Необходимость

Сегодня четыре года. Четыре года, как тебя нет. И меня тоже нет. Не стало. Без тебя. Я злюсь. Если бы ты только знал, как я зол на тебя за то, что ты посмел уйти. Посмел оставить меня. Одного. Знаешь, если бы ты не забрал моё сердце вместе с собой, оно бы болело. Кто сказал, что без сердца нельзя жить? Очень даже можно. Хотя знаешь, без тебя я не живу. Так, функционирую. Существую. Я пытался уйти за тобой. Не мог не попытаться. Но всё время что-то мешало мне. Твоя мать застала меня в ванной, когда я держал лезвие у вены. А горсть таблеток, которую я принял днем позже, вышла естественным способом. А потом мне приснился ты. Злой, как черт. Орал, чтоб я больше не смел пытаться лишить себя жизни. Мне даже смешно стало. Помнишь, всегда, когда я где-нибудь косячил и потом бегал от тебя, ты кричал мне: «Ах ты, мелкая зараза! Да я тебя, гаденыш, с того света достану!». Выходит, не врал. А ты вообще мне никогда не врал, с самого начала. Ты вообще не умел врать. Никому. Недоговаривал, бывало, но не врал. Не знаю, как я продержался четыре года. Я же без тебя дышу через раз. А помнишь, как мы встретились? Никогда не верил в любовь с первого взгляда, а тут поди ж ты. Мне тогда только двадцать три было. Молодой, подающий надежды врач. С тремя своими коллегами мы должны были у тебя интернатуру проходить. Мы шутили ещё с ребятами. Мол, попадется нам «Быков» - вешаться будем. А на деле? Мне одного взгляда хватило. Прямо как в фильме. Когда смотришь на человека, и время останавливается. Когда всё вокруг перестает существовать, когда мир сужается до твоих глаз, когда твои глаза – это и есть мир. Оказывается, так бывает. Бывает, что находишь СВОЕГО человека. Когда вы подходите друг другу безоговорочно – и плевать на разницу в характерах, во внешности, в возрасте. Когда понимаете друг друга не то, что с полуслова – с полувздоха. А мы с тобой встречаться на третий день начали. Помнишь, мы потом ещё забросили работу на неделю? Потому что насытиться друг другом не могли. Потому что оторваться друг от друга было нереально. Потому что казалось, что бесконечно мало этих нежных прикосновений, страстных поцелуев, жадных ласк… А мне ещё никогда и ни с кем так хорошо не было, как с тобой. Когда от одного прикосновения – звездочки перед глазами. Когда от оргазма впадаешь в нирвану и имя свое не сразу вспомнить можешь. Когда жизненно нуждаешься в том, чтобы ты был рядом. А у тебя объятья такие… Такие надежные, такие родные, такие теплые… Ты любил обниматься. Ты даже незнакомого человека на улице мог обнять, если видел, что он грустный. Другому бы морду набили, а тебе только улыбались и обнимали в ответ. А я ревновал тебя… до боли. Ко всем. К людям, с которыми ты общаешься, к воздуху, которым ты дышишь. Наверное, это было сродни одержимости. Я понимал, что ты никогда не предашь, и всё равно боялся этого. Так боялся, что однажды ты уйдешь… В больнице всё про нас знали. Сначала – просто догадывались, а потом в ординаторской нас застали, голых и с припухшими губами. Не одобряли, конечно, но молчали. А мне плевать было, что они думают. Они всё равно потом успокоились, привыкли. А ты такой… цельная натура. Честный, справедливый. Ты мог дарить мне страстные ночи, доводя до исступления своими ласками, а днем гоняться за мной по всей больнице со шприцом крича, что всю задницу в решето превратишь – это я тогда не то лекарство больному назначил. Ты меня всегда гонял больше, чем других интернов. Задания у меня всегда были сложнее, за проступки меня наказывал жестче… А знаешь, я даже обижался, пока ты не сказал мне однажды: «Просто на остальных мне плевать, они мне безразличны…» Ты хотел, чтобы я стал хорошим врачом. А я хотел стать таким как ты. А ты смеялся и говорил, что тогда главврач точно повешается, потому что ещё одного, такого же как ты, эта больница не выдержит. А знаешь, год – это 365 дней. 8760 часов. 525600 минут. 