Несвященное число

Древние были умны, это знают все маги. Древние поклонялись цифрам — единице, тройке, четверке, пятерке, семерке и иногда девятке. Но не двойке, никогда не двойке. Три силы в мире — свет, мрак и хаос. Три элементарных магии — белая, черная и вуду. И некромагия, которая вечно одна, в стороне. Единица совершенна в своей первозданности, идеальна в лаконичности. Тройка — это истинное, полноценное равновесие, баланс, где любые двое настороженно объединены против третьего, достаточно взглянуть на треугольник. А двойка... Простая прямая. Линия из ниоткуда в никуда, вечно стремящаяся или найти кого-то третьего, или сжаться в одно целое. Только лопухоиды могли взять ее и возвести в основу своей безумной компьютерной религии, не понимая, не чувствуя врожденного несовершенства самой идеи. Впрочем, иногда и двойка может с трудом, но существовать, главное — чтобы она не была осколком той самой тройки, лишенным баланса, но за годы вместе накопившим слишком много ненависти. Как было у двух некромагов, потерявших третьего. Раньше, когда Глеб был с ними, дар в каждой из них молчал, признавая, что один против двоих не выстоит. Но сейчас он жег их, мучил, раскалял кровь, желая одного — вновь стать единым, начав в тот самый момент, когда часть, доставшаяся Глебу, перетекла в них, неспособная исчезнуть. И эта жажда вновь стать единым была сильнее, чем непреложный закон, говорящий, что некромаги, выросшие вместе, не враги друг другу. Вначале они пытались с этим бороться, убежав друг от друга как можно дальше, окружив себя артефактами, но бесполезно — даже Эдем и Тартар не смогли бы помочь тем, кто, впустив в себя некродар так далеко, неожиданно обнаружил, что тот может не только подчиняться, но и подчинять. А поняв, что все бесполезно — в один миг, потому что связь между ними только усилилась — они начали готовиться. Искать... средства. Усиливать себя, ведь в основе личности некромага всегда лежал эгоизм, требующий выживать. А пока они, зная друг о друге почти все, искали и добывали, они выбирали место — вместе и, выбрав, были крайне довольны. Позже, задействовав связи, они выбрали и время, идеальное для того, что они хотели. Войны некромагов заставляют знающих бежать, сломя голову, ведь некромаги прибегают к попытке перегрызть друг другу горло только в самый крайний случай, а чтобы до этого не дошло — призывают тех, кто им подвластен. Мертвых. Лопухоиды, конечно, почти ничего не заметили — так, посетовали на разграбление пары погостов да удивились, как оживились в этом сезоне черные археологи, а вот маги бежали оттуда, куда приближалась тихая, молчаливая орда, не требующая ни еды, ни ночлега. К счастью бегущих, с другой стороны для них опасности не было. Соперницы пришли на место именно тогда, когда планировали — в самую осеннюю распутицу, когда многие пути стали совершенно непроходимы. Пришли, оставив свои армии поодаль, чтобы в последний раз сделать что-то вместе, завершить одно важное дело рука об руку. Мальчишка спал, когда они вошли в разваливающуюся конуру, которую тот называл домом, и проснулся только тогда, когда некромаги отняли у него дыхание. Можно было бы, конечно, остановить ему сердце, но для Ивана Валялкина, из-за которого Глеб навсегда ушел, это было бы слишком мягко. Некромаги не умеют прощать, это всем известно. Гроттер в хижине не было — она улетела на матч в Англию, как и должна была. Будь она здесь, некромагам пришлось бы ждать или выманивать Гроттер подальше — ведь никто из них не посмел бы поднять руку на любовь Глеба. Некромаги любят один раз и поэтому умеют ценить чужую любовь — в разумных для них пределах, конечно. Как только Иван закончил биться в агонии, неспособный вздохнуть, Свеколт и Аббатикова разошлись по сторонам, прекрасно зная, что следующая встреча лицом к лицу будет последней. Обычно владельцы разделенного дара не могли навредить друг другу, но не сейчас, когда весь дар желал одно вместилище, а чья конкретно плоть станет вместилищем — было неважно. Соперницы приготовили друг для друга последний подарок, вручать