Королевство Кривых

      Это был странный, завораживающий ритуал — клятва верности. Не каждый осмеливался дать ее, не каждый осмеливался принять, но они, казалось, были рождены, чтобы связать себя этими узами. Король смотрел прямо и спокойно, чуткие пальцы, только что извлекавшие звуки из излюбленного инструмента, впустившего в себя человеческую душу, подрагивали от едва различимого волнения. Тот, что стоял рядом, опустил глаза в пол.       Это был завораживающий ритуал, и они были готовы. Эдмунд очнулся от раздумий первым, спустил ноги с трона, гулко шагнув по каменному залу. Марат легкой белой тенью двинулся за ним, не смея сделать ничего смелее, чем осторожный шаг. Белые волосы закрывали его лицо, а в рукаве опасно блеснул кинжал. — Будь со мной рядом, — тихий, властный голос. — Буду, — почти истеричное обещание, и Марат тряхнул головой, откидывая волосы назад, чтобы увидеть лицо своего короля. — Не подведи, — ответное «никогда» потонуло в шуме и грохоте зала.       Живая виолончель смотрела на них с любопытством, приложив палец к губам. Она упрашивала саму себя, чьи струны еще гудели отзвуком недавней игры, быть тише. Замолчать совсем. Живая виолончель покачала головой и прикрыла глаза — ей хотелось видеть клятву и не хотелось быть ее свидетелем. — Я клянусь, — король лишь подставил руку, терпеливо дожидаясь, пока Марат вынет нож и приставит к ладони.       Кровь короля, кровь верного вместе падала на пол, и через секунду исчезла с их рук, оставшись на полу и на клинке, что тоже со звоном упал на холодные плиты. Клянусь быть рядом, клянусь всегда и везде быть опорой, защитой, еще одной стрункой души — но всего этого не требовалось. Король и так знал, что Марат будет. Но клятва нужна им обоим, как что-то, само собой разумеющееся.       И, как верное продолжение ритуала, знакомое им обоим, они сделали ровно два шага назад и поклонились друг другу.       Король, не знающий своего королевства — может ли быть такое? Король, связанный со своим слугой самой тесной, самой крепкой связью — может ли выдержать такое их сердце, теперь не умноженное, но разделенное надвое? Марат не знал, но не мог бояться теперь. Он рядом со своим Королем, и последует за ним всюду, куда бы тот ни захотел.       Эдмунд укрылся плащом, пересчитывая звонким стрекотом каблуков расшатанные, разбитые ступени замка, держа в руке свечу, что оставляла длинные витиеватые тени на стенах. Эта лестница вела из башни в неизвестность, и Марат верной тенью шел за Королем, рассматривая уродливые трещины на стенах так, будто видел их в первый раз.

***

      Эдмунд стал королем, когда его отец сдался — за вечно запертой дверью его покоев не было медиков с затупленными ржавыми скальпелями, знающими, как пускать кровь и как прервать жизнь. Отец пожелал видеть Виолончель — казалось, единственную живую обитательницу Замка, не считая сына и слуг, мелькавших так быстро, что никто их не замечал. Живая Виолончель сидела у его постели, склонив голову.       Она вышла из его покоев, первая увидев душу, покинувшую тело Короля. Найдя Эдмунда, Виолончель упала к его ногам. — Король умер, — произнесла она, — Здравствуй, Король.       Все изменилось теперь — Эдмунд был принцем, не видевшим ничего, кроме своих покоев и тронного зала, но стал Королем. Тем, кому все подчинялись здесь. Тем, кого еще никто не видел. И пусть у его отца не имелось даже тернового венка для коронации, Эдмунд чувствовал, как что-то тяжелое легло на его голову.       И Виолончель осталась с ним, ведь когда она снова зашла в покои отца, его тело исчезло бесследно, как раньше исчезала кровь и затягивались раны.       И тогда Эдмунд увидел Тень. Белая Тень сидела на окне без стекла — оттого в тронном зале всегда свистел ветер, а зимой залетали одинаковые снежинки — и перебирала струны странной гитары, запрокинув голову. Эдмунд прислушался — Тень пела, повторяя услышанные слова. Как он ее не заметил раньше? — Король уме-е-ер, — протяжно повторяла Тень, закрыв глаза, — Здравствуй, Коро-о-оль… Что это значит, Виолончель? Это значит, что ты теперь мой господин. Король уме-е-ер…       Заметив Эдмунда, Тень перестала петь, но пальцы все еще перебирали струны в незнакомой ему мелодии. Гитара казалась Королю знакомой, словно он видел ее, и не раз, но где? Эдмунд потянул за тонкую нитку, висевшую у него на шее и из-под темных одежд в бледном свете мелькнул Женьшень. Тень посмотрела на него с любопытством. — Здравствуй, — тихо произнес Эдмунд, спрятав Женьшень обратно. — Здравствуй, Король, — повторила Тень.       Будто она не умела говорить! Но Эдмунд не был рассержен. Глаза Тени закрывали ее белые мягкие волосы, которые та откидывала назад неуловимым движением головы. — Скажи свое имя, — попросил он, надеясь, что Тень сможет ответить. — Марат, — сказал Тень, и, быть может, он снова повторял услышанное. — Разреши остаться с тобой, Король.       Так говорила Живая Виолончель. Но, хоть Эдмунд не мог этого знать, Тень назвал свое имя.

***

      Король замер, окруженный бледно-желтым пыльным туманом, за которым крылись кривые домики, узкие переулки, путаные коридоры Королевства Кривых. Все казалось слишком странным, незнакомым, а сверху в плащ бил безразличный дождь. Марат обернулся и, взяв своего Короля за руку, потянул его вниз.       В конце концов, Тени нечего бояться.