Knock... knock... knocking on your door

За Аркой ничего нет. Сириус падает в пустоту, чувствуя, как тело пронизывают волны боли. В голове ни единой мысли. Хотя, казалось бы, их должно быть миллион: сожаления, чувство потери, утраты, горечь... что-нибудь. Вокруг темнота, и Сириус закрывает глаза, не видя разницы. Кажется, он падает уже вечность — это никак нельзя определить, с таким же успехом он может просто висеть в воздухе — все равно не сдвинется с места. Нет ни дуновения ветра, ни каких-либо звуков, даже тех, которые Сириус производит сам, — всё поглощается пустотой Арки. Спустя какое-то время Сириус пытается хоть чем-то занять себя: считает в уме, вспоминает все способы применения драконьей крови, даже пробует петь, но все попытки умирают ещё в зародыше. Мысли внезапно словно вытравливает темнота, а слова становятся поперёк горла, грозя задушить в самом прямом смысле. Сириус зажмуривается сильнее, словно не хочет, чтобы то, что окружает его, просочилось сквозь веки. Он не знает, что будет, если всё-таки откроет глаза, но интуиция кричит об опасности. Гриффиндорцы смеются в лицо опасности, презирают её. Сириус всегда считал именно так. Это было его кредо, его жизнь — идти по лезвию ножа, невзирая ни на что. Опасность, кроющаяся за Аркой, другая. Она касается щеки невесомым движением, пытается проникнуть тягучей темнотой сквозь плотно сжатые веки, залепляет уши. Укутывает душным покрывалом, лишая возможности двигаться. Она совсем рядом, но в то же время практически не ощущается. Сириус — гриффиндорец, ему неведом страх. Попытка убежать, закрыться — первый признак трусости. — Открой глаза, — вьётся в голове назойливая мысль. — Или ты боишься? Голос противный, с насмешливыми нотками; он словно издевается, считает Сириуса ничтожеством, которое боится того, чего на самом деле и нет. От этого в груди образуется пустота и хочется закричать, что нет, всё не так! Сириус распахивает глаза и сразу же жалеет об этом. Жалеет о том, что не послушал интуицию, что повёлся на такую явную провокацию. Он чувствует, как что-то отодвигает ему веки до предела, давит на глазные яблоки и лезет, лезет внутрь, противно царапаясь. Щекоча тысячей маленьких и тонких лап с острыми коготками. — Теперь ты наш... — шепчет кто-то совсем рядом. — Наш... Наш... — вторят ему сотни голосов. Под кожей шевелятся тонкие лапы, и Сириус раздирает лицо в кровь, стремясь избавиться от мерзкого щекочущего ощущения, которое от этого становится лишь сильнее. Он слышит тихий стрекот, словно его производят тысячи невидимых крыльев — очередные твари по его душу? Сириус извивается, стараясь хоть как-нибудь сдвинуться с места — в попытке не убежать, но дать отпор. Не важно, что ему нечего противопоставить тем, кто живёт за Аркой, он как-нибудь справится. Но бездействовать... это против всей его природы! Словно откликаясь на его мысли, тело приходит в движение. Сириуса раскручивает по спирали, а потом невидимые руки хватают его — сильно, кажется, ещё чуть-чуть — и кости с лёгкостью переломятся, — и тащат куда-то. Это отдалённо походит на ощущения при аппарации, но более жёсткие — как будто хотят содрать заживо кожу. Словно протаскивают через тонкий шланг, наполненный мелкой стеклянной крошкой. Наверное, это длится всего несколько секунд, но Сириусу кажется, что проходит вечность, а от его тела остались лишь жалкие ошмётки. И, словно в насмешку над самим собой, он никак не может потерять сознание и продолжает чувствовать всё отчётливо и ясно. А потом всё резко прекращается, и Сириуса на миг ослепляет яркий свет. Сириус падает с высоты, видит приближающийся с чудовищной скоростью асфальт