который, конечно, удобнее, когда другую надежно скрутили, и ради этого привели гостей. Аббатикова привела рать из многих тысяч, идя по дорогам Средней Азии и Китая, по полям забытых сражений и кладбищам заброшенных селений, по скрытым свалкам чумных трупов, и сейчас эта чудовищная толпа, оборванная, зачастую потерявшая свои части, стояла перед ней. Свеколт же шла рядом с небольшим отрядом, в числе которого были даже полностью выбеленные костяки, шагавшие только за счет магии. Полтора десятка, казалось, ничего не могли сделать против тысяч, но Аббатикова чувствовала подвох в уверенности соперницы и, высылая своих мертвых солдат вперед, не чувствовала уверенности. В тот же миг, когда часть ее армии повернулась и началась мясорубка среди своих, она не почувствовала и особого удивления. Свеколт перехватила за счет все того же дара часть трупов и направила их против недавнего кукловода. Но это было вполне ожидаемо, скорее Аббатикова удивилась бы, не сделай Свеколт этого. Пугающим было другое — тот маленький отряд, что вела за собой Лена, не поддавался никаким призывам, никак не отзывался на дар Жанны и прорубался сквозь схлестнувшихся мертвяков Аббатиковой уверенной железной поступью, а ведь та готовилась, принесла с собой артефакты, усиливающие контроль! Но готовилась она к схватке, где схлестнутся две колеблющиеся огромные армии, где она сможет добиться ощутимого перевеса, хоть и не сразу — а не к тому, что все, подвластные ей, окажутся перемешаны среди врагов, неспособные поймать и остановить настоящую опасность. Напрасно Аббатикова пыталась увести их к себе или установить власть над остальными, ощущая недостойный некромага ужас при виде никак не смыкающегося, не исчезающего пятна, приближавшегося к ней. Когда они приблизились настолько, что Аббатикова увидела тускловатое синее сияние, прорывавшееся сквозь грудину у некоторых из них, было уже слишком поздно — и бежать, и заставлять бушующее безгласное море вокруг нее пытаться сорвать припрятанные талисманы. Впрочем, не в них было дело, она знала талисманы Гаити, знала и что одни они не смогут защитить от ее дара. Все было поздно с того момента, когда Свеколт решила не идти тем путем, которым должна была. В тот момент, когда Лена деловито доставала какой-то флакон из сумки, Жанна, поваленная, обездвиженная, смирившаяся со своей судьбой, сумела выдавить: — Кто они? И Лена за миг до того, чтобы стать последней из троицы, прошептала: — Стражи. Позже, когда обессиленная, пытающаяся принять новую реальность Жанна осталась одна на площади богом, но не людьми позабытой столицы, Лена Свеколт призналась себе, что она соврала подруге, а это было... нехорошо. Конечно, мертвых стражей ей взять было неоткуда, они рассыпаются в пыль раньше, чем пройдет час с их смерти. Но именно кровь стражей, неподвластная некромагам, была нужна ей для ее замысла, и с небольшой помощью Лена нашла, где ее взять. Диомид-Демид Буслаев, его сыновья и еще несколько полукровок и стражей, отказавшихся от крыльев, даже сын Древнира — вот кого привела Свеколт на поле боя. Смерть ослабила их защиту, многие века гниения подточили, но даже у времени недостаточно сил, чтобы полностью уничтожить следы другой сущности. Лене пришлось немало потрудиться, чтобы поднять их, и, как она и ожидала, они не были подвластны любому другому некромагу, даже делившему с ней дар. Неожиданный, невозможный ход в игре, где, казалось бы, все фигуры расставлены и ходы прописаны — живые союзники будут уничтожены мертвыми, мертвые будут сражаться за обе стороны, и победит тот, кто сможет контролировать большие силы, что в случае равного дара есть простая удача. А второй ход подсказала Лене судьба Глеба — некромага, ставшего человеком. Конечно, уничтожить дар невозможно, но, как узнала Лена, если ему есть куда уйти, он может уйти и из живой плоти. Просто нужна... помощь, которую можно получить в результате, скажем, взаимовыгодной сделки. И теперь Лена шла выполнять свою часть сделки со спокойным сердцем. Ей ли, выращенной как некромаг, бояться статься подмастерьем Смерти?