Мое горе

Вика никогда не имела чувства собственничества по отношению к людям. Она считала, что это овеществляет человека, делает из него не личность, а глупый предмет, способный служить лишь своему хозяину. Для нее зависимое слово «мое» всегда имело перед собой главное в виде чего-то неосуществленного. Встаешь утром: моя кровать, мой телефон, моя зубная щетка. Собираешься в школу: мой рюкзак, мои учебники, мои тетради, моя одежда. Но это просто как дважды два, потому что это не люди. Кто будет по утрам: моя… нет, не мать – опора, защита. Кто задает домашнее задание – не учитель, а знания, головная боль, недосып. Артем – мой… то есть, мое… мое горе. Школа пахнет смесью девичьих духов, пестро-зелеными растениями, расставленными по углам коридоров и кабинетов и отсыревшей штукатуркой; звучит громкими голосами, чьим-то нездоровым кашлем, топотом подошвы ботинок по каменному полу. Все это – настолько привычное, что кажется практически родным. Снова всплывает ненавистное прилагательное «моя», словосочетание – согласование – черт подери эти правила по русскому языку – «моя школа». Ненавистное, потому что до ужаса тошнотворное своей навязчивостью. В голове только оно, оно ненаглядное! Чем бы она ни занималась: что засыпать, что перемывать грязную посуду, что ехать в автобусе – «мой», «мое», «моя». Любое слово, в котором увидишь одну из этих трех злосчастных букв, вмиг становится самым противным, нелюбимым – настолько она от него устала. Половина класса еще пустует, у Вики привычка не опаздывать в школу. Привычка заучивать домашнее задание, слушать учителя, носить форму и соблюдать устав лицеиста. Вика – образцовая ученица. То есть, она соответствует ему – образу, прописанному школьной администрацией и еще непонятно кем, и ей надо – надо ли? - его поддерживать. В этом масса плюсов и минусов, но она о них даже не думает, потому что так должно быть. Это срослось с ней, как срастается черепаха и ее панцирь, как срастается силуэт человека и его голос. То, что так же присуще ей как собственная рука – высматривать его в лицах пришедших одноклассников. Вздох – опять придет в последний момент, конечно. Ему ведь не надо соответствовать какому-то глупому образу. Садится на урок с другими девушками, играется с ними на переменах. Слышатся их голоса: - Хватит, хватит. А то меня Вика зарежет. - Да ничего она тебе не сделает. Она и мне-то ничего не говорит. Конечно. Да. Вика всегда будет молчать. Потому что Артем – не ее вещь. Пускай общается и развлекается с кем хочет. Ее это не должно касаться и не касается. Ей все равно. Блять. Из легких выбивается воздух. Черт. Черт. Черт, опять врет самой себе. Артем улыбается при виде нее, садится рядом, обнимает за плечи. Только это все – посредственное, потребительское для глаз Насти, то ли голубых, то ли зеленых – Вика никак не могла понять. А Артем все пытается прикоснуться губами к ее щеке, от поцелуя Вика неловко уворачивается, потому что не здесь, не сейчас, не при всех. « Дурак, дурак, дурак». - Ну, что ты, дай чмокну. Опять игра на публику? Развлечь Настю? Или не Настю, плевать кого. Зачем это сейчас? Она не понимала. И это чувство непонимания, смешанное с чувством того, что ее обманывают как последнюю дуру разрывало изнутри. Потому что, кто бы что ни говорил, он только ее… ее горе. И больше ничье. - Эй, что ты от меня весь день сегодня убегаешь? – говорит Артем совершенно беззаботно, обнимая Вику сзади. - Если я с тобой согласилась погулять, значит, не убегаю, нет? – голос выходит немного нервозным, ей не удается скрыть свои переполняющие извне чувства. Господи, вот же она дура. Смотрит на него косо – не заметил ли? – и разочарованно отворачивается, потому что, блять, в его глазах промелькнул интерес. Артем хватает ее за руку, заставляя остановится и она понимает, что пропала, окончательно пропала. Он берет ее за плечи и несильно сжимает их, что-то высматривает в ее глазах очень пристально. У Вики – гранатовая пыль на щеках от его взгляда, она отворачивается, пытается скрыть свое смущение. - Погоди, погоди. Ты что, ревнуешь? Вика опешила. Блин. Блин, да. Ревнует. Только молчит и отводит глаза, потому что она и самой себе в этом не может признаться, не говоря уже о произношении этого слова вслух. А он, кажется, расслабляется. Отпускает ее плечи, растягивает губы, отчего их уголки отдают чем-то липким и сладким. - Ну почему? – спрашивает. – Это же понятно. Понятно, что я только тебя люблю. Вика не сдерживает улыбку. Мой, мой, мой, мой. Нет. Мое. Мое горе.