Все дороги ведут на Сваард

      Калин улыбалась. Она была перемазана глиной, слипшиеся пряди мокрых волос вместе с водорослями падали ей на веснушчатый нос, её платье было безнадёжно испорчено, чулки разорваны, а коленки, должно быть, саднили из-за недавнего падения, но она улыбалась. Она казалась неисчерпаемым источником радости в этом мрачном месте, где, казалось, жизнь состояла лишь из злобы и несчастий, что наваливались одно за другим. Возможно, этой глупой девчонке не стоило быть такой — даже солнце здесь было враждебным, а уж всё остальное...       Вообще-то, фамилия у неё была Эктс, а имя у неё было одним из самых распространённых в Ибере — Мэриан. Почему Калин просила, чтобы все называли её именно так, оставалось загадкой. Милн старался не думать об этом — девчонка казалась слишком странной. И слишком дружелюбной и милой. Это настораживало. Как и всё в ней — начиная от курчавых волос непонятного оттенка и заканчивая большой родинкой на запястье левой руки. Девчонка знала множество забавных историй, которые, кажется, придумывала на ходу, совершенно не умела молчать, когда ей хотелось что-то сказать, не знала, как следует вести себя с воспитателями и другими воспитанниками.       Калин появилась в Крайнсере — то бишь, в Крайнсерском приюте — около недели назад. Милн слышал, что до этого она успела побывать в четырёх или пяти приютах и трёх приёмных семьях. Мальчик помнил, как Кочерга затолкнула в общую спальню тощее создание, что, казалось, состояло лишь из огромных глаз и торчащих в разные стороны косичек. В первый же день она объявила, что не хочет, чтобы кто-либо называл её по фамилии. И что уж тем более не хочет слышать от кого-либо собственное имя — Мэриан, — которое казалось ей слишком скучным и обычным, чтобы произносить его. А ещё за очередную грубую выходку она так сильно толкнула Фиону Стайн, что та ушибла руку до крови.       В общем, Калин была довольно забавной и даже милой — совершенно другой, чем дети в Крайнсерском приюте. Она была вспыльчива, говорлива и страстно желала с кем-то подружиться. За этой девчонкой было интересно наблюдать. Она умела каждую мелочь превращать в интересное приключение. И за эту неделю успела попасть в десяток историй, в которые остальным попадать совершенно не хотелось. Началось всё с того, что она впустила в дом некое подобие голема¹ , какие водились на уровне² Беткра в огромных количествах (голем был невысок ростом, едва ли достигал дверной ручки, был похож на не слишком старательно вылепленную статуэтку из глины, ревущую и блуждающую), и закончилось теперь, когда в результате не слишком-то удачной — в приюте в принципе не могло быть ничего удачного, как казалось мальчику — шутке Калин и Милн оказались далеко от приюта (в крастах³ двухсот, не меньше), вымокшие до нитки, измазанные в глине, без еды и тёплой одежды.       Впрочем, всё было не так уж плохо, как Милну иногда представлялось. Могло быть и хуже — Смит никогда не отличался острым умом, видимо, поэтому испытать свои познания в магии пришло ему в голову сейчас, а не зимой, когда на Беткра можно было замёрзнуть насмерть. Будь на его месте Милн, он бы обязательно отправил кого-нибудь из своих товарищей по несчастью за двести крастов от приюта зимой — когда почти невозможно вернуться, а если и вернёшься, никто из воспитателей этому не обрадуется. Беткра — не какой-нибудь там Есгирс, где даже семилетний ребёнок сможет выжить при желании и наличии какого-нибудь соображения. На Беткре лучше не выбираться за пределы магического поля Крейнсера. И уж тем более — зимой. Впрочем, Милн не раз пытался сбежать из приюта, так что немного знал окрестности, что не могло не сыграть ему на руку. Да и Калин не начала реветь, очутившись в речке, как начали бы большинство приютских девчонок.       Лето начиналось, и это, пожалуй, была лучшая пора в Крайнсере — во всяком случае, Милн считал именно так. Во-первых, в остальное время он обычно мёрз — еда в приюте была весьма скудной, а из одежды он, к неудовольствию воспитателей, слишком быстро вырастал. Летом же можно было не заботиться об этом. Во-вторых, летом не было горбатого мистера Невекса с его скучными уроками и вечно перекошенным от злобы лицом. В-третьих, начальник приюта летом увозил свою семью на Асферус, где жила его свояченица, а значит — большинство воспитателей переставало обращать внимание на своих несносных воспитанников.       