Сочувствие

Ягун смотрит на волосы Тани и не может отвести взгляд. Они высоко заколоты, чтобы не мешаться — ведь они сильно отросли за те три года, что Таня живет в тайге — и Ягун взглядом скользит по шее Тани, там, где короткие завитушки влажно кудрявятся и по цвету схожи не с медью, а с корой кедра. — Я кошмарно растолстела, — продолжает Таня начатый разговор. — Не знаю, как меня контрабас поднимает! Просто позор, — она оборачивается к Ягуну и спрашивает: — Не веришь? Смотри, — и одним движением задирает растянутую футболку, демонстрируя мягкий живот. Ягун послушно рассматривает его, пользуясь моментом, чтобы ухватить взглядом как можно больше ничем не скрытой смуглой кожи. — Ну ничего, — Таня вздыхает и одергивает футболку. — Скоро вернусь в строй. Как там команда? Соловей не особо разливается, — она хмыкает. — Насколько я знаю, неплохо, — отвечает Ягун, силой отводя взгляд от ее губ. — В смысле? — Таня хмурится. — Я уже два месяца как в другую команду перешел, — немного виновато отвечает Ягун. — А кто остался в команде? — в ее голосе отчетливо слышно разочарование, и на мгновение Ягуну хочется бросить все и вернуться в Тибидохс к ворчливому Соловью. Лишь бы Тане было не так грустно. — Новый набор, — отвечает он. — Ты тоже не обязана там оставаться. Придешь в форму... и можешь хоть к нам, — в этих словах — надежда настолько тайная, что Ягун даже не позволяет себе думать о ней. — Посмотрим, — тихо говорит Таня. — А как там Катя? Вы вместе ушли? Ягун пересказывает последние новости, глядя, как жадно слушает Таня, упиваясь ее вниманием. Взгляд ее ясных глаз сосредоточен только на нем, она смеется его шуткам, пихает его в плечо, когда Ягун, как ей кажется, перегибает палку. ...Только его... Наваждение пропадает, когда один из сыновей Тани начинает реветь и Таня, бросив все, мчится к нему. — И совсем не больно, — уговаривает она мальчишку. — Видишь? Уже не болит. Смотри под ножки, когда бегаешь. — Ладно, мне пора — говорит Ягун, чувствуя, что уединенная атмосфера плохо на него влияет. Навевает дурные мысли. — Ваньку я, наверное, не дождусь. — Подожди! — Таня вцепляется в его руку и смотрит умоляюще. — Не сегодня, но завтра с утра он точно вернется. Он так хотел тебя видеть. Останься, пожалуйста! Место у нас есть. Ты не представляешь, как... — она осекается. — Пожалуйста. И Ягун сдается. Не может не сдаться. Таня рассказывает обо всем: о детях, о погоде, о лесных жителях, о том, как летала спасать Ваньку в чащу с детьми под мышками... Ягун слушает вполуха, больше смотрит, как меняется ее лицо. Как его освещает надежда, когда она говорит о будущем. — Знаешь, — замечает Таня в приступе откровенности, — мне немного жаль, что нельзя изменить прошлое, — она оборачивается на играющих на полу мальчишек — полутора и двух с половиной лет. — Я их очень люблю, но если бы я знала... Неправильно так думать. Но я бы дважды все взвесила. Я ведь даже толком оклематься не успела, и — хоп! Все сначала. Очень тяжело. «Я тебя понимаю», — отвечает мысленно Ягун. И первым, что бы он изменил — не уступил бы по-джентльменски другу, когда они обсуждали, кто из девчонок им нравится. — Взгляни на это с другой стороны, — говорит он. — Потом — хоп! И станет очень легко. Лет так через двадцать, когда они из Тибидохса выпустятся. На ночь Таня укладывает его на диване в малой комнате, а сама ложится в большой. Никон всю ночь спит, как убитый, а Трифон постоянно ворочается. Проснувшись в очередной раз и слушая, как Таня укладывает его, Ягун дожидается, пока все утихнет, и заходит в соседнюю комнату. Теплым желтым светом горит магический ночник. Мальчики спят на большой кровати, отгороженной, чтобы не упали и не вылезли, Таня — на кровати напротив. В сумраке не разглядеть выражение ее лица, волосы темной копной разметались по подушке. Но Ягун легко может заглянуть в ее сны. Ей снятся приключения, и ей это нравится. Ей снится, что она бессовестно оставила ради них детей, и во сне ее мучает стыд, но не настолько сильный, чтобы проснуться. Ягун подходит ближе и неслышно проводит над ее лицом рукой, не решаясь прикоснуться — вдруг разбудит? В доме душно и темно, и его мысли такие же душные и темные. Каково чувствовать Таню под собой? Как она целуется? Какова ее кожа на вкус, насколько мягкая? Снова и снова. Это почти сводит с ума. Видения почти осязаемы. Но Ягун не может даже представить, как сказать ей об этом, и что она ответит. Мнение Ваньки волнует его в последнюю очередь. В конце концов, Валялкин выбрал лес гораздо раньше, чем Таня выбрала его. Ягун вспоминает прошедший день: смуглый мягкий живот, рыжие волосы, обкусанные губы, грудь, натягивающая ткань футболки, когда Таня наклоняется. Он сдерживает вздох и выходит из комнаты. Идет во двор, шепча заклинание от насекомых. Над домом раскинулось звездное небо, чистое, яркое. Ночь полна звуков и запахов: стрекочут сверчки, поют в озере лягушки, шелестит листва. Сладкий запах липы и сирени липнет к глотке, остается на языке. Здесь так мирно и тихо, так уединенно. И никого, кроме них. Ягун постепенно возвращает себе самообладание. Можно предаваться бесплотным фантазиям. Можно наносить вежливые дружеские визиты. Можно придумать тысячу отговорок, чтобы не наносить. Единственное, чего нельзя — сказать все прямо и честно. Ягун это знает точно. Такой уж у него талант — подзеркаливать.