Одинаково

Все хосты изнутри одинаковы. В первые ночи ему отчего-то часто снилось это: сквозная рана в её боку, мягкие окровавленные края, которые можно было развести пальцами еще чуть пошире — даже странно, что Логан до этого не додумался, — но всё равно в неверном свете костров хорошо заметно, как ходят внутри металлические поршни. Беззвучно, мерно — это зрелище завораживало его одновременно с тем, что причиняло боль. Иногда ему снилось, что это он держит нож. Вгоняет его всё глубже и целует её нежнее — она перестает кричать и затихает у него в руках, постепенно, пока кровь не вытекает вся. И даже после этого её глаза ещё остаются живыми: голубые, полные боли, опустошенные предательством. Он вставал после этого беспокойным и злым, еще до рассвета, пинал Логана в бок, чтобы тоже просыпался живее, тянул за веревеку и думал: да какая разница. Важно не то, из чего она сделана. Важно то, что она такое. «И что же она такое?» — скалился Логан, чей смех с каждым днем становился все более сумасшедшим, а Уильям думал, что позволил бы ей на этот раз ударить его в живот, не в лицо — наискось и вверх, разрывая кишки. Если бы только нашел её. Если бы только Логан не был — пока ещё — нужен ему в том, другом мире. Конечно же, Уильям не отвечал. Он ехал, щуря усталые глаза, и стрелял, не целясь, по миражам, встречавшимся по дороге — не замечая, как рука делается всё тверже и безразличнее. Но ни один из этих миражей не был Долорес. Она — это… Золотой отблеск заката, ключ от потайной двери, отметка-крест на карте сокровищ. Причина — и разрешение — на то, чтобы убивать. Зеркало, в котором он впервые разглядел того себя, кем способен стать, — и не отшатнулся. Он ехал вперед и возвращался назад, а по ночам проваливался в глухие сны, где больше не было её — не было даже крови и криков, которые, как он читал в детстве в книгах, преследуют убийц и солдат. Там была только пустота, спокойная, доброжелательная. Пустота — всё, что оставалось у него, когда он добрался до конца (до начала, стартовой локации, Суитвотера). Ведь она — это… Голубое платье, пшеничные локоны и нежная улыбка. Мягкая кисть и наполовину законченный акварельный рисунок. Жестянка, которая катится, подпрыгивая, кому-то под ноги. Не ему — на сей раз. Манекен, который каждый может заполнить — спермой, пулями, суррогатом смысла. Все хосты изнутри одинаковы. Одинаково пусты. Но он верил себе — потому что как бы он мог не верить? У него был только он сам, и пустота, и отраженный блик смысла, маячивший во тьме так же, как металлическая не-кость в зияющей ране. Выяснить. Всё это нужно было — стоило — выяснить. И он пробовал сделать это — снова и снова, даже если отвлекался на побочные квесты и свежедобавленные сюжетные линии. Она улыбалась — о, как она улыбалась, когда он приподнял шляпу, возвращая находку; и как они ехали бок о бок по пшеничным полям цвета её волос, болтая о повседневной бессмыслице. Она целовала его — о, как неопытно, доверчиво, нежно, каждый раз, как в первый, потому что для неё это всегда был первый раз; и как он сжимал ее грудь сквозь корсаж, пока вторая ладонь зарывалась в ее волосы на затылке. Она кричала — о, как она кричала, когда он вонзил нож ей в живот, не вынимая члена; и как кровь вытекала из неё в такт его толчкам, окрашивая солому. Беспощадный ритм, беспощадный рефрен. Все хосты, все, все, все. Он вскрыл её в следующий раз — просто, без церемоний. Перерезал горло одним быстрым, милосердным движением, которому научился в последнем квесте с индейцами — а следом уложил на спину и сделал длинный разрез. Перебирал каждую деталь, поглаживая нежно, почти любовно; сжимал ладонью то, что заменяло ей сердце — выдавливая кровь по капле себе на пальцы, размазывая по ее холодеющей коже. Зрелище по-прежнему завораживало — и по-прежнему отзывалось усталой, тупой, разочарованной болью. Все хосты… Он прислоняется лбом к стволу дерева, скрываясь от полуденного зноя в его зыбкой тени. Он опять приходит сюда, из раза в раз, из года в год — в этот мир, спроектированный столь же тщательно, как металлопластиковые скелеты его обитателей. Правила давно известны ему лучше, чем кому бы то ни было. Потянуть там, нажать здесь. Все хосты изнутри одинаковы. Но разве не то же самое можно сказать и о людях?