Калин, очевидно, была вполне с ним согласна — лето ей, кажется, нравилось. Впрочем, возможно, этой сумасшедшей нравилось всё — от скудной еды, которую подавали в столовой, до скрипящих полов и дверей. Она продолжала улыбаться, смеяться и придумывать свои истории, порой, правда, даже у Калин случались вспышки гнева, но и они затихали слишком быстро. Куда быстрее, чем у самого Милна.       Дороги были сухими — до осени на Беткре можно было не ждать дождей, — но мальчик был уверен, что как только они войдут в лес, могут увязнуть в болоте. Болот на Беткре было ужасно много, и Милн не знал всех из них — он однажды чуть не погиб, угодив в одно (это было в четырнадцатый из его побегов). Ванделер, открывший ему окно в спальню, когда он возвращался в приют, сказал, что в окрестностях Крайнесера сотни болот. И даже удивительно, что Милн не погиб, как многие из тех воспитанников, что пытались сбежать — особенно мнительные даже предполагали, что начальник приюта специально наложил на леса проклятье, чтобы никто не смог покинуть казённого дома. Впрочем, возможно, если Калин ему немного поможет, они даже не влипнут в ещё одну неприятность. Мальчик обернулся, чтобы иметь возможность ещё раз убедиться в правильности своих выводов.       Девчонка, кажется, истолковала его взгляд несколько иначе. Огромные серые глаза посмотрели на него странной смесью восторга и недоверия. В своём безразмерном бесцветном платьице эта чокнутая смотрелась совсем худенькой и беззащитной, однако Милн предполагал, что силы в ней больше, чем кажется. Как и в любом из приютских — худых, голодных, но настолько озлобленных и жестоких, что ненависти хватит на сотню других детей. Да и на сотню тех взрослых, что живут за пределами Крайнсера, пожалуй, тоже.       В Крайнсере была запрещена магия, и от этого стены казённого дома казались ещё более мрачными. Милн считал, что он чувствовал себя куда более свободным и счастливым, если бы имел возможность колдовать на уроках, не боясь быть пойманным за руку и отправленным в кабинет начальника или кого-нибудь из старших воспитателей — на получение внеочередного «дисциплинарного взыскания». Внеочередными считались все наказания, получаемые не в субботу вечером. За что ещё Милн любил лето, так это за то, что «взысканий» в это время года почти что не бывало — кажется, всем было просто плевать на них, на безродных оборванцев, которые когда-нибудь вряд ли сумеют стать «достойными гражданами Ибере». Мальчик прекрасно понимал, что большинство его товарищей по несчастью, с которыми он сейчас делил кров и скудную пищу, окажутся либо в тюрьме, либо на улице, либо на Зерклоди, что иногда именовался Городом Пороков. Ни из кого из тех детей, которыми они сейчас являются, не выйдет ничего путного. Это твердил им начальник приюта. Это твердили им воспитатели. Да что там — большинство детей прекрасно знало, какое будущее уготовано каждому из них. Возможно, если бы им позволили заниматься магией, многих проблем можно было бы избежать. Впрочем, Милн прекрасно знал, что подобной щедрости от начальника приюта (идейного противника всякого колдовства), вряд ли можно было ждать.       — Можем мы быть друзьями? — почесала свой веснушчатый нос Калин.       Девочка старательно пригладила подол собственного платья и вытащила все водоросли из волос. Она казалась очень забавной в этот миг. И Милн поправил свою мысленную ошибку — Калин не была озлобленной. Она была странной, слишком болтливой и слишком весёлой, но уж точно не озлобленной. Злоба жила в его душе. Это он ненавидел практически всех вокруг. А Калин вряд ли думала о таких приземлённых вещах — у неё в голове были одни фантазии, принцессы, принцы, дальние страны и странствующие рыцари. Вряд ли она задумывалась о том, насколько плоха приютская жизнь.       