Любит. Сочинили себе сказочку про любовь и утешаются. А ее и вовсе нет, любви-то этой вашей.
Потому что так всегда — ты до последнего надеешься, что появится метка, хоть что-то, объединяющее с долбанной реальностью, а её нет. Ни в десять, ни в двенадцать, ни даже в шестнадцать лет. Ты перешагиваешь славный рубеж начала юности абсолютно чистым. Не в моральном плане, за эти годы в различном дерьме ты искупался практически с головой, руки пусть и не по локоть в крови, но что-то близкое. Из школьного курса биологии: людей без меток в мире насчитывается около 5%. И надо же, что он умудрился попасть в это ничтожно малое число. Наверное, это к лучшему. Марк не представляет, каково это — жить, словно привязанным к человеку ментальной связью, что покрепче любого троса. Потому что на собственном опыте убедился, как бы пафосно это не звучало, в лживости и уходе всех людей. Даже самых близких. Даже тех, кто ужинал с тобой минимум три раза в неделю, учил пользоваться ножом и вилкой и привёл на экскурсию в Радосвет. «Посмотри, где ты будешь работать» Маленького Ляхтича проняло. Высокие потолки, библиотека с книжными полками, выстроенными спиралью. Всё словно из детских книг, что вслух читала ему мама. Маленький Ляхтич решительно собрал начавшие отрастать светлые волосы в хвостик, тряхнул ими грозно, заявил, что станет здесь самым главным. Отец тогда только усмехнулся. Словно знал, что через несколько лет уйдёт в другую параллель, оставив здесь практически гниющую заживо Микку, бессильно поглаживающую тонкую вязь «Фалькор Ляхтич» на запястье. Тогда появились первые мысли, что родственные души — это та ещё мерзость. Маркус не удивился, что мать угасла буквально за год. Даже довольно долго продержалась. На похоронах он тихо проклинал отца, цедя древние проклятия на непонятных языках. Потому что остаться в 14 лет полностью одиноким и практически нищим — так себе перспектива, да, отец? В тот же год он, внезапно для самого себя, сошёлся с Мариной Резниковой. Относительно неглупая девчонка с гибким разумом и изощрённой фантазией. Даже красивая особенной, хищной красотой. Некрасивая она была, когда сгибалась напополам и блевала желчью на ковёр в своей комнате. По собственным словам, ногу словно отпиливали тупой пилой. Ляхтич не мог проверить на практике. Он и так с трудом дотащил её тело до комнаты, не до конца понимая, что происходит, и какого чёрта он вообще это делает. Чуть ли не единственный случай помощи ближнему своему. На деле, грустно было бы терять хоть какую-то компанию на занятиях у Мортиновой. Госпожа тогда проводила дополнительные, куда ходили только самые перспективные ученики. Марина — «Мариша, если можно» — считалась наравне с Ляхтичем. Тот делал вид, что признаёт это. От бедра и до колена на внутренней части, где самая тонкая кожа, где если провести, то мурашки по всему телу, на этом месте у Резниковой теперь были резкие, угловатые буквы чьего-то имени. Из плюсов — метку удобно было прятать под одеждой, что очень кстати. Ведь у них в мире однополые отношения как-то не приветствовались. Потом Ляхтич стал преемником госпожи Мортиновой, официально лучшим учеником, практически секретарём и правой рукой. И однажды он увидел под вечно длинными рукавами повелительницы ажурную вязь «Нортон Огнев». Попытался сделать вид, что ничего не заметил, но тщетно. Елена, как специалист во лжи, всегда могла её различать. — У него тоже моё имя, — она усмехается, привычно кривит губы в змеиной усмешке, а в глазах плескается что-то болезненное, — но нет. Нортон всегда был самоуверенным глупцом. Всё пытается обмануть судьбу. Сначала рыжая, с которой у них была настолько прекрасная любовь, что он потом заимел двоих детей от Ниры. — Разве… такое не убивает? — Ляхтич удивлённо поднимает бровь. — Кто сказал тебе такую глупость?! — Она тихо фыркает и встаёт с кресла, одёргивая рукав, — Впрочем, не забивай голову. Уверена, что ещё встретишь свою хорошенькую девчонку, которая погубит твою светлую голову. А пока налей вина. Маркус не стал расстраивать, что его девчонки в природе не существует. Мироздание фактически пыталось спасти людей от его характера. Спасибо ему большое, конечно. Но оно иронично — через несколько лет малышка Огнева снесёт его, словно поезд на полном ходу, даже не заметив последствий.***
Сначала он даже думает, что всё это хитрый план. Прикинуться глупой, втереться в доверие, узнать планы и всё в этом духе. Но, частично подслушав её разговор с Мортиновой, понимает — боги, такие наивные люди действительно есть. И они даже доживают до — сколько ей? — двенадцати лет. Огнева хлопает глазами, с недоумением осматривает людей вокруг и верит, что Эфлара, приняв её в свои цепкие ручки, легко отпустит в привычный мир. Где никакого часодейства и друзья. Брр. Ляхтича передёргивает, едва он представляет всё это. Госпожа просит его последить за «рыжей фейрой», и делать настолько нечего, что он соглашается на это. Даже пытается завести непринуждённую беседу, но тщетно. Скука не уходит, и он следует за ней. Бесшумно передвигаясь по коридору, видя в отдалении её тень, Маркус ощущает себя то ли маньяком, то ли влюблённым — ещё не определился. Но одно знает точно. Рыжая несколько отличается от остальных. И это определённо плохо. Ведь потом она, из-за собственной глупости, оказывается не в той компании. Драгоций, какая-то непонятная фея и, вроде бы, ремесленник. Но последний вскоре выбывает из игры — храни Эфларус Маришку, что одним движением стрелы зачасовывает его. Малышка Огнева бросается спасать друга, жертвует собой и творит прочие глупости. Глядя на всё это, Маркус не знает, что ему хочется сделать больше — разбить себе лицо от её выходок или поражаться наличию качеств, даже зачатки которых у него отсутствуют. Она же талантливая. Он искренне удивляется, увидев её выступление на Чарованиях. Во-первых, это неожиданно, никто из фей такого даже вообразить не мог. Во-вторых, чередование медленно-быстро плавно-резко смотрелось… красиво. Ляхтич видит, как рыжая раскраснелась от выступления, как прядь выбилась и упала прямо на лицо. Но он знает, как заставить её краснеть ещё больше. Она же гордая.***
