***
«...Ваша задача – раскрыть причину необъяснимых смертей и отомстить за друга, что стал одной из жертв. Но через час выбраться из мира сновидений будет невозможно», — с коварной улыбкой произнесла администраторша, закончив рассказ об истории квеста. Но пугали Дио совершенно не эти слова. Более устрашающе звучало то, что она прошептала, когда закрывала за ними дверь: «Делайте всё, что хотите, смысла всё равно нет и не было – контракт заключён». Странные ощущения томились меж рёбер парня. Привкус металла на губах не пропадал с тех самых пор, как час начал таять, и ярко-красным светом горело перед глазами преследующее его дежавю. Будто он слышал эту историю раньше, будто того парня, что однажды заснул и не проснулся без веских на то причин, он и правда знал, да так хорошо, что мог разделить скорбь о его утрате. История этого квеста задела за самое что не на есть живое, и это пугало. КенСу посмотрел на свои руки и вновь не увидел там никаких увечий от иголок, но что-то внутри подсказывало, что у оставленного кровавого отпечатка было своё предназначение. — До КенСу?! — окликнул его голос из густой темноты где-то в правом дальнем углу, и Дио наконец поднял глаза. Он близоруко прищурился, но так и не обнаружил поблизости возлюбленного. Он вообще ничего не увидел. Мрак, стоявший в комнате, был настолько беспросветным, что контуры сливались воедино. Благодаря своим биологическим часам Дио знал, что прошло уже около пяти минут, а они до сих пор не понимали, как «пролить свет» на сложившуюся ситуацию. — Чанни, где ты? — неуверенно прокричал КенСу, ступая в темноте практически наощупь. Ответа не последовало, пока До не обнаружил у себя на пути металлическую решётку. Парень оценил её состояние, а когда его взгляд попытался проникнуть через железные прутья к непоколебимой и бесконечной неизвестности, тот уловил лёгкий перезвон бубенчиков. Сначала далеко в темноте, после – ближе... А вот он уже и за спиной. Волоски на макушке зашевелились, когда шею обдало чьим-то холодным дыханием. В приступе панического страха КенСу развернулся, а ненавистные бубенцы зазвонили прям у него перед ухом. — Пак ЧанЕль! — в умеренном голосе Дио неожиданно прорезались нотки крика. — Совершенно не смешно... — шёпотом закончил парень, слыша, как за решеткой на его зов ответили звериным ревом. Тело мгновенно сковало, оно стало неподъёмным, будто его отлили из бронзы. Тиканье часов заглушило собственное сердцебиение, скачущее, как умалишённое. И сейчас главным врагом была не окружавшая темнота, а скорее вероятность появления света. Ведь мы боимся не мрака, а того, что он может скрывать под своим покровом. Боимся того, что необъяснимо, того, перед чем мы будем бессильны. За спиной КенСу сработал механизм, и это повлекло за собой следующее действие: свечи, висевшие по периметру комнаты, вспыхнули одна за другой. Очертания квеста стали проясняться и тем же пугать. Парень стоял в крошечном коридоре, отделённым решеткой от основной комнаты. Потолок в этой части был настолько низким, что если бы ЧанЕль оказался в коридоре, то его макушка упиралась бы в него. Но сейчас не об этом. По ту сторону решётки, вцепившись в прутья своими длинными пальцами пианиста, стоял Пак. На мгновение из-за этого сердце До заликовало. Но радость явно была поспешной. Лицо любимого перекосилось от испуга, а нестабильное мерцание свечей играло с тенями, усиливая ужас на гримасе. Теперь-то всё стало ясно – он не отвечал только потому, что не мог. Его рот был закрыт рукой чудовища, что стояло за спиной аловолосого и крепко держало его своими когтями. Это была необъяснимо безобразная тварь, похожая по размерам на человека, но с головой козла. Она была одета в чёрную мантию с белым оборчатым воротником, а вместо двух глаз на До смотрело целых шесть. Поначалу из логических побуждений парень принял это за маску актера, но когда глаза этой твари заморгали, а зубастая пасть растянулась в коварной ухмылке, КенСу почувствовал, что его душа ушла в пятки, к тому же надолго. Голова настоящая! И