Файры и осколки

Всё же он как звезда. Не Алая, конечно, а тёплая, согревающая, зовущая к себе. И мой взгляд всегда обращается к нему, стоит лишь ушам услышать его голос, даже если это будет лишь эхо. Его голос это вообще отдельная песня. Верно, песня — его жизни, его страсти, его пути. Я невольно улыбаюсь сравнению и нахожу взглядом своего мастера. Он восседает рядом с лордом, что-то говорит ему, слушает ответ, смакует вино из кубка... Я вижу улыбку в уголках губ, в едва заметных морщинках хитрого прищура, в том, как мастер ставит кубок на стол. Я научилась различать каждую грань его настроения, его поведения. Старалась, присматривалась, запоминала в надежде дотянуться, стать если не рядом, то хоть позади!.. Быть нужной и полезной ему. Доприсматривалась. Киваю на предложение слуги и протягиваю чашку, чтобы подлили кла. Нет, я честно старалась не думать о таком. Ну во-первых, он мастер. Нет, не так — Главный мастер. Человек невероятной харизмы и силы духа. Во-вторых, он старше меня. Когда я впервые узнала, сколько ему лет, была в лёгком шоке. Ну не дашь ему столько, не дашь! Его азарт и любопытство сродни ученическим, ум и мудрость достойны самых возрастных правителей, а улыбка... Вокруг становится шумно, и я оглядываюсь. А, передают гитару. Мне. Мастер смотрит на меня и едва заметно подмигивает. Поняла. Выхожу на середину зала, сажусь на принесённый табурет и настраиваю гитару. Наверное, достаточно остановиться на первых двух пунктах. Остальное становится неважным, потому что его статус и возраст непреодолимы для моих чувств. Но что делать с ними, если при робкой мысли о моём мастере все доводы становятся хрупкими, как стекло, и точно так же отодвигают меня от него, не давая даже протянуть руку и коснуться? Пальцы перебирают лады на грифе, но песня будет не та, что заказывали. Другая. Сочинённая прошлым утром, когда взгляд следил за мастером, а душа мечтала о нём. Прикрываю глаза. Аккорды не записаны, лишь горят на внутренней стороне века. Струны отзываются пальцам, и я начинаю петь. О том, что человек силён. О том, что хочется двигаться за ним. О том, что драконы не могут без всадников, а люди без лидеров. О том, что у меня есть сильный лидер, за которым я хочу двигаться. Поймёт ли он, почему я сложила эту песню? Хотя, сейчас мне всё равно, потому что моё сердце хочет петь, отчаянно, торжественно, вызывающе. Аплодисменты, возгласы одобрения, но я ищу его взгляд. Не смотрит. Склонил голову, словно прислушивается к чему-то. И лишь пальцы сжимают ножку кубка. Услышал. Понял. Лёгкий холодок паники скользит по позвоночнику, но я отгоняю её. Мне не страшно. Мне жарко от ощущения шага вперед. Да, откажет. Иначе ведь он не может. Пусть. Я готова к стеклянным осколкам, которые порежут сердце. Может, я даже жду их? Жду, чтобы успокоиться, чтобы выбросить из головы эту странную любовь, от которой так подрагивают колени? Я отдаю гитару слуге и поднимаюсь. Меня ведут прямо к лорду, сажают с другой стороны, и остается лишь ждать окончания пиршества. И собственного приговора. Нет сомнения, что он будет, словом, жестом, взглядом... Отругает? Пожурит? Отодвинет и посоветует забыть? Вариантов много, но хоть и знаю мастера, не могу предугадать, что он выберет. Главное, чтобы выбрал. Потому что нет больше смелости и сил удерживать вежливую маску обычной ученицы. Приносят новую смену блюд, и горячий запах запечённого мяса словно бьёт по обонянию. Рот наполняется вязкой слюной, в глазах на мгновение всё заволакивает туманом. Прихожу в себя усилием воли — что это? Оглядываюсь. Все вокруг заняты собой, соседями, едой и выпивкой. — Милая, да вы бледная вся! — одутловатое лицо лорда, поймавшего мой взгляд, выражает озабоченность. — Идите-ка подышите свежим воздухом. В ушах начинает шуметь кровь. Я с трудом улыбаюсь, поднимаюсь и на мгновение замираю, видя обращённый на меня взгляд мастера. Чуть киваю с видом «всё будет в порядке» и покидаю стол, зал и здание. На заднем дворе меня встречают файры, но сверху на них пикирует Красотка и с яростным писком разгоняет всех. Даже Заир мастера отлетает вместе со всеми подальше. — Что