Вряд ли она вообще задумывалась о том, что в мире существует несправедливость, болезни и страдания — во всяком случае, по её вечно улыбающемуся личику невозможно было это понять. Она витала в своих мечтах и чувствовала себя, кажется, вполне неплохо. Зачем ей было спускаться с небес на землю? На земле не было и половины тех грёз, которые она могла себе вообразить. На земле было больше грязи, больше голода и многочисленных неприятностей — все из них невозможно просто представить. В небесах же были лишь глупые фантазии, далёкие от реальной жизни.       Вообще-то, Милну не нравились люди, которые улыбаются. Нет, не сказать, чтобы они не нравились ему как-то особенно — не больше, чем те, кто любил покричать и подраться или был вечно мрачным и хмурым. В каком-то смысле, мальчику не нравились люди в принципе. Однако те, кто постоянно улыбался, его настораживали. Будто бы они не видели, что творится, будто бы все беды мира их не коснулись — или прошли мимо, не оставив существенного следа в душе. Мальчик не знал наверняка, почему этот факт так раздражал его. Возможно, потому, что сам он никак не мог забыть своей постоянной злости.       Калин приехала в Крайнсер совсем недавно. Ещё года два назад она — по слухам, которые распространяла шустрая рыженькая Мадлен, подлиза и любимица фрау Хортек — жила вместе со своим дедушкой (или дядей, или отцом) на окраине какого-то там посёлка. Милну не было жалко эту девчонку — в конце концов, она была счастлива, хоть некоторое время, до тех пор, пока не осталась совсем одна. У неё была семья — пусть даже её составлял один только человек. Все приютские мальчишки и девчонки завидовали этой Мэриан Эктс.       Возможно, Милну не следовало ей завидовать. Он не был уверен, что судьба этой странной девочки заслуживала зависти. Возможно, ей было даже сложнее, чем им — в Крайнсере обычно оказывались совсем маленькие дети, ещё совсем-совсем крошки, блудные матери подкидывали их на крыльцо приюта и, опасливо озираясь и прикрывая себе лицо платком, уходили. Долговязый шестнадцатилетний Лоис как-то дразнил его, говоря, что самого Милна принесла какая-то неприятная старуха — в корзинке, завёрнутого в старое синенькое одеяло и с запиской «Его зовут Джейсон». Одеяло до сих пор было его безраздельной собственностью. Корзинку фрау Хортек не отдала. Лоис, вероятно, хотел задеть его, но мальчик не видел в этой информации чего-то волнующего. Всех так приносили. У большинства приютских, вероятно, были живы родители. Ценность такой семьи не так уж велика, чтобы сильно переживать из-за её потери. Милн больше жалел тех малышей, которых начальник приюта сам привозил в Крайнсер — у тех-то когда-то были любящие матери, им было, что терять. Но, так или иначе, обычно дети были слишком малы, когда теряли родителей. Они не вспоминали их, не вспоминали счастливые деньки в родном доме, не казённом, как Крайнсерский приют, где не было начальника, воспитателей и таких же детей-сирот. Но у Калин были воспоминания. И, вероятно, их было очень много — так как она очень многим пыталась поделиться с другими людьми.       Немудрено, что её выгнали из прошлых приютов и приёмных семей. Мало кому нравится, когда человек постоянно говорит — как Калин. Мало кому нравится, когда на каждое слово она способна выдумать ещё сотню, при том, успев перескочить с одной темы на другую и закончив всё рассказом о том, что она придумала в данный момент про некую леди Розамунд.       Даже сейчас эта девчонка болтала. Не прерываясь и не особенно слушая, что он может ей ответить. Как будто бы это не она только что задала ему вопрос, на который Милн никак не мог ответить — просто не хватало духу. Калин же вовсе не думала об этом. Она была увлечена историями, что появлялись в её голове со стремительностью дракона. И ей, кажется, было почти безразлично, что ответит ей Милн. Или она просто не задумывалась, что кто-то может ответить ей отказом.       — В Крайнсере ни у кого нет друзей! — вырвалось у него почти против воли.       Всё правильно. В Крайнсере нет друзей. И семьи. И вообще чего-то хорошего. Это правильно. И уже стало давно привычным и нормальным. Так было давно — куда дольше, чем мальчишка по имени Джейсон Милн жил на белом свете. Тогда, должно быть, не было и Лоиса. И уж тем более Мадлен.       Только генералам и вельможам позволено менять порядки в Ибере — конечно, не считая самой императрицы, но Милну иногда казалось, что эта женщина является лишь вымыслом. Никто не мог быть столь хорош, как о ней говорили. Мальчик не верил в эти глупые сказки. Только маленькие дети или древние старухи могли верить во что-то подобное. Впрочем, возможно, Калин тоже верила.       