Пирожные

Когда Дарья пришла со школы, она увидела на кухонном столе бумажный пакет. Пакет был примечателен лишь тем, что стоял практически в гордом одиночестве, разбавленный не самым интересным обществом солонки и перечницы. Пакет был «ничейный», и Дарья не спешила узнать, кому он принадлежит. Главное — не ей, на остальное наплевать. Этот пакет так и простоял бы на столе целые сутки, если бы не Хелен, буквально ворвавшаяся в комнату Дарьи, пока та читала книгу.  — Дарья, я сегодня купила вам с Квин пирожные, и ты не забрала свою половину, — слегка ошеломленно произнесла Хелен. В ее руке, разрываясь, звонила трубка, но та была проигнорирована. Хелен думала, что девочкам вроде ее дочерей нравится сладкое. Как жаль, что она так увлечена работой, что иногда не видит ничего дальше собственного носа. Но Дарья никогда не винила ее. Ее мать не была той безумной карьеристкой, которой ее видят коллеги. Она и правда заботилась о семье. Или, по крайней мере, пыталась.  — Мам, я не люблю сладкое, — равнодушно произнесла Дарья. Внутри было гадко: она не очень-то любила обижать мать. — Отдай пирожные Квин, она будет не против. Хелен вздохнула.  — Квин вряд ли съест больше, чем положено ее странной «диетой». Забери их. Это не обсуждается. Дарья вскинула одну бровь, удивившись ноткам раздражения в голосе Хелен. Агрессивная забота ее матери иногда была слишком… Странной. Впрочем, чего еще Дарья могла ожидать от того прогнившего общества, в котором она варится?  — Хорошо, — легче было забрать эти чертовы пирожные, чем испытывать на себе гнев этой женщины. — Я возьму их. Спасибо. Лицо Хелен моментально смягчилось, удивив Дарью снова. У всех матерей такое переменчивое настроение? Она встала и покинула комнату своей дочери, оставив ту задумчиво смотреть на пакет. На шершавой желтоватой поверхности аккуратным почерком было выведено: «Д». Дарья предположила, что это ее инициалы. Ее согласие не значило, что она съест эти пирожные сама. Это значило только то, что она смогла найти того, кто съест их с огромным удовольствием.

