Моя иллюзия — моё спасение

      Болен ли я? Или же мои фантазии так часто стали рождаться в моей голове, что обрели свою собственную плоть? А, может быть, я разучился отличать реальность от мира грёз, и теперь едва ли могу понять: мне чудится он или же это я привиделся ему? Когда всё началось? Я не могу ответить.       Помнится, я всегда был человеком крайне отчуждённым от суматохи, что обычно незримым неприятным велюром обволакивает скопления людей. Всегда я предпочитал одиночество, а та жизнь, что яркими бутонами расцветала под окнами моей комнаты, казалась мне совсем нереальной и существующей вовсе не для меня.       Кажется, ещё тогда я верил, что мне уготован другой путь, а потому с каким-то взволнованным придыханием ждал... Ждал, когда в мою жизнь войдёт нечто волшебное и по-настоящему подходящее для меня. И я не заметил, как тьма, кроющаяся в одежды извечного ожидания, сгустилась вокруг меня, поедая все возможные дороги для отступления. Я, спасаясь от неё, отыскал лишь единственную дверь, что оставалась для меня, одинокого идиота, и обещала неоспоримое спасение. И я нырнул в неё. Вернее, всего лишь ушёл в себя ещё глубже.       Я предполагаю только сейчас, что был всего лишь схваченным за горло юнцом, который страстно желал вырваться из холодных оков отчаянья, но тогда... Тогда я наивно полагал, что наконец-то сумел зацепиться за тонкую путеводную нить, которую кто-то заботливый свыше уготовил для меня и вовремя бросил ко мне в руки. Или, может быть, так оно и есть... Однако я до сих пор пытаюсь понять: что же это на самом деле?       Иногда, когда он исчезает, мне кажется, что ответ очень прост: это всё только иллюзии. Фантазии и нелепые выдумки глупого мальчишки, который ступил на порог своей юности совершенно потерянным, но уверенным в абсолютно обратном положении дел.       Неявно помню: как только я шагнул за многообещающую дверь, моя фантазия подарила мне его... Этого человека.       В то время я искренне верил, что он — неживой. Что он — лишь образ, воплощающий в себе черты того идеала, коего мне следовало бы достичь самому, чтобы стать совершенно счастливым в своём извечном, но ярком уединении. Я постоянно представлял себе его, чтобы не упускать из виду наконец-то проявившуюся цель.       Признаться, я и сейчас, в те минуты тоски, когда его нет, думаю так же.       Но... Кто он на самом деле? Я ли сам породил его своим воображением? Если он — выдумка, почему мне так не хватает его? Почему я теперь не в силах заставить этого человека возникнуть перед собой по одному лишь усилию воображения?       Это так раздражает. Я не могу быть уверенным в своих ответах на эти вопросы. Они невнятны и постоянно меняются.       Я уверен лишь в том, что стал нуждаться в нём так же отчаянно, как когда-то нуждался в знаках судьбы, которая могла вручить мне в руки желаемое. Стыдно себе признаться в этом, но я почти впал в зависимость от него.       Да... Да, я целиком растворился в нём. И теперь совсем не могу контролировать его. Да и мог ли когда-либо делать это? Он почти всегда приходил ко мне лишь по своему желанию. Может быть, я лишь внушал себе, что по собственной воле держу его в своей голове так долго, как мне это нужно.       Прошло уже несколько лет, и я до сих пор чувствую, как эти многочисленные вопросы терзают меня, а его фигура, часто и загадочно витающая перед моим взором, всё тянет меня к себе, маня таинственной и мягкой улыбкой.       Я всякий раз так отчётливо вижу, как белые пряди его волос серебром разливаются по мерцающему атласу неба, пока он небезопасно сидит на открытом окне... И так хорошо слышу лёгкий, как весеннее дыхание, смешок, который он всегда роняет при беглом взгляде на меня, нависая прямо над моей грудной клеткой...       Он настолько явный, что я могу коснуться его, но иногда в этот миг он насмешливо кривит губы и растворяется прямо перед моими пальцами. Однако при этом в его глазах я вижу лишь сожаление. Беспросветное сожаление, которое испытывал когда-то и я, силясь разыскать хотя бы что-то для себя в этом удивительном мире.       Вы, верно, думаете, что мне стоит обратиться к специалисту? Да, психологи, психиатры... В их руках вершатся самые прекрасные операции на человеческих душах. Но я не хочу исцеляться. Мне страшно. Страшно, потому что я могу больше никогда не увидеть его.       Я слишком поздно догадался, что загнал себя в холод одиночества крайне глубоко. И с опозданием осознал, что не замёрз в уединении лишь потому, что его белые и сияющие лунным светом руки касались моих плеч, отчаянно желая подарить озябшей душе немного тепла. Только его голос звучал в моей голове, чтобы уничтожить эту разъедающую тишину и напомнить мне, что я — всё ещё жив.       