Sensation

Руслан волнуется. Он летит в город на Неве уже, кажется, целую вечность, и ещё столько же, наверное, ему придётся пролететь. Руслан чувствует, что его волнение дрожит в немного сухом воздухе и отдаёт кислинкой во рту. Соколовскому кажется, что его чувства вот-вот начнут кристаллизоваться в пространстве. Юноше стало немного не по себе, когда Ларин сказал, что встретить его не сможет. Критик как будто провёл холодным лезвием ножа по бледной коже где-то у беспокойно стучащего сердца, и, хоть извинялся, кажется, искренне и долго рассказывал о каких-то важных делах, Руслану легче не становилось. Под языком ощущалась точечно горьковатость. Ему было отчего-то холодно, это немного раздражало. Руслан скучал безумно всё это время. Ему совершенно точно не нравилось ощущать эту слабость, тем не менее, ничего поделать с этим он не мог, а сейчас даже начинал привыкать постепенно к этому странному состоянию. Чувство собственной беспомощности – (хотя Руслан думает, что слово "беспомощность" слишком громко звучит для его состояния, в чём, конечно, прав, наверное) ...или, скорее, отсутствие полного контроля над собственными эмоциями отдаёт неприятным покалыванием в кончиках пальцев, а ещё горьковатым привкусом. Глубоко внутри Руслан, наверное, даже рад, что смог привязаться к кому-то. (Но он никому никогда не признается, хотя, наверное, хотелось бы признаться в этом Ларину, но) После приезда критика в Екатеринбург в августе в жизни юноши многое поменялось – он стал чаще выходить на улицу, чаще открывать окна, а ещё ждать звонка по вечерам. (Уже тогда это начало напрягать, но всё же чувство не было навязчивым – от него можно было отвлечься – а вечером оно согревало не хуже чашки крепкого горячего чая, и) Восемь часов вечера для Руслана теперь было временем тёплым и, наверное, самым ожидаемым. Время перед звонком критика имело особое качество – оно было тягучим, словно сладкая нуга, не желало течь быстрее, будто прилипая к коже. Во время звонков оно ощущалось совершенно другим, казалось песком – тёплым и сыпучим – утекало слишком быстро сквозь пальцы, практически незаметно для обоих. Руслан в часы разговоров терял серьёзность и собранность – они, казалось, растворялись в лёгкой хрипотце немного приглушённого голоса Ларина. Затем критик неожиданно предложил созваниваться по видео-связи, юноша – (Обрадовался предложению, почти вскрикнув, но) …Отреагировал нарочито спокойно, хотя оглушающий шум пульсирующей крови стоял в ушах, а сдерживать дрожь рук стало гораздо сложнее. Темы для разговоров они находили абсолютно разные, обсуждали всё подряд: от книг и комиков до биткоина и политики. Особенно Руслану запомнился диалог, в котором он упомянул компанию Поперечного, – он сказал, что собирается встретиться с ними по приезду в Питер, на что Ларин вдруг вспомнил о каких-то делах и отключился почти сразу, не дав Соколовскому сказать и слова. Юноша не придал этому значения. (Хотя по прошествии какого-то количества времени волнение всё же обволакивало постепенно сердце Руслана, он тогда весь вечер обдумывал всё, что скажет при следующем звонке, и) Звонок не заставил себя ждать долго – он раздался около двенадцати ночи, ставший началом очаровательной ночи. Они говорили часа четыре или чуточку больше, провели вместе достаточно много времени, а Дима жаловался, что Соколовский, мать его, сбил ему совсем режим, что он, мразь такая, занял все его мысли, что он теперь думать ни о чём, кроме его васильковых – (Ларин, кажется, смирился с этим сладким словом, и теперь ему даже нравилось перекатывать его по языку из раза в раз) … глаз не может. (Здесь Руслан теряет все свои мысли на несколько секунд) Соколовский активно стесняется, отводит взгляд, краснеет и прикрывает ладонью рот, словно бы не желая, чтобы критик видел его смущённую улыбку. Потом критик играет ему на укулеле, а потом даже поёт – (кажется, критик сам удивлён такому повороту) ...и это заставляет сердце Соколовского пропускать удары один за другим. Руслан слушает, не отвлекаясь, а потом долго молчит. Возникает некая неловкость, но юноше и правда нечего сказать, ведь все эти эмоции в слова не обратишь; их, слов, просто не хватает. Ларин подмечает, что лёгкая улыбка мальчишки – его лучшая оценка. Руслан говорит, что это волшебство, а Дима явно смущается, хотя энергично это отрицает. – Я бы обнял тебя сейчас, – в начале четвёртого утра внезапно, но уверенно заявляет Ларин, сбившись на слове "сейчас", как бы одёрнув себя. – Я бы поспал сейчас, – Руслан зевает, прикрывая рот рукой, а Ларин немного хмурится, – в твоих объятиях, – Руслан заканчивает мысль, снова сонно улыбаясь, а Ларин заметно расслабляется. Руслану так тепло, Руслану так спокойно, а Дима, кажется, счастлив видеть его умиротворённым. В ту ночь Руслан узнаёт, что Ларин считает его мальчишкой, пытается даже возмущаться, но у него не получается даже сделать вид, что хоть немного напоминал бы злой. А Дима замечает, что Поперечный и компания подарили им прекрасную ночь, а потому, возможно, не такие они уж и бесполезные.