случилось? — я подставляю руку, и золотая обхватывает когтями моё запястье. Её глаза сверкают алыми сполохами. — Что, маленькая? Красотка внимательно заглядывает в мои глаза — и меня накрывает жуткий голод. Так, стоп. Какой голод, если я только что поела? Нет, это она голодна. Глажу золотую и смотрю на остальных. Тоже голодны? Возмущённый писк и боль от когтей заставляют перевести взгляд на Красотку. И снова голод, жажда, требование. — Ладно-ладно, сейчас найдём тебе поесть, — я пытаюсь вздохнуть, но не получается, словно под ложечкой что-то начинает стягивать. И почему-то хочется мяса, свежего, с кровью... Озарение приходит неожиданно, и вот теперь настоящая паника затмевает всё. Красотка собирается подняться в брачный полёт?! Здесь?! — Красотка, маленькая, хорошая моя, — я глажу золотую и нервно шепчу, — давай ты подождёшь немного, а? Выедем отсюда, и потом сколько хочешь, а? Она гневно свистит, и когти, пробив рукав, вонзаются в руку. На ткани расплываются тёмные пятнышки крови. Да поняла, поняла!.. Думай, голова, думай! В первую очередь надо узнать, где мне выделили комнату. Попросить мяса на кухне... нет, не мяса, Красотке нужна кровь. Свежая и горячая. Отцепить Красотку от руки не получается, золотая ещё и хвостом зацепилась до самого плеча. Ладно, придётся идти в таком виде на птичий двор. Птичник даже не спрашивает, зачем мне живая курица, лишь опасливо поглядывает на Красотку, кровожадно щёлкающую зубами. Слуга, найденный на крыльце холда, аккуратно обходит меня и сообщает, что комнаты арфистам выделены на втором этаже в левом крыле, третья и четвертая дверь по правой стороне от лестницы. Спасибо и на этом. Я спешу в комнату, тихо шипя про себя на возбуждённую золотую и на курицу, которая нервно кудахчет и трепыхается в мешке. Вот влипла. Стоит открыть окно в комнате, как на подоконнике тут же появляются остальные файры. Я сглатываю от неизбежности скандала — среди них Заир, горделиво выпячивающий грудь и всем видом давая понять Крепышу, Нырку и Стригуну, что он тоже будет бороться за внимание Красотки. А это значит, что и мастер испытает все прелести брачного полёта!.. Невольно вспоминаю, как я в первый раз переживала полёт. Как зажимала руками междуножье, пытаясь хоть как-то сдержать возбуждение, кусала губы, чтобы не стонать, как пыталась самоудовлетвориться... Красотка больно хватает меня за палец и требовательно свистит. Достать курицу сложно — золотая пытается рвать мешок, не обращая внимания на мои окрики, и возмущается, когда я всё же отдираю её от руки и ссаживаю на спинку кровати. — Успокойся! — я грожу ей пальцем, затем развязываю горловину мешка и едва успеваю отпрянуть — у носа мелькает золотая молния и набрасывается на выскользнувшую из плена курицу. Та пытается сопротивляться, но Красотка рвёт ей горло когтями, обнажая светлое мясо и кости, и припадает к фонтанчику алой крови, не обращая внимания на трепыхание и хриплое предсмертное хрипение. Не файр, а поросёнок. Забрызгалась сама, всё вокруг, ещё и рычит... Я покорно сажусь на кровать, наблюдая, как Красотка терзает агонизирующую курицу, затем перевожу взгляд на бронзовых и коричневых — Дядюшка и обе Тётушки куда-то исчезли. Голова начинает тяжелеть. Значит, скоро уже Красотка сорвётся с места и рванёт в окно. А за ней остальные. Жарко. Скидываю с себя жилетку и расстегиваю ремень штанов. Ботинки тоже вон, только мешать будут. Отмечаю, как постепенно расплывается зрение, чёткость остаётся лишь на прямой линии взгляда. А вот слух и обоняние обостряются. Я чувствую запах крови, слышу скрипы половиц под кроватью, перекрикивания работников на полях... Красотка поднимает голову, облизывается, и меня накрывает волна предвкушения, горячего и жадного. Я пытаюсь припоминать теоретические основы музыкальной композиции, чтобы хоть немного «отстраниться» от ощущений золотой. Надо, потому что сейчас я в чужом холде, среди чужих людей. Пропускаю миг, когда остаюсь в комнате одна. Подоконник тоже пустеет в мгновение ока, лишь удаляющийся азартный свист показывает, в каком направлении рванули файры. Так, соберись, что там с музыкальной композицией?! Но