Весна. Вечер. Двое

Константин с наслаждением затянулся, любуясь сгущающимися весенними сумерками. Окошко было небольшое, да ещё и заткнутое наполовину какой-то фанерой. Но его существование, как и существование самого дома, не слишком сильно пострадавшего во время боёв, в принципе, было чем-то чудесным и даже, пожалуй, слегка нелепым. Дом, в котором ему предстояло провести ночь, Рокоссовскому не нравился. Вернее так: в мирное время он, скорее всего, был бы рад погостить в таком уютном особнячке, но не сейчас, когда на несколько кварталов вокруг остались одни руины. Сейчас остатки убранства этого некогда семейного гнезда смотрелись неуместно, заставляя, к тому же, ежесекундно думать о миллионах жизней, чей размеренный быт был уничтожен войной. "Сколько лет уйдёт на восстановление промышленности? Двадцать? Тридцать? А на восстановление душ? Нет, Партия безусловно права - никакой души нет и в помине. Но всё же сколько должно смениться поколений, не знающих этого всего? А там, чего доброго, начнут всё по новой. Мы, люди, очень любим создавать себе проблемы..." Сигареты, врученные ему утром американским офицером, были прекрасны. Константин давно уже не испытывал такого удовольствия от курения. Да-да, разумеется, курение вредно, но в мире есть куча более вредных вещей, от которых удовольствия не получаешь совсем. Так зачем же отказывать себе в этой маленькой радости? Утром накрапывал дождь, но сейчас небо прояснилось и уже можно было разглядеть слабо мерцающие звёзды. Руины зданий вокруг окончательно потемнели. В конце некогда улицы Рокоссовский разглядел останки древнего костёла. Вспомнилось детство в Варшаве: неимоверно слабые, но всё же яркие воспоминания о посещении какой-то воскресной службы. "Какой-то большой праздник. Рождество?.. Нет, уже стояли тёплые дни. Значит, Пасха. Как же там было красиво! Нарядные люди, нарядный храм - всё вокруг купалось в счастье..." Та жизнь сейчас казалась какой-то иллюзорной: будто не его собственные воспоминания, а давно просмотренная кинолента. Прошлое не вернуть, да... иногда, признаться, это весьма радует. Рокоссовский одёрнул себя: пора ложиться спать. Война окончена, но дела никто не отменял. Именно поэтому он велел сегодня адъютанту найти приличное место для ночлега и именно поэтому незаметно смылся с очередной встречи, плавно перетекшей в добрую попойку, с представителями войск союзников... И, в итоге, стоит сейчас посреди остатков былой роскоши и зачем-то ностальгирует о прошлом. Молодец, ничего не скажешь. "Интересно, Георгий испытывает когда-нибудь что-то подобное? Тоску по детству, дому?.." Константин потушил сигарету в изящную пепельницу: в доме осталось много чего от мирной жизни. Возможно, что-то ещё сюда принёс адъютант - чтобы маршалу было уютнее. Но уюта не было: Рокоссовский решил, что завтра найдёт другое место для ночлега. Слишком неприятно чужое всё вокруг: чужое - безумно личное для каких-то неизвестных ему людей. Даже фотографии остались. Всё это тяготило. "Я - солдат, а не мародёр. Понятия не имею, какими людьми были хозяева этого дома. Возможно, они - закоренелые приверженцы фашизма... но всё же это их мир, а у меня есть свой и чужого мне не нужно..." Больше всего Константину была неприятна большая дубовая кровать, стоявшая посреди спальни. Кровать была старинная, с резными украшениями, с каким-то полубалдахином наверху. Подушки, простынь и одеяло, принесённые адъютантом дополняли картину - накрахмаленное белоснежное постельное бельё смотрелось насмешливо. Хотя забота Константину была приятна. "Но ведь они были счастливы в этом доме. И в этой постели. Возможно, у кого-то здесь первая ночь любви проходила... а теперь я тут буду храпеть..." Послышался скрип открывающейся входной двери. Константин подумал сначала, что это возвращается адъютант, но по громкому хлопанью и