***

Руслан оказывается в аэропорту Петербурга даже слишком быстро. Ему кажется, что волнение чуть усиливается, стоя в воздухе назойливыми пылью и тонкими волосками. Он останавливается в центре просторного зала, чтобы найти то сообщение Димы, где он подробно описывает путь от аэропорта до его квартиры. Поднимает глаза и замирает. Дима смотрит на него внимательно в отражении оконной рамы одного из многочисленных магазинов. Ларин разворачивается на пятках и уверенно идёт к юноше. У Руслана по венам, кажется, разливается волнение, а когда он ощущает неожиданно тёплые руки критика на спине, под пальто, его волнение рассыпается вокруг невесомыми шариками ртути с неслышимыми звенящими звуками, разливающимися по сверкающему пространству запутанными, тонкими, тёплыми лентами. Руслан стоит как вкопанный, он забывает, что нужно как-то реагировать. Он немного с опозданием чувствует, как Дима зарывается носом в его волосы, касается осторожно горячими губами виска. Руслан смотрит бездумно перед собой, ему кажется, что его сознание где-то под толщей солёной воды. Ларин отстраняется немного, приподнимает лицо юноши за подбородок, осторожно касается большим пальцем его губ, обводит их контуры. Соколовский отмирает, фокусируя взгляд на лице Димы. – Ты не рад меня видеть? – Ларин ухмыляется даже немного нагло, но эта эмоция осыпается с его лица ровно в тот момент, когда он чувствует ладони мальчишки на своих плечах, их осторожные движения. Когда касания Руслана достигают шеи, весь мир Ларина сосредоточивается на кончиках прохладных пальцев юноши. Соколовский немного улыбается, а Дима касается поцелуем уголка его губ. – Что ты творишь, – выдыхает Руслан ему в губы, – заметят ведь, что потом? Они смотрят друг на друга ещё с минуту, а потом Ларин берёт мальчишку за руку, хватает его багаж – (хотя Руслан активно сопротивляется, но) ...и ведёт к давно ожидающему их такси. Домой едут в полной тишине, голова Руслана покоится на плече критика, он чувствует, как по телу лёгким покалыванием разливается тепло от Диминой руки, что лежит на плече, обнимая. Лишь в конце Соколовский хочет узнать, почему всё же критик приехал его встречать, но Ларин, понимая это, прижимает палец к его губам. – Позже, – спокойно говорит критик, не принимая возражений.