и рефлекторно зажмуривается в ожидании удара. Которого нет. Когда Сириус осторожно открывает глаза, он видит асфальт совсем близко — на расстоянии буквально нескольких сантиметров от собственного носа. «Кажется, недавно шёл дождь», — неожиданно приходит ему в голову, и Сириус удивлённо моргает. И падает лицом вниз. Когда он открывает глаза во второй раз, вокруг снова темно. Это пугает, но буквально через несколько мгновений Сириус понимает, что просто наступила ночь. Или не ночь, потому что темно только у самой земли - когда Сириус поднимает на ноги, его ослепляет солнечным светом: кажется, что здесь он в несколько раз ярче, чем в том мире, который Сириус покинул. Мир за Аркой вообще не поддаётся никакой логике: дождь идёт в небо, вырываясь прямо из раскалённого асфальта, сквозь багровые облака проглядывают лучи сразу трёх светил — Сириус не пытается идентифицировать в них Солнце, ясно же, что это нечто иное. Трава и листья на деревьях мертвенно-синюшного оттенка, как у трупа, а ветер порою кажется вполне видимым: серые завихрения — не пыль, совсем не пыль — стоят прямо перед глазами, гипнотизируя. Улица, на которой оказывается Сириус, вполне похожа на самую обычную улицу Лондона. Дома на ней не стоят на крышах, у них нет дверей вместо окон, да и форма ничем не отличается от привычной. Дома как дома. Вот только пройдя от начала до конца и обратно, Сириус понимает, что с ними не так: они абсолютно одинаковые. До самой незаметной трещины, до маленького пятна краски на пороге, не говоря уже о чём-то масштабном. Сириус хочет открыть одну из дверей, но стоит ему подумать об этом, как та приглашающе распахивается навстречу. В доме темно, и с порога ничего не видно, лишь ощущается запах затхлости — неудивительно, ведь Сириус так и не смог найти тут никого живого. Интуиция молчит, хотя он вряд ли стал бы её слушать, поэтому Сириус уверенно перешагивает порог, о чём жалеет в следующую же секунду. Мир взрывается болью. Она в десятки тысяч раз сильнее, чем при Круциатусе. Выворачивает кости из суставов, дробит их на части, разрывает кожу на узкие ленты. Впивается в глаза тонкими иглами. Елозит в глотке колючими лапами, опускаясь всё ниже, не давая сделать вдох. А потом отступает так же резко и неожиданно, как и возникла. Сириус лежит лицом вниз, пытается отдышаться и прийти в себя. Получается плохо: перед глазами плывут цветные круги, тело совсем не слушается, и дико хочется пить. Он даже не пытается встать, хотя это было первой мыслью: осмотреться, проверить, всё ли в порядке. Сириус даже не знает, куда его занесло, но всё равно лежит и не шевелится. И дело тут явно не в хвалёной гриффиндорской храбрости. Пять минут, десять, полчаса... Да какая разница, сколько? От пола начинает смердеть гнилью, и Сириус с гримасой отвращения осторожно садится и ощупывает себя: внезапно ничего больше не болит, хотя, судя по ощущениям и недавним воспоминаниям он должен был бы уже истечь кровью и сдохнуть прямо на этом плешивом ковре. Но нет, всё в порядке и даже лучше, чем было когда-либо — словно это перемещение дало ему новый запас сил. И, наверное, молодости — тело ощущается совершенно по-другому, так, как это было до Азкабана, до войны, до всего того, что Сириусу довелось пережить. Оглянувшись по сторонам, он понимает, что комната, в которой оказался, до мельчайших подробностей напоминает гостиную дома на площади Гриммо. Он поднимается и нетвёрдым шагом - почему-то именно сейчас ему плохо, как будто боль решила вернуться, - доходит до рояля. Опускает на колени и ковыряет дырку у его ножки - когда Сириус был маленьким, он прожёг её из вредности и желания