— Смотри, у тебя появился фанат? — Диана протягивает Василисе записку нежно-голубого цвета, и Огнева даже не посмотрев на неё, знает, от кого это. Точно не Фэш. Потому что такие мальчики, как Драгоций, не смотрят на таких девочек, как она. Худых, островатых, веснушчатых и нескладных. Глупых. И плевать эти мальчики хотели, что у Василисы чёртова метка горит адским пламенем. Символично — кривые буквы «Фэш Драгоций» находятся точно под сердцем, отчего всё происходящее больно как морально, так и физически. Но первое, чему учат в гимнастике — не показывай, как тебе больно. — Он что, правда смотрел? — Она спрашивает это с подчёркнутым равнодушием, и это равнодушие выдаёт. — Смотрел, затаив дыхание, — каламбуры, но от этих слов у Василисы дыхание немного перехватывает, а, может, это из-за привычно горящей в последнее время метки. — Тебе он что, нравится? — Нет, конечно! — И она произносит это практически искренне. Как может нравиться человек, который тебе спать по ночам спокойно не даёт, и ты ворочаешься, стараясь максимально обмотать болящий бок одеялом и забыться. Даже обезболивающих никаких нет. Хоть и говорят, что боль от родственных душ глушить лекарствами нежелательно, все спортсмены забывают про это. Соревнования и выступления важнее чего-то абстрактного. — Да и, судя по записке, она от Марка. — Маркус Ляхтич? — Диана выглядит максимально удивлённой, — Он к тебе тоже неравнодушен? О, если бы. Вот кто точно неравнодушен, и контакты с кем происходят слишком часто. Василиса тихо морщится — крайняя фаланга мизинца всё ещё побаливает от цепкой хватки. Высокий парень с холодными глазами убийцы. Его родственной душе она абсолютно не завидует. — Это точно, — кисло хмыкает, — чуть не сломал мне пальцы. Она чётко помнит даже не до боли сжатую руку в чужой холодной ладони, даже не злые смешки свиты Норта и даже не хлёсткие фразы, срывающиеся с губ Ляхтича. Нет. В этот момент рёбра болели монотонно. С её второй половинкой — глупо звучит, но романтично — происходило что-то плохое, а Василиса даже не знала, где он. Накатило ощущение собственной жалкости. Она с трудом смогла вырваться, сбежать из тесного коридора и спрятаться подальше. Тело немного потряхивало. Василиса настолько погружается в воспоминания, что отвечает Диане практически невпопад, и лишь появление Драгоция окончательно позволяет прийти в себя. Ведь ему ни в коем случае нельзя показывать, что что-то плохо. Не хочешь стать близким? Отлично, значит, сам отказался, у меня всё просто прекрасно. Мучайся теперь от боли где-у-тебя-там-моё-имя, может, когда-нибудь сам приползёшь с признанием. Гордость малышки Огневой определённо зашкаливала.***
Маркус выстукивает пальцами непонятный ритм. Думает. Думает-думает-думает. Одна мысль поселилась в мозгу и выедает его на протяжении долгого времени. Всё общение с Огневой — обоюдные шутки-унижения и попытки задеть. Через раз успешно. И, вроде бы, Ляхтич уже вышел из того возраста, когда принято самоутверждаться за счёт других, но фейра — это совсем другое. Дело даже не в её компании. Дело даже не в Драгоции, на которого она бросает такие взгляды, что Ляхтичу хочется показательно захлебнуться розовыми соплями. О нет. Дело в самой Огневой, которая так легко выходит из себя, задеваемая простыми шуточками. Маркус словно впадает в детство, и даже Маришка между делом поддевает его, намекая, что их общение выглядит то ли как неудавшийся флирт, то ли что-то странное. — А вы не… — однажды серьёзно начинает разговор Резникова, и Ляхтич понимает её с полуслова. Боже, Мариша, я был о тебе лучшего мнения. — Я пустой, — он словно выплёвывает эту желчную фразу ей в лицо, но девушка только удивлённо хмурится, — и мне к чертям бы не сдалась такая родственная душа, веришь? — От судьбы не убежишь, — манерно улыбается. Он напоминает про её соулмейта: «А твоя судьба как-то убегает», — она, наконец-то, замолкает. Блаженная тишина. Ляхтич старается не хрустеть костяшками и не задумываться над словами. Он думает над большинством проблем этого мира: об попытках Нортона-старшего стать могущественным, об Астрагоре, о том, что госпожа в последнее время стала чаще пить, о навязчивости Норта-младшего и его компании. Но о собственных взаимоотношениях с Огневой он не думает. Никогда. Потому что их издёвки — словно кислота. Кислота в реакцию с кислотой не вступает, вроде бы — химию на Эфларе проходят мало — но даже здесь они стали чёртовым исключением. Лишь иногда по утрам, расчёсывая волосы перед зеркалом и глядя на чёрные провалы глаз в зеркало, Маркус думает об их с Огневой взаимоотношениях. И приходит к выводу, что будь они родственными душами, всё было бы намного проще.