31536000 секунд. Знаешь, это очень мало. Мало, мало, мало. Почему судьба отвела нам так мало времени? Разве ты не заслужил большего? Поначалу, ты просто стал быстрее уставать. Впрочем, усталость – для врача состояние постоянное, патологическое. Ты просто не обращал на это внимания. Потом начались головные боли. Оказалось, заставить врача идти к врачу – это даже не невозможно. Это - миссия невыполнима. Я волновался, переживал. Ты отнекивался, обзывал меня паникером. Ты сгорел за месяц. Рак… Приговор. Ты отказывался лечиться. Мы спорили до хрипоты, но ты, упрямый баран, всё равно стоял на своём. «Я предпочитаю полысеть естественным образом!» А тебе ведь даже сорока не было… Ты умер у меня на руках. Я видел, как из тебя капля за каплей уходит жизнь. Ты говорил, что любишь меня. Просил, чтобы я пообещал тебе, что ещё найду свою любовь. А я ревел. А ты пытался ослабевшей рукой вытереть слёзы с моих щек. Ты просто затих. Ещё минуту назад в тебе теплилась жизнь, а теперь в моих руках была безжизненная кукла. А знаешь, я бы подумал, что ты спишь. Только вот люди не спят с открытыми глазами. Я выл. Два дня я выл, как раненый зверь. Была бы моя воля, я бы никого не подпускал к тебе… к твоему телу. Но тебя забрали. Тебя причесали, одели в костюм. Глупые, ты всегда их терпеть не мог. Потом тебя положили в гроб. Знаешь, а ты выглядел, будто живой. Мне казалось, что стоит тебя потормошить, и ты очнешься. Но проверить эту догадку мне не позволили… На твоих похоронах звучала Metallica и Deep Purple – это было твоим предсмертным желанием. Ты когда-то успел оформить завещание и лист с предсмертными желаниями. «Трусы мужские типа «стринги» цвета «леопард», купленные в «Дикой орхидее» за триста баксов, завещаю верному другу и товарищу Петровичу. Твоя мужественная задница, Петрович, этого достойна… » Шутник хуев. Как же я скучаю по тебе, Игорь. Как мне не хватает тебя.... А я ведь стал хорошим врачом. Работа – она отвлекает. От всего. Даже от навязчивых мыслей о тебе. А другие мысли и не умещаются в моей черепной коробке… Я работал круглые сутки. Спасал жизни… В коротких перерывах мечтал сдохнуть, потому что в каждом грёбаном пациенте видел тебя. Сегодня я третий день, как в отпуске. Меня всем отделением выгоняли, представляешь? Они почему-то думали, что мне нужно отдохнуть. А вот то, что я боюсь оставаться один, они почему-то не подумали. «Smoke on the water… And fire in the sky…» Ах ты, черт, телефон забыл выключить. Не хочу, чтоб в этот день, меня кто-то беспокоил. Этот день – он только наш с тобой. *** Я всё-таки решил прогуляться, развеяться. Февраль. Днем уже пахнет весной, но ночью всё ещё господствует зима. А ты любил зиму. Говорил, что она – теплая. Странный ты. Знаешь, сегодня я впервые вспоминаю тебя без слёз. Вместо этого – странное такое чувство, ни на что не похожее. Кажется, именно это называется светлой грустью. Мне вдруг не стало легче жить, легче дышать, нет. Просто, наверное, сегодня я впервые почувстовал… смирение. Ты часто говорил: «так надо». У тебя украли телефон – «значит кому-то было нужнее…», соседи затопили, угробив ремонт, на который мы потратили кучу средств и сил – «значит, так было надо… ». Вот и я думаю. Ты ушёл… А может это тоже, так надо? А у меня сегодня странное предчувствие с самого утра. В последний раз я чувствовал такое перед тем, как встретить тебя… *** Я уже почти вошел в подъезд, когда заметил на лавочке съежившийся темный комок. На поверку комок оказался посиневшим от холода мальчишкой. Смачно выругавшись, я подхватил находку на руки и понес домой. Пацану повезло – обморожения удалось избежать, хотя он явно пытался его заработать – куртка была явно слишком тонкой для такой погоды. Я настроил в ванной воду и вернулся к мальчишке. Он начал отогреваться и теперь мелко дрожал, затравленно оглядываясь по сторонам. Господи, какая ж сука его так запугала? - Не бойся, я не сделаю тебе ничего плохого, слышишь? Давай, я тебе принесу горячий чай, да? Ты выпьешь и согреешься. Мальчик неуверенно кивнул. В чай я добавил коньяк – не знаю, что за вкус будет у этого чая, но так моя находка быстрее согреется. Вручив пацану кружку с чаем, я пошёл в ванную, чтобы проверить воду. А когда вернулся, обнаружил, что он уже почти спит. Тяжело вздохнув, я снова подхватил его на руки и понес до пункта назначения. Освободив его из одежды, я погрузил не особо чистое тело в ванную. Он испугался поначалу, забрыкался. Я тоже хорош, засунул спящего ребенка в воду – любой бы испугался. Он стеснялся. Прикрыться пытался, мочалку у меня из рук вырвать. Да только кто ж ему даст? Предварительно закутав в длинное, мягкое полотенце, я отнес его обратно на диван. Думал было постирать его одежду – да куда там. Странно, что она прямо на нем не рассыпалась. Видавшая виды футболка, потертые джинсы, застиранные почти до дыр плавки. Хорошо, что у меня осталась старая