насолить матушке. Чуть позже он выцарапал там свои инициалы. Сириус чуть сдвигает ковёр и нашаривает кончиками пальцев глубокие борозды букв. И шумно сглатывает. Либо всё это плохой сон, либо слишком хорошая иллюзия. Сириус переходит из комнаты в комнату, но в каждой лишь убеждается в том, что место, в котором он сейчас находится, - дом на площади Гриммо. Это пугает, заставляет искать ловушки и оглядываться по сторонам в ожидании какого-нибудь подозрительного шороха. Но дом пуст. Нет ни малейшего признака жизни, ни даже простого намёка. Сириус не находит ни единого доказательства того, что здесь кто-то был в последние несколько лет. Хотя дом выглядит точно так же, как за пять минут до ухода Сириуса. Обойдя весь дом и заглянув даже в каморку Кричера, Сириус возвращается к входной двери, чтобы увидеть, что её нет на месте. Просто гладкая стена. У порога навалена разномастная обувь; Сириус различает в общей куче кроссовки Гарри и вздыхает - теперь их разделяет нечто большее, чем стены Азкабана, дементоры и расстояние. Не очень-то хороший из него получился крёстный. “Вот бы увидеть кого-нибудь из них, - думает Сириус. - Да хоть бы и Нюниуса”. Стоит только мыслям оформиться в голове, как на стене вырисовывается прямоугольник двери. Сириус смотрит на это с некоторым опасением - мир Арки не перестаёт его удивлять. “А что, если за этой дверью и вправду будет Снейп?” - с этой мыслью Сириус поворачивает ручку. Комната, в которой Сириус оказывается, кажется смутно знакомой — тёмная, выдержанная практически в одном цвете — зелёном, обставлена лаконично — ни единого лишнего предмета. Она давит одним своим существованием, видом — Сириусу становится некомфортно, хочется уйти и не возвращаться. Что-то мерзкое и гадостное чудится ему здесь, но такое привычное и давно знакомое, что совсем не вызывает чувства страха. Сириус уже думает, что и здесь никого не будет, как за спиной раздаётся звук шагов. Это ещё более непривычно и неожиданно, чем идущий в небо дождь или три солнца разом. Почему-то первым желанием оказывается желание спрятаться, и Сириус быстрым взглядом обводит комнату, прислушиваясь к приближающимся шагам, а потом прячется за диван, словно нашкодивший школьник в кабинете у профессора - лишь бы не застали на месте преступления. Звук шагов приближается, и Сириус осторожно выглядывает из своего укрытия - любопытство пересиливает. Снейп. Чёртов Снейп. Сириус не знает, совпадение это или нет, но сейчас он видит перед собой вполне живого Снейпа - того, про которого подумал перед тем, как открыть появившуюся дверь. Он клянёт себя за недальновидность - наверняка исполнение подобных желаний случается не на каждом шагу, а он умудрился подумать про Снейпа! Да кому вообще нужен Снейп?! Он ведь мог вспомнить кого угодно - Гарри, Ремуса. Может быть, возможностей Арки хватило бы и на то, чтобы показать ему Джеймса с Лили… Но нет, он подумал про Снейпа! Злость охватывает Сириуса. У него появляется ощущение, будто под кожей снуют тысячи насекомых, щекоча своими лапками. Он видит, как перед глазами мелькают чёрные точки, постепенно застилая картину окружающего мира, превращая его в однообразную тёмную пелену. Глаза чешутся, и Сириусу хочется их выцарапать. Но вместе с этим в нём словно растёт какая-то сила, бушующая внутри, опаляющая, ищущая выход. Берущая свою основу в злости. Сириус не может больше прятаться за диваном, это противно, трусливо и не достойно его. Он рывком выпрямляется, а затем и перепрыгивает диван, оказываясь на пути Снейпа. Смотрит ему прямо в глаза и не видит ни намёка на то, что его заметили — как будто самого Сириуса не существует. Как