тяжёлым шагам стало очевидно - в гости пожаловал Жуков. Рокоссовский поморщился: сон откладывался на неопределённое время. Надо было быстро придумать, как выпроводить маршала: судя по звукам - что-то, скорее всего стул, упало в соседней комнате - Георгий был прилично подшофе. Значит, просто притвориться спящим не удастся. Константин вышел из спальни, вдруг поймав себя на мысли, что слишком хорошо узнаёт шаги Жукова. "Да, слишком хорошо. Даже для наших отношений... как влюблённая дева: узнаю шаги, помню все нюансы встреч, найду его в толпе за секунду, даже если он будет одет в форму генерала СС..." Рокоссовский вздохнул: он не хотел так крепко привязываться к Жукову, так сильно влюбляться в него. Близкие отношения не в счёт - это для снятия напряжения, не более того. Странно, но несмотря на взрывной суровый характер Георгия, как любовнику, Константину всегда было с ним спокойно: связь скрывалась очень хорошо - в этом вопросе Жуков был максимально осторожен и благоразумен. Совместная служба же протекала не столь идеально: Георгий воспринимал его как конкурента, причём весьма опасного, иногда ведя себя из-за этого почти неадекватно. Сколько всего на почве этой профессиональной неприязни, сказано и сделано за прошедшие годы - вспоминать не хотелось. Нет, как коллегу Жукова Рокоссовский, пожалуй, не любил и предпочёл был кого-нибудь другого. Но как мужчину... Рокоссовский зашёл в комнату: Жуков сидел на стуле, оперевшись на облезлую спинку и внимательно разглядывал висящую на стене картину. Константину, когда он только заселился сюда, она не понравилась опять же из-за болезненного напоминания о жизни до войны. Да и сама работа была аляповатой: грубые мазки, слишком яркие цвета, да ещё и в странном сочетании, а, главное, сюжет - полуголая нимфа на фоне какой-то мельницы. Рокоссовский подумал тогда, что никогда бы не повесил такую безвкусицу в своём доме, даже если бы требовалось загородить дыру в стене. Но Георгий был иного мнения: он смотрел на картину почти с благоговением, сжимая в руках бутылку, очевидно, принесённую с застолья. Ещё две небольшие бутылочки стояли на столе. Комната отапливалась небольшим камином, в котором сейчас догорали какие-то доски, свет от пламени окрашивал происходящее в оранжевые тона. - Любуешься? - прервал наконец молчание Константин. Жуков кивнул, окинув собеседника оценивающим взглядом. - Выпьем? - Георгий, улыбаясь, помахал бутылкой. - Я собирался лечь спать, - Рокоссовский уже предвкушал долгий спор. - Мы сюда не кутить приехали. - Представь себе, я в курсе, - Жуков поднялся со стула и стал откупоривать бутылку. - Но, согласно Конституции: "Граждане СССР имеют право на отдых". И даже потомки польских панычей... Рокоссовский недовольно цокнул языком: только упоминания его происхождения сейчас не хватало. - Мой адъютант скоро должен вернуться... - Я его встретил по дороге сюда и велел ему идти ночевать к остальным штабным нашим... О, как мило с его стороны, кстати говоря, - Жуков заметил чистые бокалы, заботливо выставленные на столе. Рокоссовский уже хотел возмутиться, как это адъютант отправился куда-то без его ведома, но потом передумал. "Я бы, пожалуй, тоже с Георгием спорить не стал... Тем более, с выпившим Георгием". - Так что нам никто не помешает... Меня тут попотчевали виски, - тёмный напиток полился в бокалы. - Я подумал, что будет предательством опустошить бутылку без тебя... - За что выпьем? За мирное небо над головой? - Константин принял бокал, решив выпить, а потом уже как-то выпроваживать незваного гостя. - За любовь, - Жуков подмигнул собеседнику. Рокоссовский не смог сдержать улыбки. Мужчины чокнулись. Константин точно не знал, как правильно следует употреблять напиток, поэтому выпил залпом, как водку. - Жаль, закуски нет... - Вот, запей, - Жуков быстро подал, теперь уже собутыльнику, одну