Девочка задумалась. Она казалась почти что растерянной. Словно бы никто раньше не говорил ей «помолчи» или что-то в этом роде. Никто не обязан соглашаться на чью-то дружбу. Уж точно не стоило терпеть человека только потому, что он предложил свою дружбу. Возможно, реплика была грубой, но мальчик почти не чувствует своей вины в этом. Во всяком случае, замолчала на некоторое время. Милну почти нравится тишина — куда лучше идти по лесу, когда никто не отвлекает тебя от мыслей.       Беткра — красивый уровень. Это можно заметить, если хорошенько присмотреться. При первом взгляде так не кажется. Уровень кажется почти что серым — настолько он тусклый. Здесь довольно много солнца — куда больше, чем на легендарном Биннеланде, пустом уровне, ещё не нашедшем своего хозяина. Пожалуй, подобрать хозяина Биннеланду будет непросто, думалось Милну — по легендам, уровень могла подарить императрица. И для каждого личного уровня выбирался свой хозяин — выбирался человек, что подходил уже созданному месту. Однако на Беткре довольно опасно. И дело вовсе не в магии, которая переполняет его — на многих личных уровнях магии и того больше. Дело в существах, неконтролируемых и странных, что чувствовали себя хозяевами этого места — вроде големов или сфинков.       Милн не слишком-то любил их — потому что не любили все. Но, стоило признать, голем, которого Калин пожалела и впустила из-за дождя в дом, был крайне забавным. И почти не причинял вреда — разве что воспитательнице, которая была в ужасе, когда столкнулась с этим чудовищем в коридоре. Кажется, в итоге она решила, что кто-то из младших воспитанников перемазался в грязи. Но тот миг, когда она завизжала от страха — Милн никогда не мог представить, чтобы весь приют так дружно хохотал над кем-то или над чем-то.       Серые глаза смотрели на мальчика как-то странно. Непонятно. Милн считал странным всё, что не мог понять. И всё, что было далеко от его понимания, безжалостно от себя гнал. Во всяком случае — старался. Калин же была из тех, кто всегда остаётся непонят. И, возможно, гоним и проклят, словно чума. Вряд ли у неё был хоть какой-то шанс кому-то понравиться.       Возможно, кто-то из девчонок боготворил её — Милн не удивился бы, если узнал нечто подобное. Девчонки всегда были склонны всё преувеличивать. Впрочем, одно мальчик знал совершенно точно — Мадлен считала Калин глупой выскочкой и «не собиралась потакать её выходкам». Пожалуй, Милн был склонен с ней согласиться. Рейчел Мадлен была несносной, но в большинстве случаев делала правильные выводы на счёт людей — к этому у неё был врождённый талант.       У Калин врождённым талантом было умение находить неприятности даже в тех вещах, которые для остальных не представляют никакой сложности. Она умела вляпываться в истории. Пожалуй, это не самая лучшая способность — во всяком случае для того, кто хочет выжить. Мальчик считал, что лучшим в их положении было — не высовываться. Брать своё или чужое, но не привлекать к себе внимание.       Девочка смотрела на Милна почти с удивлением, и мальчику хотелось поскорее от неё отделаться — сбежать куда-нибудь или поскорее оказаться в приюте, где можно будет накрыться с головой одеялом и больше не видеть её серых глаз и почти серебристых волос тоже. Она казалась совершенно неземной, и это было странно. И слишком пугало. Пожалуй, такое скучное имя как Мэриан Эктс, действительно, не подходило этой девочке. И как только её родителям пришло в голову так обычно назвать её?       Калин явно думала над его словами. Думала, как стоит ответить. И Милн уже был готов, что она рассердится, как рассердилась на Стайн, что оттолкнёт его и закричит что-то гневное. Это было бы нормально. Должно быть, если бы сам Милн получил от кого-нибудь отказ, он сам бы жутко разозлился. Но девчонка не казалась рассерженной, и мальчик не мог не насторожиться ещё больше. Было бы логично, если бы она разозлилась, вспылила и ударила его.       — Но ведь никто не запрещает! — внезапно улыбнулась Калин и протянула ему свою ладошку. — Мы ведь всё равно можем быть друзьями!       