будто он воздух, порыв ветра или просто ничто. Снейп проходит сквозь него и устремляется куда-то вглубь комнаты. Мерзкое ощущение: словно все внутренности разом вытащили, встряхнули, а потом закинули обратно, обдав напоследок кипятком. Это злит даже сильнее, чем неправильно сформулированное желание. Сириус не считает себя призраком и не позволит, чтобы какой-то Снейп так считал. Пусть даже на это и есть причины. Может быть. Сириус идёт следом, но чуть не натыкается на спину замершего Снейпа - тот останавливает так внезапно, словно словил крючковатым носом невидимую стену. Это было бы смешно, если бы она была на самом деле, но перед ними лишь обычное зеркало. “Настолько страшен, что пугается самого себя?” - ухмыляется Сириус и заглядывает Снейпу через плечо, стремясь увидеть причину резкой остановки. И замирает. Он бы и сам испугался, заметь такую рожу в зеркале. Даже мельком. В первые секунды Сириус даже не понимает, что отражающееся чудище - это он сам. Спутанные лохмы, пожранная серая кожа, висящая лохмотьями. Ползающие по нему насекомые, проедающие новые ходы в коже, заползающие и выползающие из глаз, летающие вокруг. Мерзость! Снейп, кажется, и не дышит вовсе, лишь мечущийся взгляд выдаёт в нём живого человека. Сириуса забавляет эта перемена в обычно желчном и едком Снейпе - оказывается, и его можно напугать. Он широко улыбается, обнажая черные пеньки зубов - снова постарались насекомые? - и почти нежно опускает на плечо Снейпа руку. - Ню-ю-юниус, - шепчет Сириус ему на ухо, ощущая, как деревенеет тело под рукой, как Снейп дрожит от звуков его голоса. Это непривычно, даже слишком; Сириусу видится в происходящем какой-то подвох, но он не собирается прерывать такую интересную игру. Проводит ладонью вниз, хватая Снейпа за локоть, и опирается подбородком о его плечо, чуть наклоняя голову. - Поиграем, Нюниус? - спрашивает Сириус, чувствуя, как веселье - а может быть, насекомые - расходится по всему телу. Снейп вздрагивает и отшатывается от него, вырываясь. В одно мгновение он оказывается за столом и хватает с него нож для заточки перьев. “Очень грозное оружие”, - кривит губы Сириус. А в следующую секунду происходит что-то странное - Снейп с силой втыкает себе в ладонь нож. И ещё раз. Ещё и ещё. Кривится от боли, съезжая под стол, но молчит. Сириус застывает истуканом и не знает — то ли позвать на помощь, то ли вмешаться самому. Он уже делает несколько шагов по направлению к Снейпу, как замечает боковым зрением, что оказывается посередине стола. В столе. Как призрак. Вот только сам Сириус на призрака явно не тянет — он плотный, он ощущает себя вполне живым человеком. И как живой человек, чувствует поверхность стола, в котором стоит. Но Снейп не похож на живого: он замирает в неестественной позе - в такой и пары секунд невозможно простоять - и начинает растворяться в воздухе. Сириус подходит к нему вплотную и вглядывается в лицо - сквозь расходящиеся рябью контуры виден другой человек. Тоже Снейп, но какой-то иной. Собранный, со злым прищуром глаз, с поджатыми губами и с волшебной палочкой в руке. С испариной на лбу. И… в пижаме? Сириус давит смешок. Это что же, получается, он персональный кошмар Снейпа? Какая дурацкая шутка… Когда Снейп окончательно растворяется в воздухе, Сириус остаётся в комнате один. Он хочет обследовать её - мало ли что здесь скрывается полезного, - но буквально через пару секунд комната тоже начинает растворяться. Всё покрывается рябью, а предметы и стены неторопливо стекают на пол, напоминая не слишком густое желе. Это немного пугает - Сириус не хочет быть погребённым заживо в растёкшемся шкафу или случайно