***

Дарья переминалась с ноги на ногу, стоя около дома Лейнов. Было прохладно — поздняя осень, как-никак — и она почти не чувствовала собственных рук, держащих этот чертов пакет. Она планировала встретить Джейн, отдать ей лакомства, пожелать удачного чаепития и свалить обратно к своим, пока родители не надавали ей по шее за то, что она вернулась «раньше Квин, но все равно слишком поздно». К ее великому огорчению, спустя десять минут ожиданий и звонков в дверь, ее открыл Трент — тот-самый-парень, которого она «разлюбила» неделю назад. А это значило, что ее пригласят подождать Джейн внутри. Наверное.  — Джейн дома? — Дарья пыталась сохранить в себе остатки надежды на лучшее. Обычно дверь открывала Джейн. Она была не намного, но живее своего непутевого братца, и поэтому Дарья сама для себя вывела «закон Лейнов»: если дверь открывает Трент, то Джейн нет дома. Парень помотал головой. Дарья вздохнула. Она даже развернулась, собравшись уйти, но вдруг услышала глубокий хриплый голос, протяжно растягивающий слова:  — Ей потребовалось срочно уйти за… ээ… — Трент закатил глаза, вспоминая что-то, — масте… Масте-чем-то, — в конце концов, он сдался самому себе и пожал плечами. Дарья повернулась обратно и вгляделась в лицо Трента настолько, насколько ей позволяли слегка мутные залапанные линзы. Он был далеко не свеж; она явно оторвала его от очередного «приступа» сна. Было видно, что сам парень еще потерян в пространстве и только-только начинает соображать, что вообще происходит вокруг него. На миг Дарья ощутила самое ужасное чувство, которым только могла располагать человеческая сущность. Жалость. Она поморщилась от этих мыслей.  — Как давно она ушла? Дарья ждала ответа некоторое время, но по довольно тупому смятённому взгляду Трента было видно, что он никогда не ответит ей на этот вопрос. Она вздохнула, прикрыв глаза. На ее нос и щеки упали маленькие капельки. Кажется, начинался дождь. А еще она замерзла. Лучшего завершения дня Дарья даже придумать не могла. Вдруг она заметила, как сгорающий от любопытства Трент заглядывает в тот самый пакет, который она держала перед собой. В его темных, слегка припухлых, глазах тут же засветились огоньки воодушевления.  — Ты вернулся к жизни? — съязвила Дарья. — Я не ем сладкое, поэтому решила подарить это вам с Джейн. И… Тут дождь начинается, впустишь? Тот кивнул и пригласил Дарью внутрь, прикрыв за ней дверь. Дарья подумала что Джейн, вероятно, решила переждать дождь где-нибудь под крышей, не спеша возвращаться домой. И раз уж она оказалась в столь нелепом положении, то лучше остаться здесь, чем шлепать по дождю обратно домой. Болеть не хотелось. И какой черт потащил ее к Джейн на ночь глядя? Трент, не без помощи Дарьи, организовал небольшое уютное чаепитие. В доме было явно теплее, и подмерзшая девушка начала потихоньку оттаивать. За столом царила тишина. Дарья смотрела на свое пирожное, думая о чем-то, и не обращая внимания на парня около нее. Ее все еще угнетала та агрессия, с которой Хелен пыталась навязать дочерям свою заботу. Дарье почти 18, но, похоже, ее родители слишком потерялись в будничной рутине, чтобы осознать, насколько взрослыми стали их дети; слишком потерялись в своих социальных ролях, чтобы понять, что с ними больше не нужно нянчиться…  — Ты уныло выглядишь, — растянул Трент, пожевывая пирожное.  — Кто бы говорил, — Дарья заглянула в кружку. Она не знала, сколько лет было чаю, поэтому рисковать не хотелось. Хотя с другой стороны, что с ней станется?  — Эм… Так откуда, говоришь, у тебя пирожные? — было видно, что его не сильно волновал этот вопрос. Дарья думала о том, что его измученный разум таким образом пытался отогнать от себя надоедливую сонливость.  — Хелен решила, что если я съем эти пирожные, наши отношения станут больше похожи на отношения матери и дочери, — она поморщила нос. — Другими словами, она «втюхала» мне этот пакет. На секунду мне показалось, что если я его не заберу, то меня накажут. Трент вскинул брови. Дарья понимала, что довольно нелепо говорить о родительской заботе с тем, кто в ней до сих пор нуждался.  — Мне кажется, ты должна отнестись к этому проще, — он отпил незнамо-чего из чашки и закусил остатками пирожного. Дарья всегда видела в словах Трента лишние смыслы и намеки. Даже сейчас, когда ее чувства к нему были перечеркнуты и оставлены в прошлом, обычная фраза, призывающая к пофигизму, казалась Дарье гораздо глубже и серьезнее. Ей показалось, что он попросил ее мягче отнестись к матери, попробовать наладить с ней контакт, помочь бедной женщине выйти из того порочного круга, в который ее впутала ее работа. Он попросил ее прислушаться, наконец, к Хелен, и попытаться подсказать ей самостоятельно, что ей нужно сделать, чтобы ее дочери прекратили представлять ее как цепную собаку, быком вкалывающую на работе. Это ценный совет, но самым удивительным было то, что он звучал из уст никого иного, как Трента Лейна. В задумчивости, Дарья откусила пирожное и запила его чаем. Она подняла благодарный взгляд на своего собеседника. Тот, положив голову на руки, смотрел прямо на нее. Зрительный контакт длился вплоть до того, как Дарья начала ощущать смущение. Она не очень-то любит, когда на нее пялятся.  — Что-то не так? — раздраженный голос был похож на нервный шепот.  — У тебя крем, — Трент попытался указать ту часть лица, на которой, по его мнению, у Дарьи осталась часть крема от пирожного. Но сколько бы Дарья не пыталась его стереть, Трент продолжал улыбаться. В конце концов он вздохнул и решил самолично помочь ей. Но Трент был бы не Трент, если бы не споткнулся о… Стул? Ножку стола? Обо что? Дарья даже представить не могла, обо что здесь, в абсолютно пустой комнате, можно было споткнуться. Трент успел опереться о край столешницы, но все же навалился на девушку, второй рукой зацепившись за спинку стула, а подбородок упокоив на ее плече. Попутно он мазнул губами по ее щеке, что не могло укрыться от внимания Дарьи. Она не ощутила неловкости или смущения, но уснувшие, казалось бы, чувства дали о себе знать. Особенно после этого душещипательного диалога, который она придумала себе сама. Дарья помотала головой. Почему-то она была словно парализована. Ей было неловко двигаться под тушей брата ее лучшей подруги. Она чувствовала себя тепло и приятно, будто ее внутреннему ежу совершенно случайно почесали животик. Ощущение было очень странное и противоречивое, и Дарья понимала, что не может с ним справиться. Все, на что она могла рассчитывать — это поддержка и понимание Джейн, которая придет и скажет, что это всего лишь помутнение рассудка и что Дарья никогда в жизни не сможет полюбить этого дармоеда. Трент же не спешил подниматься и всего лишь чертыхался, будто его ноги не могли его держать. Только внезапный звонок в дверь заставил его реагировать чуть быстрее. Дарья, не желая отпускать полученное тепло, издала тихий разочарованный стон, тут же распахнув глаза и прикрыв рот руками. Она очень надеялась, что Трент этого не слышал. Встав, Трент с виноватым лицом кинул «извини» и пошел открывать дверь. Но Дарья видела слабую улыбку на его губах. И эта улыбка показалась ей отголосками того тепла, которое она только что почувствовала. Возможно, ей стоит еще десять раз пересмотреть свое отношение к нему. Может, этот лохматый лентяй значит для нее гораздо больше, чем она думает?