Милну не оставалось ничего, кроме как усмехнуться и промолчать. Новенькая явно была не из тех, кто понимает намёки. Вероятно, она даже считала его трусом. Или занудой. Джейсон Милн не знал, что из этого хуже. Сам он ненавидел и трусов, и зануд: оба этих типа легко предавали товарищей, если боялись за свою шкуру или были в чём-то убеждены. Впрочем, сам Милн, наверное, тоже предал бы кого-нибудь, если бы это было выгодно — в каком-то смысле трусов он понимал несколько больше. Но в Крайнсере своих считалось необходимым покрывать, если хотелось проснуться невредимым. У Мадлен была покровительница из числа воспитателей. Да и сама девочка умела выбирать ситуации, в которых можно было что-то сказать, и молчала тогда, когда это было необходимо. Она никогда не болтала понапрасну. Калин же могла считать его трусом. Вполне могла. Это немного злило, но не более того. Какая ему разница, что думала о нём эта сумасшедшая — ведь поэтому её перебрасывали из приюта в приют, потому как никто не мог вытерпеть её поведения? Какая ему разница, что думали о нём товарищи по несчастью, очутившиеся по воле злодейки-судьбы в Крайнсере?       Калин была совсем другой. До любого на её месте уже дошло бы, что дружить с ней никто не хочет. Дружить ещё можно было с Мадлен — девчонки считали, что раз она красива и умеет быть вежливой, её следовало обожать. И дружно обожали — помогали ей работать, баловали редкими в Крайнсере сладостями, отдавая свои порции. Это казалось несколько глупым, впрочем, Милн старался не вмешиваться.       А Калин... Она снова не стала дожидаться его ответа — вроде, даже не обиделась, что он не пожал ей руку — и стала рассказывать о том, как ей жилось в приёмной семье — у каких-то там Кролтов. И о том, что там практически не было книг — в Крайнсере была небольшая библиотека, кажется, какая-то добрая барыня пожертвовала с сотню разных никому не нужных романов. Девочка любила читать. И читала много — всё подряд, что только попадётся под руку: газеты, романы, энциклопедии, богословские трактаты, надписи на заборе... Ей нравилось всё. Она с удовольствием поглощала всю информацию, а потом пыталась ей делиться с теми, кто Калин окружал. Сказки о леди Салинор, о проклятом короле Манфриде, об Арго Астале, об императрице — Милн даже не верил, что такие люди существуют или когда-либо существовали. Но Калин верила. И знала о них столько всего, что у мальчика кружилась голова от обилия информации.       Уже темнело. Милн начинал бояться, что придётся остаться ночевать в лесу — ноги у него уже ныли и болели, идти дальше было нельзя. К тому же, идти по лесу в такой темноте было просто опасно — стоило помнить, сколько болот существовало в окрестностях Крайнсера. Стоило остановиться здесь и развести огонь — тогда будет немного теплее. К тому же, насколько Милн слышал, огонь отпугивает диких животных, а это, учитывая густонаселённость магическими существами уровня Беткра, не будет лишним. У мальчика нет фонаря — взять с собой, когда Смит подшутил над ним, он не успел, а магией он может создать лишь совсем небольшой участок света.       Калин старательно помогала ему. Опыта в обращении с магией у неё явно побольше — её огонёк был не такой тусклый и горел более равномерно. Милну почти хотелось позавидовать ей — в Крайнсерском приюте до того самого дня, как перевели эту девчонку, он лучше всех умел обращаться с той силой, которой от природы были наделены практически все жители Ибере.       Оставалось только удивляться, откуда столько сил в столь тощей девчонке. Тугие косички её немного расплелись, и теперь, кажется, девочка чувствовала себя немного неловко — Милн никак не мог понять, почему большинство девчонок так пеклось о своих волосах. Впрочем, возможно, это было за пределами его понимания. Мальчик старательно укладывал хворост — опавшие ветки в лесу в это время были, к счастью, уже сухими. Пожалуй, не стоило особенно сердиться на Смита — в стенах приюта по ночам обычно было так же холодно, как и на улице. И вряд ли можно было винить кого-либо в том, что Милн имел глупость попасться.       