сейчас его самого спасала только непрочная металлическая решётка, но у любимого даже этого не было. Это конец! Полностью потеряв веру в то, что это игра, Кенсу в последний раз осмотрел комнату и, конечно же, не нашёл никакого священного кинжала или флакона со святой водой, зато заметил надпись на стене по левую сторону от решетки «Жертва спасёт остальных» и понял суть происходящего. Существо не сводило с брюнета жёлтых глаз, наблюдало и тихо хихикало, явно наслаждаясь «игрой». Но оно не собиралось что-либо предпринимать, и КенСу хорошо это знал, лишь не понимал почему. Также во время последнего осмотра помещения, в котором Дио находился, он заметил, что сплетения всех узоров на стенах сходились в одной точке – в совершенно неприметной скважине для ключа. В голове проскользнуло воспоминание о резном рисунке на двери, через которую они заходили в эту западню. Больше на инстинктивном уровне КенСу развернулся к ней, предполагая, что нужный ему предмет может быть спрятан там, в пасти деревянного портрета чудовища. И парень был прав... Маленький ключик идеально вписался в замысловатый механизм. Прежде чем повернуть его три раза, Дио посмотрел в слезящиеся глаза Чанни и нашёл в них мотивацию. Тот был точно не готов к таким потрясениям и выглядел еле живым. После того, как всё было выполнено, на мгновение настала мертва тишина, а после один за другим стали слышаться перезвоны бубенчиков. Нехороший знак. Зрачки существа безумно сплющились, разъехались в разные стороны, прокрутились во всех возможных ракурсах, но голова осталась неподвижна. Оно высунуло из своей мантии карманные часы на серебряной цепочке и после расплылось в зубастом оскале. — Время пить чай. Голос этого существа Дио мог сравнить только с шумом от помех в телевизоре или со скрипом мела, который ведут по доске – настолько он был противным. Настенные часы за решёткой дико затрезвонили, забрав себе всё внимание, и створки деревянного скворечника распахнулись. «Беги, мальчик... беги отсюда... сейчас же!» — закричала механическая птица. КенСу хотел было обернуться к пленённому ЧанЕлю, но, как и предполагалось, там уже не было ни его, ни чудовища. Зато ощущаемое ранее дыхание с гнилым послевкусием снова обожгло его шею. Более того, КенСу почувствовал, как рвотные позывы дают о себе знать, ибо на его кожу в области шеи попало что-то холодное и влажное, с резким запахом. Если бы не первоклассная реакция До, то сложно было бы сказать, что с ним сделали бы в той комнате. Рефлекс позволил ему моментально ускользнуть за открытую настежь решётку. КенСу осмотрелся вокруг. Времени у него было немного. Помещение было небольшое, чём-то оно напоминало уголок для молитв какого-то священника-отшельника. Посреди основной стены комнаты располагался фонтан. В центре него стояла женская фигура, прижимающая рыдающее новорождённое существо к груди, а сверху по задумке архитектора на них должен был литься водопад, но вместо жидкости в фонтане был лёд. Тонкий слой льда также покрывал весь алтарь, начиная с католического креста под потолком и заканчивая бардовым ковром, ведущим к жертвеннику. Иконы святых, лица которых были изувечены следами от когтей, украшали стены помещения и создавали незабываемую атмосферу страха и безысходности. Было настолько холодно, что, казалось, отмерзают не только ноги, но и мозги. Боясь окончательно окоченеть, Дио осмелился подойти ближе к столу. На нём он увидел до краёв наполненный чём-то горячим кубок, а возле – раскрытую Библию, на страницах которой кровью было написано: «Это может быть ядом и в то же время противоядием – всё зависит только от того, к кому это применить». Смешанные чувства сковали сердце брюнета: с одной стороны он понимал, чего хочет существо, и жутко боялся этого (чтобы он пожертвовал своим напарником ради себя), а с другой – сам не хотел такого конца. Имеет ли подобный героизм цену, какую за него взимают? Сильно ли КенСу любил Пак ЧанЕля, если не готов был поставить всё на кон ради его спасения? Он сомневался, мучая свою совесть с