из бутылочек. - Я смотрю, ты проникся к их "Кока-коле", - усмехнулся Рокоссовский открывая её и отпивая тёмную газировку. - Ну, так вкусно же, - сделав большой глоток, Георгий даже крякнул от удовольствия. - Ай-я-яй, как не стыдно, товарищ маршал?! Низкопоклонство перед Западом, - Константин ощущал приятное опьянение. Мысли становились легче. - Если ты такой принципиальный, не пей, - засмеялся Жуков, посмотрев на дверь. - Надо запереть. А то принесёт чёрт кого-нибудь... - Уже принёс... - хмыкнул Рокоссовский. Георгий пошёл разбираться с засовом. Константин почему-то подумал, что Жуков напоминает ему кота - этакого наглого матёрого котищу, живущего на какой-нибудь кухне, который несмотря на подранный соперниками хвост или прокушенное ухо, сохраняет королевское достоинство. И нагло ворует мясо со стола зазевавшейся хозяйки, поддевая его острым, как бритва, когтём. И ластился иногда Георгий, как нахальный кот: за мягким мурчанием мог последовать больнейший укус - какое-нибудь особенно обидное для Рокоссовского замечание. И потом от этого "укуса" приходилось подолгу отходить. - Продолжим, - Георгий снова наполнял бокалы. - Теперь давай за мир! Пусть всё процветает. И все! Ну, кроме фашистов, разумеется. Им уже поздно... Чокнулись. Жуков вернулся к созерцанию картины. - Так я люблю искусство, Костя! Так люблю! Не понимаю, правда, ни хрена.... Вернее так: в этих всяких видах-подвидах вообще не разбираюсь. Авангардизмы всякие, супрема... как их там? Ну, ты понял. Но вот когда красиво - это я понимаю и люблю! Георгий вскочил со стула и направился к картине. - Вот ты погляди только, как этот чёртов художник всё изобразил! - вместо указки Жуков использовал бокал, указывая Константину на нимфу. - Как она прекрасна! Сколько молодости, сколько жизни! Она нам улыбается - кокетка такая! Рокоссовский с умилением слушал эту импровизированную лекцию, попивая иностранную газировку. Тепло разлилось по телу, сменяя первоначальное возбуждение от алкоголя. - А вот ты видишь, как мельница нарисована?! И это вот всё... Тыл! - Фон! - поправил Константин. - Точно! - Жуков отсалютовал ему бокалом. - Я вообще тут столько всего красивого уже видел. Я вот думаю... я же могу забрать кое-что в качестве трофея из Берлина? - Думаю, кое-кто этого не оценит, - поморщился Рокоссовский, не желая называть имя Вождя из почти что суеверных опасений. - Кое-кому не обязательно быть в курсе всего, - отрезал Жуков. - У него и так дел много. - Сам решай, в общем, - Константин допил колу и, поставив бутылку на стол, поднялся с места. - Дело твоё. Спасибо за чудесный вечер, но мне пора спать. - Нам, - Георгий подошёл к камину. - Нам пора спать. Сейчас, только камин растоплю, а то погас... Или, Костя, мне проваливать? - Ну, ты же всё равно не уйдёшь, - усмехнулся Рокоссовский, открывая дверь в спальню. - Даже если я пошлю тебя ко всем чертям... - Я его пою, забочусь о нём, а он меня - к чертям?! Неблагодарный шляхтич! - в тоне Жукова слышалось обожание. Разобравшись с камином, Георгий последовал за Рокоссовским, на ходу расстёгивая китель. - Ого! - воскликнул Жуков, когда Рокоссовский зажёг керосиновую лампу. - Как ты здесь хорошо устроился! Это ж царское ложе! Константин даже засмеялся - так сильно расходились их с Жуковым взгляды на жизнь. Через пару минут, разобравшись с одеждой, Рокоссовский залез под тёплое одеяло. Граничащая с камином стена спальни, конечно, давала немного тепла, но в целом становилось прохладно. По пояс раздевшийся Жуков сел на кровать, с нежностью глядя на Константина. - Я сегодня весь день на тебя заглядывался, - Георгий неторопливо стягивал сапоги. - И, кстати говоря, заметил, что и наши, и союзнички тоже этим грешили. Пялились на тебя. А я думаю: "Ну, пяльтесь-пяльтесь, ночью-то он всё равно моим будет!" "Георгий совсем не ревнив... потому что такое