завязнуть в кресле. С трудом вытягивая ноги из успевшего размягчиться пола, он пробирается к двери. Входная дверь оказывается не то чтобы запертой - она банально нарисована на стене и никак не может выполнять надлежащие функции. Сириус бьёт кулаком в стену и матерится в голос. Здесь всё слишком запутано и неправильно - не знаешь как поступить. Комната, в которую он попал изначально, уже почти растеклась, но дверь, через которую он попал в неё, ещё цела, хоть и изрядно покосилась. И даже открывается без особого труда - для этого приходится лишь упереться ногой в стену. Сириус вываливается прямо на кучу обуви, которую рассматривал перед тем, как открыть злополучную дверь. Чихает от накопившейся пыли и специфического запаха и обещает себе, что больше никогда! Никогда не будет думать о Снейпе, прежде чем открыть хоть какую-то дверь! Вне дома наступает рассвет - три солнца медленно выползают из-за горизонта, стремясь превратить всё в раскалённый ад. Сириус с ностальгией вспоминает слабую прохладу от дождя, и со вздохом направляется к следующему дому. Всё лучше, чем медленно поджариваться. Главное - думать не о Снейпе. За каждой дверью скрывается всегда разное, даже несмотря на то, что они все одинаковые на вид. Сириус не может понять, от чего зависит то, что он удивит внутри. Он думает о Гарри, Ремусе, о Джеймсе с Лили. Пару раз о Снейпе. О Дамблдоре, Волдеморте, Питере… но никак не может найти закономерности. Все комнаты одинаково пусты. Ни за какой из открытых дверей нет дома на площади Гриммо. Когда Сириус выходит из очередной двери, на улице уже темно, изо рта идёт пар, а под ногами хрустит лёд. Сириус не чувствует холода, но уже не удивляется этому, решив относиться к сюрпризам мира Арки с долей здорового равнодушия. В противном случае здесь можно легко распрощаться с остатками здравомыслия. Ночью - если весь этот холод и мрак можно определить как ночь - двери не открываются, как Сириус ни пытается. Они светятся разноцветными огнями, из-за них доносятся звуки и голоса, но все они кажутся нарисованными. Сириус не может дёрнуть за ручку, лишь бесплодно скребёт пальцами по холодной стене. - Помни о хороших манерах, - ввинчивается Сириусу в мозг, когда он, уже порядком отчаявшийся, подходит к очередной двери. Сириус привычно отмахивается от этого жужжащего голоса - своими советами он только лезет под руку. Нет бы сказать что-то более-менее понятное или поддержать диалог - тут же свихнуться можно от скуки. Конечно напугать Снейпа - это хоть какое-то развлечение, но Сириус не испытывает от этого особой радости или удовлетворения. Он делает это потому, что не может остановиться, ведомый чем-то или кем-то, испытывающий чужие чувства, которые тесно переплетаются с его собственными. И он уже не очень понимает, где чьи... Но в этот раз Сириус аккуратно стучит в дверь, памятуя о том, что услышал только что - иногда советы бывают полезными. Впрочем, от этого мало толку - ему всё равно никто не отвечает. Но вот дверь становится реальной, хоть и не открывается. Сириус хмыкает и переходит к следующей. В этот раз он уже нетерпеливо барабанит по стене: делать на улице особо нечего, а внутри есть хоть какие-то - плевать, что специфические - развлечения. - Открыто! - резкий старческий голос кажется смутно знакомым. Впрочем, это может быть лишь совпадением - голоса у стариков часто похожи: дребезжащие, невыразительные. Сириус толкает дверь и заходит внутрь. Чтобы замереть в изумлении. Он в Хогвартсе. Точнее, в каморке Филча, который как раз сидит за столом и, опустив голову на руки, смотрит на что-то маленькое перед собой. Сириус, не таясь, подходит к нему, но