каждой мыслью всё больше. Входная дверь была намертво захлопнута, а значит, свидетелей тут не было. Холод не только распространялся по комнате, а и овладевал организмом парня. Сознание Дио накрывала плёнка безразличия, заволакивала и не отпускала. Здесь невольно стиралось понятие времени и того, что одиночество не его удел. Спустя мгновение сознание КенСу помутилось. Пак Чанёль... а кто он? Хорошо ли парень знал его? Любил ли? Нынешний Дио не мог ответить ни на один вопрос, будто никогда и не знал такого человека, как Пак. Сердце билось монотонно, равномерно. В КенСу проснулась жажда жизни, и он без лишних сомнений поднёс серебристый кубок к губам и обмочил их сладкой жидкостью, похожей по вкусу на крепкий чёрный чай, а по запаху – на забродившее от старости вино. Жидкость не показалась ему отравленной. Теплота разлилась по организму и парализовала каждую его клеточку, наполнив лёгким ощущением умиротворения. Вокруг пропало абсолютно всё: воспоминания, какие-то переживания и опасения, временные рамки и ощущения самого себя. КенСу упал в глубокое забвение. Перед его глазами предстали чужие зрачки, далеко не человеческие, а те, что ему уже доводилось видеть. Ярко-зелёные зеницы, как самые настоящие изумруды, смотрели прямо в душу и высасывали силы. КенСу замотал головой и, вроде бы, галлюцинации утратили форму. Парень последний раз вдохнул ночной ноябрьский воздух, сочившейся через открытую форточку и почувствовал, как по шее льется пот, а внутри всё пылает. КенСу услышал тревожащий сердце перезвон и попытался встать с постели, убежать. Но ни руки, ни ноги не слушались его, в теле просто не было сил на столь массивные движения. Эта беспомощность до паники испугала брюнета. Лихорадочный холод распространялся по всем косточкам, по всем нервным окончаниям, сопровождаясь арией тяжелого кашля. Его душу выворачивало, но поделать он ничего не мог, только смотреть в потолок на начертанную там пентаграмму. Вскоре веки опали, а когда он открыл их, то увидел, как раскалённая вулканическая магма стекала с потолка на его тело. Обжигала его до мяса и костей, разъедала кожу, заставляя вопить от неописуемой боли. Кровь превращалась в маковые цветы и усыпала его постель алыми лепестками. В воздухе витали запахи индийских благовоний, и они отлично справлялись со своей задачей – перекрывали миазмы запёкшейся крови, дыма и панического страха. А на тумбочке возле головы пленника стояла банка с измученным сердцем демона, только в нем уже не было иголок... Оно колотилось более заметно и не скрывало бушующую в нём жизнь. До КенСу распахнул карие глаза, проснулся от кошмара, рывками заглатывая воздух. Словно выброшенная на сушу рыба, он не мог отдышаться. Его глаза смотрели на мир крайне перепугано, и парень всё никак не мог свыкнуться с мыслью, что он живой. «Моё тело тут, и оно подвластно мне», — хотелось ему думать. Но сделать такой вывод было крайне поспешным решением. Руки КенСу были закованы в кандалы и подвешены к стене, они порядком затекли и ныли, но он сам сидел достаточно комфортно на мягком красном атласе. В области кистей брюнет чувствовал докучающий зуд и непосильную боль, хотя, это было ничем по сравнению с тем, что ему пришлось пережить. Его ладони налились синевой и распухли от многочисленных иголок, что торчали из них в разные стороны, будто так и надо. КенСу был раздет, ни единую часть его тела не скрывал лоскут ткани, но подвального холода он не ощущал. Его трусило, в кровеносных сосудах бурлила жидкость, гонимая эндорфином. Хотелось остановиться, сжаться, придержать своё безосновательное возбуждение, но До КенСу это было не под силу. Попавшая в организм виагра работала на полную силу. Он лишь закусывал губы, пытаясь вывернуться от жгучих ощущений и освободить руки, чтобы усмирить отвердевший член. А комната как раз подходила под его состояние – оформляли её предметы тёплых, красных оттенков. Это «красная комната» – помещение телесных пыток. Изнурённый терпением, До КенСу поднял голову и столкнулся с удовлетворённым