Уроки немецкого

Каждую осень Слава исправно болел, иногда даже не по одному разу. И в этом году в начале октября он на две недели свалился с простудой. Ребята забегали несколько раз, но он всегда просил их скорее уйти, чтобы и они не заразились. И если с уходом шебутного Генки становилось легче — все же тот был настолько громким, что даже голова начинала болеть, — то после Мишиных визитов Слава начинал проклинать свое хлипкое здоровье, на столь долгое время разлучавшее его с предводителем их компании. В отчаянии он ворочался с боку на бок, пока не забывался беспокойным, болезненным сном. Когда Миша в очередной раз пришел к нему сразу после уроков, Слава встретил его в прихожей. — Чего это ты на ногах? — почти возмущенно спросил Поляков. Сам-то он, конечно, никогда не придерживался постельного режима во время болезни, но речь ведь шла о Славе, болевшем по несколько раз в год. — Я уже почти выздоровел, через пару дней пойду на занятия. Сняв ботинки, Миша сразу же без слов поднял руку к славиному лбу — потрогал сначала ладонью, потом тыльной стороной. Руки его были все еще холодными с улицы, поэтому он за затылок притянул Славу к себе и уже губами прикоснулся к его лбу — теплый. — Ну тогда ладно. — Миша отпустил его и по-хозяйски пошел заваривать чай, пока Слава с поглупевшим лицом и горящими (конечно же от болезни) щеками стоял у входной двери. Столь заботливый жест от обычно нечувствительного к переживаниям других людей Полякова с трудом укладывался в голове. Через несколько секунд он неуверенно, словно не у себя дома, пошел следом, достал из буфета две чашки и уселся за стол. — У тебя есть еще дела сегодня? — спросил Слава через какое-то время. — Ммм, — протянул Миша, разливая чай. Дел-то у него не было, но он хотел дать понять, что они могли бы быть. — А что? — Ничего важного, просто я не понял, какие темы по немецкому вы успели пройти. — Тащи учебник. У меня с собой вроде даже тетрадь есть. — Миша кинулся к портфелю, который оставил в прохожей. — Точно, вот она! Случайно с собой взял. Славе нравилось слушать, как Миша говорит на немецком. Его голос менялся почти до неузнаваемости, становился выше, из него исчезали вечные напористые нотки, зато появлялась неуверенность, которую Миша обычно, казалось, не испытывал вообще. И хотя его произношение было далеко не идеальным, скорее неловким, неуклюжим, Славу его голос каждый раз удивлял и завораживал. Но сам предмет Славу в восторг не приводил. Он, конечно, мог бы заинтересоваться языком, ведь столько немецких и австрийских композиторов сочиняли великолепную музыку, но учительница, монотонно объясняющая все новые и новые, никогда не заканчивающиеся грамматические правила, на корню убивала любой энтузиазм. Конечно, Слава исправно перечитывал все записанное в тетрадь и успешно писал контрольные, но немецкий для него все равно оставался каким-то мутным морем, в котором отдельными нефтяными пятнами плавали лексика и грамматика. И если говорить откровенно, Мишина помощь ему не особо была нужна — он мог бы справиться сам. Но Полякова непременно хотелось удержать возле себя подольше, когда Генки не было рядом и можно было сполна насладиться его компанией. В голове беспрерывно, словно на записи, проигрывалась одна и та же сцена: то, как Миша поцеловал его в лоб. Слава искал на полке учебник, а думал только о том, значило ли это что-то, и насколько глупым о выставит себя, если спросит об этом, и как отреагирует Миша, если Слава попытается поцеловать его. Начнет ругаться? Отчитывать? А может, и не начнет. Может быть он просто он просто молча уйдет и никогда больше с ним не заговорит. Слава вздохнул и на слабых ногах вернулся обратно к столу, подвинул стул поближе к Мише, сел и раскрыл учебник. Миша сначала очень подробно объяснял весь пройденный материал, но вскоре ему надоело. Он дал переписать Славе номера заданных упражнений, откинулся на спинку стула и начал пересказывать школьные новости, которые каждый раз, когда Слава заболевал, успевали накапливаться с невероятной скоростью. Но стоило ему вернуться, как школа превращалась в самое скучное место на земле, если не считать стихийных товарищеских судов и историй, в которые ввязывался Поляков. Миша с заговорщеским видом склонился к Славе, ни дать ни взять услышал от кого-нибудь про очередной клад. — Помнишь Лену из параллельного класса? Слава неопределенно хмыкнув, подозревая, что речь пойдет не о кладе. — Так вот, она меня сегодня поцеловала после уроков, — триумфально заявил Миша пытавшемуся сохранить нейтральное выражение лица Эльдарову, который буквально чувствовал, как сердце болезненно ухает куда-то вниз. — А знаешь как? Вот так. — С этими словами Миша неожиданно наклонился еще ближе к Славе и коснулся своими губами его губ, застыл так на несколько секунд и затем отстранился, глядя широко распахнутыми глазами на Славу. — А как же Лена? — спросил Эльдаров, ухватившись за первую попавшуюся мысль. — А что Лена? — в типичной манере из серии "это не я вру — это ты врешь" отмахнулся Поляков. — Ладно, я пойду, пожалуй, выздоравливай. — Взяв со стола тетрадь и чуть ли не посвистывая в попытке изобразить непринужденность, он вышел из кухни. — Пока! — прокричал Миша из коридора. Дверь захлопнулась.