Филч не обращает на него ни малейшего внимания - как и Снейп до того, как посмотрел в зеркало, - словно стук в дверь и отклик никак не связаны с появлением Сириуса здесь. “Может, и не связаны”, - хмыкает про себя Сириус и с любопытством склоняется над столом. Среди исчерканных бумаг и смятых писем лежит волшебная палочка. Старая, потёртая, замотанная скотчем. Сириус никогда не отличался особой любовью к Филчу, который попортил ему немало крови, но сейчас он кажется ему маленьким и жалким. Несчастным. Почему-то сейчас очень хочется, чтобы в комнате не оказалось зеркала, тогда и Филч его не заметит, но отблеск среди бумаг рушит его надежды. Всё снова как в плохом кино: если у тебя за спиной стоит монстр, которого видно только в зеркале, то ты просто обязан отвлечься от медитации на волшебную палочку и посмотреться в зеркало… Сириуса трясёт, когда он в буквальном смысле слова вываливается на улицу. В этот раз он еле успел открыть дверь - страшно подумать, что случилось бы, останься он в расплывающейся каморке. Сейчас ему уже не хочется идти к очередной двери, поэтому он устало опускается на ступеньки и смотрит на ровный и бесконечный ряд одинаковых домов на другой стороне улицы. Если быть монстром из кошмаров - его участь в этом мире за Аркой, то Сириус с этим категорически не согласен. Лучше уж просто умереть, чем быть таким в посмертии. - Как будто мы тебя так просто отпустим, - ласково шепчут Сириусу прямо в ухо. И в следующее мгновение его скручивает в приступе боли - то, что было до этого, кажется лишь слабым отголоском. Когда Сириус приходит в себя, он уже находится не на улице, а в очередной комнате, его руки сжимают шею какой-то девушки. Она даже не сопротивляется, лишь слабо стискивает запястья Сириуса тонкими пальцами. У неё алые волосы, которые стекают на пол, образуя сначала небольшие лужицы, которые растекаются практически на всю комнату, постепенно повышая уровень, грозя достигнуть потолка. Сириус понимает, что это уже не волосы, а какая-то жидкость красного цвета - не кровь и не вино - со специфическим резким запахом, от которого вполне могла бы кружиться голова. Сириус чувствует, как его губы против воли растягиваются в широкий оскал, а руки опускают голову девушки под воду, уже достигшую уровень пояса. Девушка не сопротивляется даже теперь, и Сириус понимает почему. На руке, которая находится выше уровня воды, отрастает ещё одна голова. Разумом Сириус хочет бросить это тело, как поражённое проказой, и свалить отсюда быстрее, но его руки действуют против его воли - погружая свежевыросшую голову под воду. Эту процедуру приходится повторять несколько раз, и под конец Сириусу становится смешно - некоторые кошмары сложно воспринимать со стороны, не зная причин их возникновения. Когда Сириус бросает последний взгляд на убитую им девушку, он узнаёт в ней Нимфадору Тонкс. Его бы стошнило от осознания сотворённого, если бы он мог контролировать своё тело, но он может лишь мысленно кричать, пытаясь перебить звон крыльев насекомых, которые управляют его телом. И в следующую дверь стучит тоже ещё не он. За ней раскинулся тёмный лес. Полная луна освещает Дракучую Иву и несколько фигур перед ней. Сириус не хочет знать, в чей именно кошмар он попал сейчас, но все равно догадывается, когда Ремус - сейчас уже оборотень - быстрым движением вспарывает живот Рону. Картинка перед глазами расплывается, хочется отвернуться, но контроль над телом никто не возвращал, поэтому Сириус смотрит. Он даже глаза не может закрыть, наблюдая, как Ремус разрывает на части людей вокруг - одного за другим. Рона, Гермиону, Гарри. Его самого. Довольно нелепо