***
Я очнулся, когда через тёмные шторы начали пробиваться едкие солнечные лучи. Я быстро смахнул с себя колючее одеяло в клетку и взглянул на забинтованную лодыжку — на повязке проступила всего пара алых маленьких пятнышек. Стоило мне ступить одной ногой на скрипучий пол, как Том вмиг приоткрыл глаза и подпёр щёку своей рукой. — Скажи мне, — начал я, когда Том потянулся к наполовину пустой бутылке с водой, — когда это всё закончится? Сделав неспешный глоток, он потёр серое от усталости лицо и демонстративно вздохнул. Внутренний телефон отеля разразился отвратительным звоном. И лишь по продолжительности и настойчивости звонка мы поняли — это менеджеры. Мы молчали, не делали лишних движений и, кажется, даже дышали реже, пока они не прекратили попытки достучаться до нас. — Хм, — в руках он вслепую крутил пачку сигарет, пытаясь найти, где она открывается. — Никогда. Он поднялся на ноги, несколько секунд простоял на месте, прищурено всматриваясь в пейзаж за окном, а затем наспех натянул потёртые джинсы и шмыгнул носом. Не говоря ни слова, он достал сигарету и кинул пачку обратно на кровать. Я смотрел, как он удаляется прочь, и молчал. И я вновь остался один.Часть 1
24 октября 2017 г. в 23:21
— Ты никогда не изменишься, — на выдохе произнесла Эми.
Я тщетно пытаюсь вернуть её голос, с перебоями доносившийся из побитого сотового; безнадёжно срываюсь на крик, но откликается лишь бездушный автоответчик.
Моё тело цепенеет от холода. Плечи судорожно вздрагивают каждый раз, когда оконная рама бьётся об стену — штукатурка с треском осыпается. Я всматриваюсь в розовеющий осенний закат, провожая взглядом засыпающее за горизонтом солнце, и даже не стараюсь собрать мысли - это бессмысленно. В ушах стоит гул.Привыкшие к темноте глаза блуждают по комнате, выискивая хотя бы одно знакомое лицо. Я только размыкаю губы, чтобы позвать Тома, как его утягивают беспощадные и жадные до прикосновений руки — они обхватывают его запястья, плечи, тянут за локти.
Я без стеснения всматриваюсь в лица, не боясь показаться некультурным, — все равно я достаточно обдолбан для того, чтобы отбросить этикет. В какой-то момент я даже усмехнулся самому себе от мысли о том, что примеряю слово «этикет» к этим людям: они бесцеремонно крушат номер отеля. По полу разбросаны тёмно-зелёные осколки, которые я старательно обступаю босыми ногами.
Эти люди кажутся мне одинаково весёлыми, приторными и нелепыми. Их глаза пусты. Они лежат на расписном пыльном ковре, угашенные и беспомощные. Они отрывисто хватают воздух ртом, словно они рыбы, выброшенные на пустынный берег. И, когда я располосовываю ступню об здоровенный кусок стекла, во мне разгорается настоящая ненависть к бессмысленным физиономиям вокруг.
Ведь я сто раз говорил Мейгану о том, что их нельзя называть друзьями. Как он может не замечать того, как они оказываются под боком только тогда, когда мы отыгрываем разгромное шоу или получаем на руки нехилый гонорар? От обиды я стискиваю зубы, пока Том распахивает свои объятия перед размалёванной девкой.
На стенах развешаны психоделические картины. Из минуты в минуту я нахожу в этих небрежных ярких мазках новые смыслы, которые проносятся в голове как неисправная фотоплёнка. Я прикладываю вспотевшую ладонь к репродукции, словно беря человекоподобное существо за руку. И замираю, всматриваясь в его заплывшие бежевой краской глаза. Эти невнятные художества — единственное, от чего мне в этот вечер становится уютно.
— Приятель, всё в порядке? — вот и Том.
Он так глупо выглядит, когда пытается выглядеть трезвым. Зачем-то втягивает и без того плоский живот, расправляет сутулые плечи и скрывает еле заметную улыбку… Я зачарованно наблюдаю за его бегающим по сторонам взглядом. В этот момент я помню всё, я вижу это в его расширенных зрачках. Как он лезет целоваться, как бьёт меня по щекам, как остро воспринимает мои отказы; как кричит мне на ухо, крепко хватая меня за плечи, когда ему не нравится то, что я говорю. «Это не твой номер, а наш» — таков его универсальный ответ. Ведь я часто бываю против многолюдных тусовок прямо у нас на кроватях. «Когда заработаем достаточно для того, чтобы снимать раздельные комнаты, тогда будешь распоряжаться» — Том говорил это с таким важным видом, будто бедно обставленный номер зарегистрирован лишь на его фамилию.
— Да, — пока я собирался произнести это, Том, не дождавшись ответа, переключил внимание на других. — Всё хорошо, — процеживаю сквозь стиснутые зубы, безнадёжно понимая, что никто не слышит.
Очередные выходные, проведённые впустую. По кругу передаётся жирно набитый косяк, возгласы ни на секунду не утихают, и Том располагается в самом центре действия. Все взгляды прикованы именно к нему. Том даже не старается развлекать народ, однако у него это здорово получается.
Сердце бешено бьётся, стены давят. Барабанные перепонки готовы лопнуть от пронзающей помещение музыки, усеянной жестокими битами. Или здесь тихо?
Я продолжаю бдительно наблюдать за каждым движением Тома, безмолвно моля его о помощи. В какой-то момент мне становится жаль самого себя — я вижу себя со стороны. Или это моё отражение в зеркале?
Я не понимаю, в какой именно момент вечера всё полетело к чертям. Никогда, чёрт подери, не изменишься. Сколько раз я слышал это за последние полгода? «Если б она только знала, кто никогда не изменится…» — молниеносно проносится в уме, когда я замечаю, как Томас взбирается на подоконник и громогласно объявляет нечто, чего я не могу отныне расслышать. Его речь стала ещё сбивчивее, чем обычно.
Запах текилы стоит в воздухе всю ночь. Я тяну к Тому руку, покрытую синими как никогда раньше венами. И он вновь проскальзывает мимо.
Я опускаюсь на пол, сбивая колени и пытаясь сфокусироваться на его широкой улыбке, но вдруг ощущаю, как по ноге бежит тёплая и вязкая кровь. Глаза закрыты. Начинает казаться, что весь пол залит кровью, что во мне не остаётся и намёка на силы, что я теряю литры крови за считанные секунды. И я удивляюсь, когда вновь обнаруживаю себя живым.