взглядом шести глаз чудовища напротив. Существо с козлиной головой держало в руках фарфоровую чашу и преспокойно проводило чайную церемонию, улыбаясь на все свои ряды клыкастых акульих зубов. КенСу аж передернуло от вида этой твари, и, конечно же, адреналин прыснул в мозг, но парня больше не волновало, что с ним будет. Почему-то не покидало ощущение, что всё уже случилось. — Зачем... всё это? — тяжелыми вздохами и облегченными выдохами прохрипел своим надломленным голосом КенСу. — К чему весь этот спектакль и невинная жертва Чанни, если целью был я? Уголки губ растянулись в уродливой козлиной улыбке до максимума. Существо встало из-за стола и под сопровождение бубенчиков начало растягивать свою чёрную оболочку и снимать её на ходу. Оно приближалось с каждым шагом, снимая с себя какую-то вещь, и с каждой снятой вещью всё больше и больше походило на человека. Вскоре существо стояло перед кроватью в одних чёрных джинсах, и не в виде уродливого воплощения всех человеческих кошмаров, а в облике симпатичного молодого человека. Дио раскрыл рот от увиденного и окончательно перестал понимать происходящее. Перед ним стояла точная копия Пак ЧанЕля, если же не он сам. Те же черты, рост под метр восемьдесят пять, косоватая походка и всеми любимые лопоухие уши... Как Дио не заметил, что даже оскал существа был точной копией его коварной и завораживающей сердце улыбки? Единственным отличием были козлиные рога и ярко-кислотные глаза. — Дорогой мой утёнок, никто никем не жертвовал. Я и есть это существо, или оно есть мной, — протянул Пак, облизывая засохшие губы. — Сейчас ты не помнишь этого, но ты с самого начала знал, что я не человек... Скажу даже больше: ты сам позвал меня. В сознании Дио мгновенно проскочили какие-то заблокированные воспоминания, но не из этой реальности, а откуда-то свыше. Аловолосый демон двинулся дальше и со скрипом залез на кровать. Дио не мог отвести от него глаз. Два совершенно противоположных ощущения сталкивались в поединке за первенство: он боялся этого чудовища и всех его действий, не веря, что это мог быть ЧанЕль, и одновременно чувствовал ту приевшуюся близость. Он хотел власти над собой сильнее прежнего. Звон цепей наполнил красную комнату. Демон устроился меж ног жертвы и припал раскаленными губами к шее КенСу. Парень сжался, попытался отвернуться, не подчиняясь коварным ощущениям. Но в этом кругу ада он собой не владел. Не владел ничем и был безоружен. Трение джинс об его промежность прибавляло силы. Дио, краснея как рак, сдерживал идущий из нутра стон, до крови закусывал губы, но не позволял издать себе ни звука. Демона эта жестокая игра потешала, веселила до хохота. Он намеренно спускался к соскам, придавливая руками тазовую часть. — Нет... Нет... Не надо! — молил Дио, ощущая жгучую смесь удовольствия в груди. В глубине души ему нравились виртуозные проделки Чана с его возбуждёнными частями тела, и это одновременно пугало его. — Не мучай меня... Прошу! — пуская горькую слезу, простонал КенСу от испепеляющих ощущений, пытаясь вырваться из кандалов. — Ради Бога, отпусти! Не уничтожай... Пак неожиданно замер, а после, убрав растрепавшиеся пряди наверх, улыбнулся. — Додо, где-где, а здесь Бог не услышит. Никто не услышит, кроме меня. Демон приподнялся на колени и демонстративно расстегнул ширинку. В мерцании восковых свечей каждый изгиб его тела, каждая складка кожи цвета морской жемчужины вызывала поэтическое наслаждение. Хоть на его голове и были дьявольские рога, а глаза сверкали лишь коварством, хотелось поднести его к богам. На КенСу снизошло прозрение, и он вспомнил то, за что любил его. Не как брата, подругу или обычного человека, а как существо, что приходило каждую ночь, чтобы заполнить зияющую внутри пустоту. ЧанЕль подполз к КенСу и прикоснулся своей пылающей ладонью к щеке, провёл по ней и собрал пот. Его взгляд не излучал любви, но был нежен. Отравленный очарованием брюнет попытался сплести их губы воедино, но Пак остановил его. Он отстранился, а после, ухватившись за цепи, сам опалил его