мысли не хотят возвращаться к теории, и я с трудом отгоняю видение себя и мастера. Да, Заир погнался за Красоткой, но это не значит, что... Это значит, что мастера накроет прямо на пиру! Тухлая Скорлупа! Я подрываюсь, кое-как натягиваю ботинки и выбегаю в коридор, не обращая внимания на незавязанные шнурки. Он-то не представляет, что сейчас происходит! Скатываюсь по лестнице и у самых дверей зала, в котором пирует лорд с гостями, замираю. Если я в таком виде ворвусь туда... Лихорадочно приглаживаю волосы, оправляю одежду и оглядываюсь, слыша шаги. Пожилой слуга с кувшином. Отлично, вот кого можно попросить вызвать мастера. Причина? Срочное донесение из цеха. Поскорее, пожалуйста. — Что случилось? — мастер прикрывает за собой двери, оглядывает меня и хмурится. — Что за донесение? — Никакого донесения... — я чувствую, как слабеют колени от его голоса, от складки между бровями. Проклятые обострённые чувства! — Мастер, простите, я не специально... Красотка поднялась, и ваш Заир за ней полетел. Замираю, глядя, как его глаза восторженно расширяются: — В брачный полёт? Проказник! — Мастер... — я слышу, как меняется мой голос — возбуждение нарастает. — Мастер... он за Красоткой полетел... Он охает и подхватывает меня под руку: — Прости, я не понял сразу! Я даже не понимаю, куда он меня тащит — все мысли затираются ощущением его крепких пальцев на моей руке. Если бы так же, но на плечах, груди, бедрах... — Комната твоя где? Я втягиваю всей грудью тёплый запах вина, чего-то травяного и... — Девочка моя, ты слышишь? Где твоя комната? Улыбка растягивает губы — он назвал меня своей девочкой... Гладит по щеке, его глаза так близко, близко... Тело само выгибается в томном желании быть ближе к нему, ближе, до огня, до... Он дышит тяжело, словно пробежался, сжимает пальцы сильнее, тянет меня куда-то. Да хоть куда! Я лишь выдыхаю, когда оказываюсь прижата к его телу, и просто обнимаю. Понимаете, мастер, я люблю вас. — Тиш-ше... — он шепчет мне в губы, а я привстаю на цыпочки и просто касаюсь его губ. Целую. Потому что люблю. Ноги перестаю ощущать — он целует в ответ, лаская языком мой язык. От пальцев в волосах отнимаются и руки. Он горячий — это ощущается через одежду. Он сильный — я плавлюсь в его объятьях. А еще он возбуждён. Как и я. И последние остатки сознания растворяются в сладком удовольствии, собирающемся капля за каплей в низу живота. Подтянуть его рубашку из-под ремня, скользнуть руками под тонкую ткань и задохнуться от властного поцелуя, жадного и требовательного. Не надо требовать. Я на всё согласна. Без сомнений, колебаний, стыда и мыслей. Ласкаю через одежду тугой ком в паху, но меня прижимают к стене, целуют... А потом я стону прямо в губы, когда его рука проникает ко мне в штаны. Пальцы прохладные, и я лишь могу вцепиться в широкие плечи, ощущая, как меня бесцеремонно и ласково исследуют между ног. Подставляюсь под его пальцы, подаюсь им навстречу, когда они входят в меня. Это... невозможно приятно... Глажу его по груди, задыхаясь и отчаянно кусая губы, чтобы не закричать от удовольствия. Мастер... мой мастер... Он вжимает меня в стену, сминает губы в поцелуе, от которого пустеет голова, а затем и всё тело. А потом я словно умираю от невыносимого наслаждения, волной покатившегося от его пальцев по всему телу... — У Красотки это первый полёт? Его голос звучит едва слышно, устало и опустошённо. Я чувствую себя точно так же. — Нет... — Как ты раньше с этим справлялась? — Сама... — я поднимаю голову и оглядываюсь. Оказывается, мы в какой-то каморке с метлами, сидим на полу в обнимку. Вернее, мастер меня обнимает, а я просто прижимаюсь к нему. — Прости, что так вышло. Ведь вряд ли бы ты хотела... Я качаю головой, беру его за руку и сжимаю, не давая договорить: — Я люблю вас. Мы долго молчим. Хотя и так понятно, что за молчание. После всего, что произошло здесь, между нами... — Спасибо, — он не отводит взгляда, когда я поднимаю голову. В его глазах грусть, нежность и сожаление. — Спасибо, Менолли. Сердце замирает на мгновение, а затем начинает биться тихо-тихо, словно раненное сотнями стеклянных осколков.