одежда. С тех времен, как я подростком был. Думаю, мальчишке должно подойти. Подошло. Джинсы сидели на нем идеально. Футболка, правда, висела на нем, как на вешалке. Но это и не удивительно – он был жутко худой. - Тебя как зовут, чудо? – спросил я, с умилением наблюдая за тем, как мальчик поглощает бутерброд с колбасой. Ему бы неплохо что-нибудь жидкого и горячего, да только у меня из жидкого и горячего в наличии только кипяток… - Степка… - шмыгнул парнишка. - А лет тебе сколько? - Семнадцать. - Семнадцать? – удивился я. Больше 16 ему не дашь. - Через три месяца восемнадцать будет… - А на улице как оказался? Степка понуро опустил голову. - Эй ты чего, - я подсел к нему поближе. – Всё хорошо? - Мама умерла три месяца назад, - глаза Стёпы наполнились слезами. – А отчим он… он… Догадаться, что делал отчим с симпатичным, смахивающим на девчонку парнишкой, было не трудно. - Ну, всё, не реви. Всё будет хорошо. Давай, иди на диван, ложись. А завтра решим, что с тобой делать. А знаешь, Игорь, я уже решил. Оставлю его себе. Заводят же себе люди домашних питомцев. Кошек там, собак. А я вот себе Стёпку заведу. *** Стёпа живет у меня уже месяц. Подозрительным соседям я сказал, что это мой двоюродный брат. Он изменился за это время. Поначалу шугался всего, как котеныш, а потом ничего, оттаял. Помогал мне по дому. Знаешь, он готовит просто потрясающе! У него просто талант! Оказалось, что он мечтает поступить в кулинарный техникум и стать поваром. А я ему пообещал, что с нового учебного года он туда поступит. Правда, для этого нужно будет его аттестат забрать у отчима, но это уже мелочи. А я привык к нему. Он постоянно что-то делал, просто не мог сидеть на месте. «Шило в заднице» - сказал бы ты. С ним было весело. Когда в очередной раз смеялся над его выходками, я поймал себя на мысли, что за те четыре года, что я жил в одиночестве – улыбки мои можно пересчитать по пальцам. А с ним я смеюсь каждый день. Сегодня ночью он пришел ко мне. Я не смог ему отказать. Может, потому что у меня слишком долго никого не было, а может потому, что ему это было необходимо так же, как и мне. Быть с кем-то рядом, быть кому-то нужным… Я ласкал его так, как будто он хрустальный и мог рассыпаться от одного неосторожного движения. Целовал его исступленно, горячо, нежно, пытаясь заставить его забыть весь тот кошмар, который он пережил с отчимом. Он доверился мне, открылся. И я хотел сделать всё, чтобы он не пожалел о своем решении. Мы пошли до конца. Просто так было правильно. Подушка под его попу, детский крем вместо смазки. Он мужественно вытерпел процесс подготовки. Я, кажется, даже умудрился сделать ему приятно. А я ведь до этого и сверху-то никогда не был. Но кажется, сделал я всё правильно. В конце концов, с обратной стороны мне процесс знаком очень хорошо. У меня действительно получилось заставить Стёпку испытывать наслаждение. Он сладко постанывал, неловко подаваясь вперед бедрами, понукая двигаться меня быстрее и резче. Волной оргазма нас накрыло практически одновременно, и это было очень здорово. Так же, как и раньше бывало – до звездочек перед глазами. Я прижимал его спящего, к себе. Знаешь, а я никуда его не отпущу теперь. Потому что мы нужны друг другу. *** А знаешь Игорь, я сегодня понял, что люблю его. Люблю своего солнечного мальчишку. На мгновение мне даже показалось, что я люблю его даже больше чем тебя, пока не понял, что люблю его по-другому. Несколько иначе, чем тебя, но настолько же сильно. Иногда он всё же до чертиков напоминает мне тебя. Такой же упрямый, такой же добрый и сострадающий – постоянно тащил с улицы бездомных котят и щенков. Мы их лечили и отдавали в хорошие руки. А недавно, он нечаянно уронил кружку с кофе на светлый ковер. - Ах, расстудыть твою, через коромысло за ногу, ежу налево! – выпалил он, а у меня аж перед глазами помутнело. Эта была твоя фраза. Ты всегда так говорил, когда ронял что-то. Ровно с такой интонацией, с какой это сказал Стёпа. Но тем не менее, я никогда не сравнивал его с тобой. Ты это - ты, он – это он. Я рассказал ему про тебя. Он увидел наше совместное фото. Он плакал, представляешь? Ревел взахлёб. А потом ночью, шептал мне жарко в ухо: - Ты только не бросай меня слышишь? Я знаю, что никогда не смогу тебе заменить его! Но я люблю тебя, Славочка, я так сильно тебя люблю! Глупый он у меня ещё. - Дурачок. Не брошу я тебя, слышишь? - Никогда? - Никогда.