губы напористым, страстным французским поцелуем. — Не делай этого... — выдохнул КенСу, рассматривая, как чернеют глаза демона. ЧанЕль улыбнулся и запрокинул ноги на его плечи, тем самым разрешая войти в себя. — Дорогой мой, мне не нужно твое жалкое разрешение. Ему в ответ Дио похотливо улыбнулся, и если пару мгновений ранее он ощущал страх и отвращение, то сейчас по-настоящему хотел этого. Хотел пасть ниже некуда. Забить на семью, их слова и мнение, осуждения со всех сторон и перечеркнуть судьбу, что ему была предначертана. А разве До КенСу осуждали и ненавидели? Парень насторожился: такого в его воспоминаниях не было. Из понимания неизведанного сочился беспросветными флюидами гнев и ненависть, что перетекали в более напористые и грубые ощущения. — Да-а! — завопил демон. — Уже намного лучше! Наслаждаясь, существо схватилось за чёрные волосы парня и истомно зарычало: — Вспоминай! Вспомни того, кто заставил тебя опуститься на это дно! Перед карими глазами прорисовались вновь одновременно известные и чужие лица. Другой мир, другой город и другая жизнь. Маленький слабенький мальчик стоит у окна и смотрит во двор, где со щенком играет его старший брат. Он улыбается, отец рядом читает газету, мать выносит завтрак, а сердце малыша окутывает ширма зависти из-за того, что только он не может выйти из своей темницы. Дио практически кричал Паку в губы, до крови прикусывая их. Металический привкус распространился по ротовой полости. Цепь лязгала у него над головой, стирая запястья до кровавых синяков. Адски больно, но брюнет не останавливался, растворялся в контакте. Демон отпустил цепи и лёг головой на постель, сжимая от ощущений бардовый атлас в кулаки. КенСу продолжал бредить. И вот его совершеннолетний брат заходит в комнату, чтобы принести лекарства. Он улыбается ему, а брюнет чувствует сильнейшее отвращение. Он садится на кровать, смотрит на стеклянный взгляд До Кенсу. Берет его руку и от пальцев до губ покрывает его тело мелкими поцелуями, словно каждый раз пронизывает кожу иголками. «Если ты не можешь быть чьим-то навечно, то станешь моим». Парень со всей своей силы ввёл член, и тот снял напряжение с его тела. Наступило спокойствие. Он наполнил тело Пака блаженством и тот, весь изгибаясь, мелодично завыл. После комната наполнилась пугающей тишиной. Дио неподвижно повис на цепях, лишенный любых сил. Сквозь него прошло безликое мгновение, во время которого он осознал, что больше не дышит. Больше не живёт. Его тело потеряло тепло, и он растворился в пустоте, исчез, как дурное сновидение. А всё, чем он жил и что чувствовал в этом мире – лишь сон, навеянный демоном. Его жестокий прощальный подарок содержал в себе малую капельку счастья, ибо настоящий До КенСу его не имел. Он не был счастливым, не имел друзей и уж тем более никогда не любил. Настоящий Кенсу был жалким и беспомощным человеком, у которого не хватило ни сил, ни ума закончить свою жизнь достойно. Он был слабаком, навечно заточенным в стенах собственно дома, и только безумно влюблённый в него брат мог составит ему компанию. Поначалу Дио считал, что болен, но с каждой новой осенью парень понимал, что его просто ограничивают, не дают дышать, намеренно не выпуская в социум. А он хотел общения, он желал видеть людей и разные мнения. Одиночество медленно свело его с ума, а безумная опека и постоянная ревность психически неуравновешенного брата довела до ручки. Парень не видел просвета в этой темноте, собственная жизнь стала клеткой без замка. И если высшие силы не слышали его молитвы, то у КенСу не оставалось выбора, кроме как удариться в крайности. Сердце, стоявшее в банке, наконец остановилось. Оно принадлежало не демону – этим существам сердце ни к чему. Оно стучало только благодаря До КенСу. Это был его последний вздох. Пак приподнялся с постели, подполз к бездыханному телу. Печально осмотрел, а после, притянув лицо брюнета, в последний раз поцеловал. — И всё же какие люди глупые... Суккуб взял банку с всё ещё теплым сердцем, пересёк комнату и подошёл к большому старому шкафу. Тот аж рассыпался от прожитого времени, скрипел, но не терял своей прелести. Демон открыл его, и стоящие внутри банки синхронно зазвенели, приветствуя хозяина. Тысячи погасших сердец смотрели на него сквозь стекло своего трагичного прошлого. У всех была своя причина попасть сюда, и каждая была обоснована. ЧанЕль одарил свою коллекцию вниманием, вспоминая каждую историю, и в его глазах заиграла режущая боль. Он вздохнул и поставил сердце До КенСу на полку к остальным мученикам, хотя ни одна история не волновала его, как этот мальчишка.***