***

Через какое-то время они, наконец, оказываются дома. Руслан сразу чувствует запах корицы, оттого разум, мысли Руслана постепенно окутывает мягкий туман. Он проходит в зал, ведя пальцами по стене, ощущая каждую неровность, что, встречаясь на пути, ощущается отчего-то особенно остро. Стоит тишина, будто и нет никого в квартире, лишь силуэт или, возможно, чья-то тень, что осталась здесь после последнего человека, бывшего здесь. В свете солнечных лучиков можно видеть пылинки, не успевшие осесть на полках с книгами. Руслан подходит к окну, отодвигает тяжёлую штору, впуская ещё больше солнечного света. Ларин подходит к Руслану осторожно, не нарушая тишины, стараясь не испугать мальчика. Критик кладёт ему руки на плечи, осторожно разворачивает его к себе, наблюдает за причудливой игрой солнечного света в волосах Руслана. Соколовский чувствует тёплое дыхание критика на своих губах, кладёт руки на спину критику, сам сокращает расстояние между их лицами. Поцелуй выходит немного терпким, но сладким, с лёгким налётом остринки. Руслан уверенно ведёт в поцелуе, затем критик мягко перехватывает инициативу, прижимая юношу к подоконнику, скользит ладонью по его талии к бедру. Они отрываются друг от друга, чтобы глотнуть воздуха, а Ларин касается аккуратно линии челюсти Соколовского кончиками пальцев, ведёт ними чуть ниже – к шее. – Пойдём пить чай, – приглушённо предлагает критик юноше, а тот лишь улыбается такой внезапной смене настроения. Они идут на кухню, Ларин заваривает чёрный чай, а Руслан сидит напротив окна, задумавшись о чём-то, кажется, ничто не способно вырвать его сейчас во внешний мир. В такие моменты в его глазах мелькают мрачные тени, словно отголоски совсем недавнего прошлого, они волнуют Диму, он думает, что постарается сделать всё, чтобы эти тени пропали из взгляда юноши навсегда. – Блядь, – тихо ругается критик, когда проливает чай, обжигаясь, засмотревшись на Руслана. Он думает, что что-то дохера неправильное происходит, когда мальчишка оказывается рядом. Минут через десять Дима садится к Руслану, не напротив, а рядом, чтобы можно было ощущать тепло мальчика, ставит перед ним чашку горячего чая, предлагает сахар, лимон, ещё что. Дима начинает диалог с какого-то незначительного вопроса, но Руслан неожиданно живо отвечает, а потому всё идёт замечательно. Они говорят, шутят, немного смеются, потом ещё немного говорят, практически не касаясь Ютуба – слишком уж он надоел в последнее время, хотя... – Мы обязательно должны снять ещё одно видео, – внезапно переключается Руслан с какой-то не слишком важной темы, а Дима его полностью поддерживает. Он, на самом деле, уже размышлял над этим, обдумывая формат, стиль и цветовую гамму. Ларин целует юношу во второй раз за день. А Руслан вновь улыбается, заставляя критика слышать ритм собственного сердца. Он, кажется, заглушает звуки внешнего мира. За окном полыхает закат. Позже они оба стоят у окна кухоньки Ларина, смотря на то, как солнце отдаёт последние лучи света городу, спускаясь за горизонт. Ларин обнимает юношу со спины, согревая, держа его ладони в своих. Время переливается разными оттенками цветов, кажется, прямо перед ними, творит какие-то странные, неуловимые метаморфозы, принимая всё более чýдные формы. Ларин не может отойти от Руслана в этот вечер, будто бы боится, что Руслан может распасться в любой момент на миллионы бабочек, что затеряются в сильном урагане*, унеся с собой краски из жизни критика. – Зачем ты всё же приехал сегодня в аэропорт? – интересуется Соколовский, оправдывая любопытный характер. – Ты ведь говорил, что будешь занят. – Дела и правда были, – говорит Дмитрий, немного улыбаясь, – но я подумал, что невыносимо соскучился, – продолжает, хотя ему неловко, – а потому решил, что дела могут и подождать. Руслан старается не задохнуться прямо сейчас. Обоим кажется, что это звучит слишком сладко, аж до неправильного, но – (Хотя никто из них никогда не признается) … Они чувствуют, что нежность скользит между ними, она трогает их за руки, касается затылка, рассыпается мурашками где-то под лопатками и по рёбрам. Кажется, счастье освещает их слегка, словно бы из-за немного приоткрытой двери, притрагиваясь к острым ключицам Руслана, основанию его шеи, там, где Дима осторожно опускается короткими поцелуями. Юноша немного наклоняет голову, давая чуть больше пространства для поцелуев.

***

Ларин просыпается в три часа ночи от звука СМС. Ксюша пишет, что задержится ещё немного, потому что не разобралась ещё со всеми делами. Ларин долгое время не знает, что писать, а потом отвечает сухим «хорошо». Что-то между ними, кажется, давно идёт не так. Критик откладывает телефон, переворачивается на другой бок. Соколовский крепко спит. Его мерное дыхание, кажется, наполняет всю комнату, даря атмосфере покой. Ларин не может не притронуться к юноше, его прикосновение опускается пёрышком на плечо, затем он аккуратно ведёт кончиками пальцев к спине, чувствуя лопатки, а затем – немного выпирающие позвонки. Прохладная кожа юноши кажется совсем бледной в разливающемся серебре лунного света. Критик отмечает, что сегодня особенно ясная ночь, в окне, если присмотреться, можно увидеть россыпь мерцающих звёзд. Ларин укрывает Руслана ещё одним одеялом, тот, кажется, совсем замёрз. Неожиданно мальчишка поворачивается к Ларину, утыкаясь холодным носом ему в ключицы, обхватывает критика руками. Ларин довольно улыбается. Он убирает прядку волос со лба Руслана, проводит пальцами по его скуле, спускается к линии челюсти, видит метку у основания шеи, оставленную им самим всего несколько часов назад, самодовольно ухмыляется. Он представляет себе реакцию Соколовского с утра, тот сначала будет молчать, потом немного повозмущается, но всё это будет продолжаться ровно до того момента, как Ларин прижмёт его к стене и глубоко поцелует, а затем, оторвавшись от его пухлых губ и внимательно осмотрев лицо Руслана, прижмётся губами к злосчастной метке, заставив юношу забыть о том, что нужно бы ещё позлиться. Ларин улыбается, он не знает, что с ним случилось, что со всем этим делать, ему, конечно, хотелось бы быть более строгим и собранным во всей этой ситуации. Он понятия не имеет, как быть с той странно приятной субстанцией, что разливается по венам, когда Соколовский оказывается рядом. – Что же ты со мной делаешь? – он смотрит на Руслана, а его шёпот отражается эхом от стен комнаты. Юноша лишь ближе пододвигается к мужчине, продолжая сопеть тому в шею. Возможно, Ларин не так уж и обеспокоен всем происходящим и все эти несобранность, непродуманность и беспорядок не так уж сильно заботят его. Возможно, всё, что его волнует сейчас, это длинные пальцы где-то в районе лопаток и ощущение чужого дыхания, что отзывается во всём теле лёгкими искорками тепла. Ларин обнимает юношу, прижимая ближе к себе, и, поправив одеяло, проваливается в сон.