящий тяжелый выдох. Когда состав окончательно остановился, автоматические двери дребезжа отъехали в сторону, открывая путь наружу людям и путь внутрь смогу. Тэрон, медленно продвигавшийся к выходу в общей толпе, теперь понял, почему эту завесу называют «гороховым супом». Похожий цвет. И консистенция. Он еле видел дальше ста — ста пятидесяти футов, не говоря уже о том, что в два часа пополудни неба не было видно совершенно. Фонари в нижнем Лондоне не отключали никогда. Смог, висящий в столице Соединенного Королевства, не рассеивался уже наверное лет 150, вроде официально с декабря 1952 года. Громадное здание вокзала Кингс-Кросс не успевали чистить, всегда с какой-нибудь стороны можно было видеть рабочих и механизмы, оттиравшие осадок с желтых стен. Тэрон в последний момент увернулся от носильщика. Эти маленькие механические платформы сновали туда-обратно: кинь 50 пенсов, и твои вещи отвезут к выходу. Внутри здания было людно, кто-то прощался, кто-то ждал, поглядывая на табло, продавали прессу, сэндвичи в вакуумных пакетах и бутилированный воздух по сумасшедшим ценам. Тэрон Эджертон родился далеко от всех мегаполисов, на одном из островов, в Северном океане, где экология еще до конца не была испорчена промышленным прогрессом, превратившим воздух в грязь. Это место называлось Генофонд, вроде аббревиатура, впрочем, кто сейчас помнит. Тэрон не любит о нем говорить, но если бы ему пришлось, то он назвал это место единственным словом — инкубатор, и вновь был бы рад, что наконец, пусть и так поздно, но вырвался оттуда. Лондон придавил его своей значимостью с первой минуты. На выходе с вокзала он чуть не был затоптан толпой рабочих, затем почти попал под автомобиль, наступил на ногу солидному господину и на подол платья его спутницы. Жизнь в городе текла быстрее, чем за окраиной, часы показывали уже половину третьего. В четыре часа отправлялся фуникулер. Он ходил в верхний Лондон только раз в сутки в будние дни и трижды в выходные. Билетная касса стояла неподалеку, на ней ржавая табличка с расписанием, никакого ажиотажа вокруг. Если живешь в Нижнем городе, то приходится столько работать, что и взглянуть-то вверх некогда, не то что подниматься туда. Пять фунтов за билет, который тут же при входе компостирует здоровенный шотландец с механической рукой. В кабине их пятеро, табло показывает температуру воздуха, уровень загрязнения внизу и наверху. Шотландец скрипящим голосом просит никого не вставать с места до прибытия, закрывает двери и, предварительно закурив, жмет на рычаг. Кабину пугающе трясет, но только эта тряска показывает, что они движутся. Сквозь смог ничего не видно, сплошное грязное желе. Через полчаса Тэрон, поначалу боявшийся того, что этот старый фуникулер рухнет, расслабился, даже задремал, пока не резануло ярким светом под веки. Смог остался внизу, колыхался там густой жижей, а здесь солнце светило так ярко, и голубое небо вокруг, куда не кинь взгляд. Верхний город держался на нижнем, высоченные дома и колонны служили ему опорами. Тут все было как внизу. Свой Биг-Бен, Трафальгарская площадь и Тауэр. Елизавета Вторая живет в Букингемском дворце и до сих пор не желает отдавать власть, хотя от ее живого, не переделанного в механизм тела осталось не более пяти процентов. Британия не желает сдыхать и карабкается все выше. Фуникулер останавливается на Ферджертон-роуд, но никому нет до этого дела. Дверь открывает механизм. Пассажиры выходят и снимают с себя респираторы, Тэрон следует за ними. От разреженного воздуха начинает кружиться голова, он бы в обморок свалился, если бы его не придержал дежуривший поблизости полисмен. — Все в порядке, парень? Ты на ногах не стоишь. Первый раз здесь, что ли? — Да, — Тэрон вздохнул поглубже и закашлялся. Как здесь жить? Как? — Только приехал. Мужчина оглядел Эджертона, его тяжелые ботинки, коричневую куртку, рюкзак, новый респиратор и с ужасным удивлением воскликнул: — Да ты Целый?! Вот это неожиданность. Тогда ясно, почему так тяжело дышится. Легкие-то свои. Ну, ничего, ничего, скоро попривыкнешь. Помочь тебе чем? — Нет, не волнуйтесь, я сам… А впрочем… Может, вы мне подскажите, где можно снять комнату? — Ну, если по-правильному, то в гостиницу нужно заселяться, чтоб с регистрацией официально. — Полисмен замялся, потом огляделся и подтянул Эджертона ближе. — А если подешевле, то тут в трех кварталах одна дама сдает комнаты. Мэгги Смит… Шум города скрыл этот разговор, а через пять минут Тэрон уже шел по указанному адресу. Черным пятном через улицу пробежала тень дирижабля. Это был Лондон. ** — Все в порядке, вы скоро придете в себя. Дискомфорт в груди — это нормально. Колин очнулся уже на больничной койке, врач проверял реакцию зрачков на свет, и это было неприятно. В груди все горело огнем. Дискомфорт? Слабо сказано. — Как чувствуете себя? — Паршиво, надо признаться. — Нужно время на заживление, — врач поправил край бинта на груди у пациента. — Мистер Ферт, эта операция была неизбежна, и она произошла вовремя. Колин скосил глаза на кусок мяса, который собирался вынести из помещения ассистент и который недавно был его сердцем. Это старость. Начинаешь заменять негодные органы на механизмы, пока от человека в тебе ничего не останется. Смерть фиксируется только когда отмирает мозг, полностью железное на тот момент тело отправляют на переплавку. Колин сделал свой первый шаг, заменил сердце, теперь его стук стал громче, похожим на заведенный часовой механизм. — Когда меня выпишут? — Не торопитесь. Организм должен привыкнуть, а швы хоть немного зажить. Теперь послушайте внимательно. Нужно будет раз в полгода проходить обследование, следить, чтоб механизм не останавливался. Никаких стрессов, тяжелых нагрузок также нужно избегать, а главное — остерегайтесь влюбленностей. Ровный пульс — залог вашего здорового сердца. Кстати, у меня есть система скидок. Следующий орган будет вам стоить на десять процентов дешевле. Колин усмехнулся. Худшее торговое предложение в его жизни.