Уложить хворост — не такое уж трудное занятие. Милн умел это, потому что Петгес как-то учил его это делать — мальчику было тогда не больше семи лет. Теперь уже всё закончилось — Петгес выпустился из приюта два года назад. А ещё год назад его нашли убитым — это рассказывал кто-то из приютских. Милну было жалко его — этого огромного мальчишку, слишком покладистого и общительного. Роберт Петгес был на девять лет старше Джейсона Милна, и был почти что старшим братом для всей малышни Крайнсера. Было очень жалко, что этот здоровяк умер. Петгес многому учил их — тому, что было действительно важно. Петгес умел развести костёр, знал, какие ягоды и грибы ядовитые, а какие нет, умел из рогатки сбить птицу. И знал, как можно поджарить её на костре. Обычно это было вкусно. Вкуснее казённой еды. И сытнее.       Милн почти что умел зажигать хворост от магии — Петгес учил его и этому. Чаще всего, у него это получалось. И мальчик надеялся, что и сейчас получится тоже. Ночь сегодня была безлунная, и значит, не существовало ничего, что могло бы как-то умалить магические способности воспитанника Крайнсерского приюта. Луна обычно заставляла руки Милна дрожать, а ему самому мешала сосредоточиться на чём-либо. Солнце нравилось мальчику куда больше. Солнце было прямолинейным, честным, пусть и обжигало, пусть и слепило глаза.       Калин уселась неподалёку от будущего костра и зевнула. Она тоже устала. Это было вполне понятно. Когда они вернутся в Крайнсер, Милн разобьёт Смиту нос — и ближайшие две-три недели можно будет вздохнуть свободно. Смит никогда не шутил чаще — обычно кто-то из мальчишек бил его за его глупости. В итоге на некоторое время он переставал что-либо выдумывать.       Калин казалась почти что довольной. И мечтательной тоже. Кажется, её нисколько не беспокоил тот факт, что вернутся они только завтра — и то, вероятно, уже под вечер. Кажется, её совершенно не волновало, что со вчерашнего вечера у них не было и маковой росинки во рту. Кажется, ей было совершенно всё равно, что кто-нибудь из воспитателей завтра обязательно рассердится... А ещё — Калин была чем-то похожа на луну. Цветом своих волос, мечтательной улыбкой на худеньком лице и своим талантом обращать на себя внимание и отвлекать кого-либо от важных дел.       — Кем ты мечтаешь стать, когда вырастешь, Джейсон? — зачем-то спросила девочка, ложась на траву и, вопреки негласному обычаю приюта, называя его по имени, а не по фамилии.       Почему было принято всех называть по фамилии, Милн не знал. Это было одно из тех правил, которые никогда не обсуждались — воспитателями или детьми. Имена можно было прочесть на карточке, что хранились в шкафу начальника Крайнсера, но редко кто-то этим интересовался. К тому же, некоторые из воспитателей предпочитали называть сочетание из имени и фамилии — например, мистер Увест, мужчина с тяжёлым характером. Рука у него была не менее тяжёлая. Милн часто в этом убеждался.       Калин не прислушивалась к правилам — она называла Мадлен Рейчел, Лоиса Ричардом, а его, Милна, Джейсоном. Не стоило удивляться. Возможно, причиной было то, что Калин пробыла в Крайнсере всего полторы недели. А, возможно, она просто привыкла называть всех по именам. Глупая и странная привычка. Эта девочка была всего лишь сиротой — такой, каких в Ибере очень много. И на Беткре — тоже.       Милн не привык к своему имени. Он привык к тому, что для всех он был просто Милном, мальчиком со скверным характером из приюта и лучшим учеником в местной школе. Джейсоном его называл бы кто-то из родных, если бы не сбагрил его в Крайнсерский казённый дом. Джейсоном его называла бы мама. Или отец. Или кто-нибудь ещё из родных. Но семьи у него нет. И друзей тоже.       Руки едва слушались его и никак не желали, чтобы на пальцах мелькнула знакомая огненная искорка, что позволит ему разжечь костёр, благодаря которому они не замёрзнут сегодня ночью. Милн чувствовал, как вот-вот начнёт злиться. Злился он всегда, когда что-то ему не удавалось так же хорошо, как и обычно. Особенно это касалось магии — колдовать мальчик любил особенно, и поэтому особенно болезненно воспринимал все неудачи по волшебной части.       