В комнату, ловко обходя желтую полосатую ленту, проникла женщина средних лет, а за ней её очкастый помощник. Все следователи, собирающие улики, и детектив с полицейским, ведущие разговор, обернулись к этой экстравагантной особе. Тишина стала вопросом времени. Она поднесла к губам трубку, втянула дым и выдохнула его, внимательно осматривая место преступления. Обычная на первый взгляд спальная комната с очень нестандартной атрибутикой внутри не удивила её. По периметру стояли истлевшие ритуальные свечи. Повсюду лежал застывший воск. С потолка на труп молодого парня, что лежал на кровати, смотрела пентаграмма призыва, а на полу вокруг ложе была рассыпана соль, будто кто-то тщательно старался создать контур. Женщина громко цокнула и окинула требовательным взглядом здешнего детектива. Мужчина заволновался. В комнате стояла малоприятная вонь, похожая на смесь сладкого газа, тлеющей плоти и ихора, но вряди кто-то кроме неё ещё чувствовал это. — Введите меня в курс дела, — повелительно заговорила дама, приближаясь к компании и одновременно распространяя ядовитый запах французского одеколона, заставляющего мужчин морщиться от сладости. Полицейский перевернул страницу своего отчета и отдал его в руки экзорцисту со словами: — Причина смерти так и не установлена. До КенСу был младшим сыном здешнего священника, с самого детства имел проблемы со здоровьем. Из-за этого был отстранён от обучения и находился на домашнем лечении. Знакомых или друзей не имел. Практически никто не знал о нем. Женщина нахмурила брови. Приложив к бардовым губам ногти, она нервно закусила их. — Это мне мало чем помогло. Есть ли какие-то параноидальные подробности, кроме как игра со свечками и попытка призыва? Её напряжение пугало окружающих. Тогда в разговор вмешался грубый бас детектива: — Сколько пытаюсь, но не могу понять это дело. Вполне здоровый парень пишет предсмертную записку, ложится спать, а наутро уже не просыпается. И... — И предполагаемая причина смерти –это истощение организма? — вмешался помощник, заглядывая в удивлённые глаза детектива. — Да, чтобы довести себя до такого состояния, нужно хотя бы две недели, — хрипло ответил он. Женщина, ещё раз сделав затяжку, заметила любопытную деталь: руки пострадавшего были насквозь проколоты золотыми иглами, и с них капала не красная кровь, а чёрная, как уголь. — Покажите мне записку, мне кажется, я поняла, с чем мы имеем дело. «Моя жизнь с самого начала была прогнившей до основания. Я родился не там, где следовало, жил в зависти и ненависти без цели или надежды на лучшее. Я был узником собственных мыслей, и мне было не с кем их разделить, поэтому я и упал на дно. И оно приняло меня радушно. Тьма разделила моё одиночество, одарила любовью и дала почувствовать себя живым. Я не жалею, что заключил контракт с адом и отдался ему, а мысль, что мои поступки разобьюсь эгоистичные желания этой семьи даже радуют меня перед смертью. Прощайте, „безумно любимые“, я знаю, что эта ночь станет последней для меня». — Однако поэтично, — протянул молодой помощник, перебрасывая взгляд с записки на труп. — Здесь жил поэт. — Ага, — промычала старшая по званию, — чертов Пушкин без капли благоразумия и Шерлок во всей своей красе. В послании зашифрован кому-то ответ: «Если я исчезну, владеть мной не сможет никто». Она ещё раз осмотрела каждую мелочь в комнате, и, улыбнувшись, заявила: — Дело переходит в наши руки. Ваша жалкая контора не справится с суккубом четвёртого ранга.