самодовольство не оставляет места для ревности". Жуков лёг под одеяло, прижимаясь к Рокоссовскому. Последовал долгий поцелуй. Константин потёрся носом о кончик носа Георгия. - Товарищ маршал, разрешите обратиться? - с Жуковым обычно сдержанный Рокоссовский иногда позволял себе дурачиться. - Разрешаю, - Георгий нетерпеливо гладил бёдра Константина под одеялом. - Разрешите сегодня быть сверху? - Рокоссовский облизнул губы, скользя пальцами по щеке любовника. - При условии, что вы будете достаточно нежным, товарищ Рокоссовский, - Жуков скинул одеяло и принялся покрывать шею и плечи Константина быстрыми поцелуями-укусами. Константин не стал перехватывать инициативу, зная, что её ему отдадут чуть позже. Он просто закрыл глаза, мурлыкая комплименты умелым ласкам. Жуков целовал его всё ниже, чуть прихватывая кожу зубами. Когда губы Георгия коснулись обнажившейся головки, Константин, едва не вскрикнув, зажал рот рукой. Водя ладонью по твердеющему члену любовника, Георгий лизал головку, то и дело касаясь кончиком языка отверстия в ней. - Видели бы тебя сейчас... а-ах, - выдохнул Рокоссовский, тихо постанывая. - Гроза фашистов... - Я могу прекратить, товарищ-моралист, - хмыкнул Жуков и заскользил языком по стволу с наливающимися венками. - Молчу-молчу... ох, - Константин положил ладонь на мощный затылок Георгия, гладя коротко остриженные волосы. - Jak ty to robisz.... słodki mój... - Да, я такой, - теперь горячие губы плотно обхватили головку, дразня, сводя с ума. Рокоссовский запрокинул голову, откидываясь на мягкие подушки, сминая белоснежные простыни. - Ваш ход, - Георгий лёг рядом, с тяжело дышащим Константином. - Ложись на живот, - сейчас уже Рокоссовский целовал широкие плечи Жукова, растягивая его двумя, увлажнёнными своей слюной, пальцами. Георгий лёг удобнее, стараясь расслабиться. Когда Константин начал проникать в него, он уткнулся лицом в подушку, подавляя всхлипы. Рокоссовский был нежен, жалея любовника и сдерживая обещание, двигался плавно, не спеша, наслаждаясь ощущениями. Дух захватывало не только от физического удовольствия, но и от осознания, что с ним сейчас человек, чьи портреты печатают в газетах многих стран мира, кем восхищаются миллионы и который мог бы выбрать кого угодно, несмотря на все запреты. И всё же пришёл этим вечером именно к нему. И теперь отдавался ему под аккомпанемент матрасов старой кровати. Оба мужчины взмокли: на плечах и спинах выступили капельки пота. Георгий сжимал пальцами подушку, повернув голову и ловя ртом воздух. Придерживая его бёдра, Константин снова и снова брал его со всей страстью, со всем желанием обладать. - Kocham cię... Gorący mój, tylko mój... В ответ Жуков всхлипнул что-то неразборчивое, но, кажется, вполне одобрительное. Рокоссовский наклонился, упираясь руками в матрас чувствуя, как накрывает удовольствие. Ещё совсем немного. Словно яркая вспышка в сознании, волнами расходящаяся по телу. Константин прижал Георгия к кровати, не сдерживая стонов. - Moja ... moja miłość! Люблю тебя... Рокоссовский устало растянулся рядом с Жуковым, и, как только тот повернулся к нему, принялся ласкать любовника. Георгий зажмурился, крепче обнимая Константина. Через несколько мгновений на пальцы Рокоссовского брызнуло чужое семя. - Я тебя тоже люблю... - Георгий поцеловал Константина в раскрасневшиеся губы. - Костя, ты самый лучший... А у меня уши заложило... Кое-как приведя себя в порядок, мужчины накрылись одеялом. Рокоссовский закурил и протянул пачку сигарет Жукову. - И этот человек обвинял меня сегодня в низкопоклонстве! - засмеялся Георгий, зажигая спичку. - Товарищ маршал, мало того, что вы тут морально разложили... меня. И не только морально! Так ещё и "Кэмелом" угощаете вместо родной махорки! Позор! Константин улыбнулся, выпуская изо рта тонкую струйку дыма. Вечер определённо удался. The End