Калин увлечённо следила за тем, как её попутчик мучается с костром, но, к счастью, не предлагала своей помощи. Милну казалось, что он ударит её, если она посмеет предложить помощь. Подобное предложение представлялось мальчику весьма унизительным, и он не мог позволить, чтобы какая-то выскочка помогала ему. Он никому не позволил бы что-либо за себя сделать.       Мечты... Это было лишним. Во всяком случае, в Крайнсере — здесь ни у кого не было возможности стать кем-то, кем действительно хотелось стать. В лучшем случае, те из них, кто был похож на Мадлен, сумеют устроиться младшими воспитателями в родном приюте. Не слишком-то весёлое будущее, если так подумать. Но куда лучше, чем вылететь на улицу и помереть от голода или от кинжала в животе. Возможно, Милну тоже повезёт попасть в шайку какого-нибудь знаменитого взломщика — мальчик он был довольно юркий и ловкий, и в то же время, весьма сильный.       Какая разница, мечтал ли он когда-нибудь о чём-то более интересном, захватывающем, великом?.. Воспитанникам Крайнсера даже ферму никогда никто не продавал. Что уж тут говорить о мечтах? Мечтать имели право те дети, у которых была возможность как-то воплотить все свои грёзы в жизнь.       Одна искра слетела с пальцев мальчика, но она оказалась недостаточно крупной, чтобы разжечь хворост. И Милн нахмурился и снова погрузился в мысли о том, как бы справиться с магией внутри себя. Это было куда важнее того, мечтал ли он когда-либо о том, кем когда-нибудь сможет стать. А о мечтах стоило забыть, как забывают о страшных снах. Да и о снах вообще. Все эти грёзы и тайные желания слишком растравляли душу. И мальчику хотелось поскорее забыть обо всём из этого.       — Я ни о чём не мечтаю, — холодно ответил Милн. — Мечты не сбываются — так зачем тратить на них время?       Калин удивлённо и почти разочарованно вздохнула. Она казалась почти что расстроенной его признанием. И это было куда хуже злости. Милн умел справляться со злобой в свой адрес — все в Крайнсере умели сердиться, и он не был исключением. На злость можно было ответить злостью. Можно было ударить, не дожидаясь, пока кто-то ударит первым.       Что оказалось куда хуже её разочарованного вздоха — так это то, что она, наконец, замолчала. Всю дорогу Милн думал только о том, что хочет поскорее отделаться от её болтовни, но теперь оказалось, что её молчание было куда более неприятным, нежели рассказы про книжки, которые она прочла.       Они сидели уже довольно долго, а у мальчика до сих пор не получилось развести костёр. Калин вертелась и через некоторое время стала что-то бубнить себе под нос. Это не слишком-то на её походило. Обычно она говорила много и громко, ни на секунду не умолкая и коверкая некоторые слова, произнося их несколько быстрее, чем следовало. Но сейчас Милн даже не слышал, что она говорила. Это даже показалось ему немного обидным. У него не было возможности привыкнуть к тому, что Калин может вести себя тихо. У него не было возможности привыкнуть к тому, что кто-то может на него обидеться.       — Было время, когда я мечтал стать падишахом⁴! — усмехнулся Милн, когда, наконец, сумел зажечь огонь магической искоркой. — Но я тогда был ещё маленький и ничего не понимал.       Калин улыбнулась. Она встала и подошла к нему, после чего уселась совсем рядом. Возможно, так было немного теплее — Милн принял бы подобное объяснение. В одних шортах и тонкой рубашке ему было несколько холодно. Калин, вероятно, было чуть теплее — платье у неё было из тонкой шерсти, к тому же, было длиной почти до лодыжек. При желании, она могла свернуться клубочком и укрыть свои ноги подолом.       Девочка казалась довольной. Собой. Попутчиком. Всем миром. Вероятно, так было легче жить — когда жизнь кажется хорошей и светлой, когда есть мечты и грёзы. Только вот Милн не был уверен, что ему самому было бы проще быть таким же, как эта девчонка. Он вряд ли сумел бы найти в себе силы пережить очередное разочарование из-за того, что его мечтам никогда не суждено сбыться.       — Все дороги ведут на Сваард! — Калин повертелась, чтобы устроиться поудобнее. — Есть такая поговорка.       Она положила голову к нему на колени, и Милну захотелось улыбнуться. Тепло от костра лелеяло их и охраняло. И в голову могли прийти глупые мысли — вроде осознания того факта, что мальчику действительно хотелось, чтобы жизнь когда-нибудь привела его на уровень алого генерала.