наблюдать со стороны за собственной смертью: это не пугает, не вызывает отвращения - лишь недоумение. Сириусу бы заткнуть уши, чтобы не слышать жалобный вой Ремуса над телами разодранных им же детей, но он не может. Сириусу бы подойти к Ремусу, как-то утешить. Или добить. Но тело по-прежнему не слушается. Сириус стоит у кромки леса и смотрит. А потом разворачивается и уходит. Следующие несколько дверей Сириус открывает на автомате: стучит, заходит и даже не запоминает, что там происходит. Оскаленная пасть Ремуса всё ещё стоит перед его глазами. Не то чтобы Сириус никогда не видел его таким… Видел - и не один раз. И даже дрался с ним, защищая Гарри и его друзей. Но всё это было другим. Тело слушается плохо, но это и не важно, когда контроль над ним принадлежит не тебе. Лишь через десяток дверей Сириус чувствует, как ослабевает давление и тело вновь начинает его слушаться. В очередную дверь Сириус стучит уже самостоятельно, но всем сердцем желая, чтобы там не оказалось никого из тех, кого он знал когда-либо. Видеть страх в их глазах, быть причиной смерти - пусть и во сне, - невыносимо. Сириус не хочет больше такого, с незнакомыми людьми чуть проще. Наверное. В любом случае, он всего лишь ведомый, его мнение не учитывается. — Я сейчас, Джинни! — доносится в ответ на стук из-за двери, которая на глазах меняется — цвет, фактура, — превращаясь из тёмной уличной в светлую межкомнатную, с дурацкой наклейкой «ванная». В горле резко пересыхает, когда Сириус узнаёт этот голос. Голос, который не слышал, кажется, уже целую вечность. Голос, который, следуя самой простой логике, уже никогда не мог бы услышать. — Гарри... — шепчет Сириус и поворачивает ручку, приоткрывая дверь, наплевав на собственные страхи и запреты. Гарри стоит к нему спиной и бреется. Сириус наблюдает за его скупыми движениями, отмечая, что тот сильно вытянулся и похудел, да и выглядит как-то неважно. Домашняя — ну не будет же Гарри носить этот линялый ужас на улице! — футболка висит мешком, а короткий ёжик волос вводит в недоумение — кажется, так стригут маггловских военных. Сириус не может больше стоять за дверью и просто смотреть — это слишком больно. Невозможность обнять, спросить о сотне вещей, рассказать о том, что не умер, а просто находится в каком-то странном месте — всё это вместе сильнее Сириуса и маячащих где-то на периферии мыслей о том, что из-за Арки ещё никто не возвращался. «А я буду первым!» — решает Сириус и распахивает дверь. И первое, что он видит, очутившись в маленькой ванной, — это расширившиеся от ужаса глаза Гарри, увидевшего Сириуса в отражении зеркала, и кровь, заливающую его шею. Словно в самом плохом фильме с отвратительными спецэффектами. Кровь слишком алая, эмоции слишком сильные, случившееся почему-то кажется ожидаемым. Слишком глупо всё это выглядит, чтобы быть правдой, а не очередным сном, в которые Сириус попадает чересчур часто. В эти мгновения Сириусу уже совсем не весело и уж тем более не хочется пугать - он проклинает и свой вид, и Арку, и изо всех сил надеется, что это всего лишь сон Гарри, а никак не реальность - да и как такое может случиться, если Сириус делал всё как обычно? - где он и в самом деле может умереть. Сириус в ужасе оглядывается по сторонам, пытаясь найти хоть что-то, чем можно помочь Гарри — какую-нибудь тряпку, чтобы зажать рану, или зелья, которые могли бы остановить кровь. Которая неожиданно меняет свой цвет на нежно-салатовый и становится густой, застывая и твердея прямо на глазах. Сириус замирает в дверях, не в силах пошевелиться - то, что сейчас случилось, произошло из-за него. Он, Сириус, напугал Гарри - как напугал до этого Снейпа. Но если до Нюниуса ему нет никакого дела - наверняка он остался жив, от пары дыр в руке ещё никто не умирал, - то сейчас всё плохо, очень плохо. Это чувствуется в воздухе, в испуганном мельтешении насекомых внутри его тела, в шёпоте голоса, слов которого и вовсе не разобрать из-за стоящего в ушах звона тысячи крыльев. В следующие мгновения Сириус не осознаёт, что именно делает - он подхватывает Гарри на руки, стремясь оказаться как можно ближе к нему, защитить, не дать умереть. Глупо. Как будто он может что-нибудь сделать. В зеркале отражается Гарри, судорожно вцепившийся в край раковины и зажимающий рану на шее. Истекающий алой кровью, хрипящий. И суетящаяся и заламывающая руки Джинни — поблёкшая, осунувшаяся; то ли уже была такой, то ли стала буквально за пару секунд. На руках у Сириуса тоже Гарри — мертвенно-бледный, улыбающийся, опутанный нежно-салатовой пульсирующей субстанцией. С каждой секундой выглядящий всё более живым. Этот Гарри не видит своего двойника — или не обращает на него внимания, — он смотрит на Сириуса, только на него. Глаза в глаза. И Сириус видит, что где-то в глубине зелени начинает клубиться тьма — точно такая же, как и у него самого, — постепенно заволакивая радужку. Сириус делает шаг назад. И ещё один. Он боится, что стоит ему пересечь порог, и Гарри растает — как исчезали до этого любые предметы. Сириус не знает, от чего всё это зависит и может ли он вообще вынести хоть что-то из тех домов, в которые приходит. Впрочем, сейчас его волнуют не абстрактные предметы, а вполне конкретный Гарри. И раз уж у него в руках двойник — или всё-таки оригинал? — то ничего страшного не случится, если Сириус заберёт его с собой. «Ведь так?» — мысленно спрашивает он, ни к кому конкретно не обращаясь, но зная, что те, кто нужно, его обязательно услышат. И ответят. Сириус всё ещё медлит на пороге, не решаясь пересечь его. — Возвращайтесь домой, — слышит он шёпот и даже, кажется, чувствует кожей холодное дыхание. И руки, которые упираются ему в спину и подталкивают к двери. — Домой, к нам... Шаг даётся легко, и впервые за всё время Сириус не чувствует боли при перемещении. Он словно бы идёт сквозь тьму, ориентируясь на мерцающий свет вдалеке. Его никто не тащит, а рой насекомых гудит за спиной — Сириус внимательно рассматривает одно из них, когда оно садится Гарри на щёку. Маленькое, с тонкими лапами, покрытое жёсткой на вид чешуёй. Чернильно-чёрное. Оно неторопливо подползает к глазу, касается лапами дрожащих ресниц. Руки у Сириуса заняты Гарри, которого он не может бросить, поэтому тварь не отогнать. Он тщетно дует на неё, на она цепко держится за кожу, впиваясь в неё лапами так, что начинает течь кровь, снова меняя цвет, застывая тонкими дорожками на щеке. — Не бойся, — шепчут Сириусу на ухо голоса. — Так нужно. И Сириус им верит. Внимательно наблюдает за тем, как тварь касается глазного яблока, давит на него, а затем проскальзывает внутрь. И ещё одна. И ещё... Они похожи на чёрный непрекращающийся поток. Гарри улыбается застывшей улыбкой, и Сириус с беспокойством касается губами его лба — тёплый. Всё хорошо. Когда Сириус подходит к знакомой двери, поток насекомых иссякает, а Гарри открывает глаза и смотрит на него не мигая - таким же пустым взглядом абсолютно чёрных глаз, как и у него самого. Но теперь Сириус различает то, что не смог заметить у себя — внутри Гарри живёт рой. Бурлит, клокочет, стремится вырваться. Напугать. Сожрать. Убить. Теперь Сириус не один за Аркой. — Ну вот мы и дома, Гарри, — шепчет он, открывая дверь, и касается губами тёплой кожи. — Как думаешь, я смогу собрать здесь вас всех вместе?