Он так тесно сплёлся со мной, что теперь я, кажется, ни за что не смогу отказаться от него. Разве такие искажённые, но желанные связи возможно разрубить?       Таков ли был путь, уготованный мне? Было ли мне вообще что-нибудь уготовлено?       Чёрт побери, я так устал. Вопросы... Они постоянно роятся в моей голове, не давая ни минуты покоя, и только тогда, когда его белоснежный силуэт садится рядом со мной, они убаюкиваются, засыпая долгим, но чутким сном. И перестают иметь значение.       О... Постойте-ка. Неужели? Он снова здесь! Я вновь слышу почти беззвучный шорох его одежды. Не вижу его, но чувствую, как он опускается позади на кровать, как его тонкие пальцы начинают массировать мою вечно ноющую шею. Чувствую, что он рад видеть меня.       — Ты снова предаёшься своим бесполезным раздумьям? — я услышал его нежный голос, что с неподдельной умиротворённостью заласкал мой слух. — Без меня ты совсем сдал... Я отсутствовал всего несколько дней, а твоя уверенность уже абсолютно поблекла, — он говорил слишком ровно и спокойно, но я мог ощутить всем своим существом, как ему небезразлично моё состояние.       Я обернулся и со всей преданностью, что только могла родиться во мне, взглянул на своего долгожданного гостя, желая увидеть его лицо.       Он заметил мой интерес и улыбнулся, заглянув в мои глаза так глубоко, словно смотрел вовсе не в них, а в само ядро моей сути.       Знаете... Я никогда не отражался в его зрачках, но он всегда смотрел на меня с исключительным теплом. И мне невольно чудилось, что рядом с ним и я сам по-настоящему расцветаю, обращаясь в кого-то прекрасного и телом, и, наверное, душой.       — Что тревожит тебя снова, Эйзо? — его чуть настойчивый голос слишком приятной трелью закружил возле меня, и я не мог противостоять чарам этого человека. Я с какой-то детской обидой втянул носом воздух и, нелепо шмыгнув, рухнул визитёру на грудь. Мои руки вдруг одновременно задрожали, а пальцы судорожно впились так сильно в одежду моей явной фантазии, что я сам испугался собственной силы. Я почти мог поцарапать его белую кожу ногтями, а потому постарался взять себя в руки, но внутри меня что-то отчаянно воспротивилось этому. Что-то во мне требовало быть с ним решительно искренним. И вместо того, чтобы по-взрослому и сдержанно извиниться, я позволил предательской дрожи овладеть всем моим телом, а влаге скопиться на чёрных ресницах.       — Эйзо, ты снова допустил в свою душу сомнения. Скажи мне, как ты можешь достигнуть своей мечты, постоянно спотыкаясь о собственные терзания? — тепло заговорил он, позволяя мне прятать своё постыдное поведение у него на груди. Между тем его руки с безмятежной неторопливостью заскользили по моей спине, отрешённо вырисовывая на ней траекторию незамысловатой ласки, от чего моя кожа покрылась очень приятными мурашками.       Напряжение, что так быстро возникло, столь же скоро погасилось им. И теперь только смущающие слёзы остались нам в память о моей временной слабости.       — Ты утверждал так горячо в прошлый раз, что желаешь навеки остаться со мной... И что я тебе ответил? Ты помнишь это? — почти пропел он, говоря с такой интонацией, словно я был в его глазах совсем ребёнком. Но... Вероятно, это так и есть.       — Да, — шумно вздохнув, я поспешил ответить, крепче стягивая его тонкую талию в своих объятьях и вслушиваясь в тишину: её нарушало лишь моё дыхание и стук моего сердца. В его же грудной клетке никогда не подрагивал знакомый ритм. Может быть, это от того, что мои руки дарили свою нежность подушке или же одеялу? Но я буду честен. Мне всё равно, что происходит в далёкой иллюзорной реальности тогда, когда я так близко к нему.       — Ты обещал не оставлять меня, — проронили мои губы, покрываясь смущённой краской, словно созревшие розы. Вслед за ними начало покалывать и щёки.       — Разве ты не веришь мне, Эйзо? Я никогда не обманывал тебя. Оставь свои мысли о несущественных вещах, которым никогда не суждено сбыться, — его губы, будто тёплый луч солнца, припали к моей макушке и зашептали прямо в неё, согревая прерывистым щекочущим дыханием.       На моём лице появилась улыбка, и он, почувствовав её, бережно приподнял моё лицо, всё это время утыкающееся ему в воротник.       И вот снова этот проникновенный платиновый взгляд пронизывает всю мою душу... Я опять ощущаю неконтролируемую дрожь. Дрожь, которая накатывает на людей от осознания того, что в их жизни случилась встреча с чем-то поистине великим и единственным, принадлежащим только им одним. Как если бы это было будоражащее осмысление своего невообразимого потенциала, коему под силу объять собой все грани и галактики нашего огромного мира. Или осмысление своей уникальности и незаменимости для чего-то. Или для кого-то.       — Я боюсь, что однажды... Я излечусь. Я ведь болен? — неуверенно ответил я и тут же ощутил, как укусы смущения вгрызлись в мои щёки с двойной силой, хотя сердце от этих слов защемило куда больнее.       Услышав это, моя прекрасная фантазия рассмеялась, прикрыв глаза и отрицательно замотав головой. Холодные ладони плотнее прильнули к моим горячим скулам.       Он оказался слишком близко. Непозволительно близко, но желание воспротивиться бесцеремонной наглости почему-то не затронуло меня. Мне показалось, что всё это — правильно. Так и должно быть. Мне нравится это.       — Ты не болен. Я сам пришёл к тебе, потому что ты слишком долго и отчаянно приглашал меня в свою жизнь. Мне пришлось преодолеть сложный путь, чтобы добраться до своего Эйзо, и теперь мне нет пути обратно. Странно это слышать, да? Ваш мир так хорошо структурирован и познан. Даже дети знают, что в нём должно быть, а чему здесь не место... Люди прекрасно справляются, играя в богов и судей, правда? — его мягкий и лишённый всякой злобы смех прозвучал мне прямо в губы.       Я сильнее обнял его в страхе, что сейчас он снова растворится. Но он остался на месте. Лишь его взгляд с довольством распахнулся вновь.       — Но если хочешь, я скажу тебе по секрету: именно людские сомнения и излишняя уверенность в исправно работающих законах так часто встают между вами и вашими мечтами. И я ещё раз повторю тебе, Эйзо: оставь свою неуверенность. Только ей под силу заставить меня уйти, пусть я и готов ей сопротивляться. Пока мы верим друг в друга, пока можем друг друга касаться, разве имеет значение то, что в вашей мнимой реальности всё это не должно существовать? К чему эти рамки? Не забывай, что я смог попасть к тебе лишь тогда, когда ты совсем отбросил их, впустив в себя поглощающее отчаянье, для которого нет правил, — на шёлк его губ легла умиротворённая улыбка, и я сам невольно улыбнулся шире.       Моя память впитала в себя каждое его слово, но при этом я где-то глубоко внутри себя понимал, что уже был знаком с этими мыслями прежде. Они всегда глухо говорили во мне, но я не прислушивался к ним. Кто был их источником?.. Это... он?       Я прерывисто выдохнул и откинулся на подушку. Голова отяжелела, налившись приятным волнением, а тело обмякло, будто бы растворялось от того сдержанного счастливого восторга, что циркулировал по сосудам вместе с разгорячённой кровью. Он так близко... Я не могу сдерживать себя, когда он с неподдельной чуткостью дарит мне вновь и вновь ощущение надёжности и защищённости, которое всегда было для меня под запретом. Смогу ли я однажды привыкнуть и воспринимать это как данность?       — Только тогда, когда я отбросил рамки... — задумчиво вторил я, облизнув сухие губы и медленно кивнув. — Я понял. К чёрту реальность. К чёрту норму. К чёрту всё это. Я готов отказаться от всего, потому что не хочу снова окунуться в своё прошлое. Поэтому... Если я откажусь от этого хлама, ты не исчезнешь? — какая-то идиотская детская наивность залепетала в моих словах. Что-то внутри меня с отвращением сжалось, но куда большая часть моей души слилась воедино с надеждой, ожидая заветный ответ.       — Сомнения, Эйзо... Достаточно только их. Откажись от своих сомнений и упади всецело в пропасть доверия ко мне, — терпеливо повторил он, расслабляюще проводя своими пальцами по моему лицу.       Я почувствовал, как сухой отпечаток его прикосновений въелся в мои щёки, начав пульсировать под кожей и опрокидывать моё сердце раз за разом в омут слишком сильного переживания. Настолько сильного, что я не могу подобрать достойного слова, чтобы передать вам весь тот объём, который вдруг заставил меня переполниться чем-то потрясающим и неистовым. Что это?.. Любовь? Нет, это не может быть ею. Наша с ним связь много выше и крепче... Как она называется? Есть ли название у столь далёкого от реальности чувства?       Кажется, треснул последний барьер между нами, и я наконец-то почувствовал его душу всю без остатка.       Мой слух смог различить, как что-то клокочет в его груди, а прекрасные светлые радужки теперь окаймляли тёмные зрачки, в которых я впервые видел себя самого.       — Твоё сердце... — тихо молвил я, боясь спугнуть нечто волшебное, что происходило между нами.       — Да, у меня есть сердце. Оно бьётся в такт с твоим. Романтично и забавно, не находишь? Но зато в этом есть своё очарование, — его голос отметил это шутливо, но взгляд, не обрывая внимания ни на секунду, со всей серьёзностью смотрел на меня.       Пока я терялся в попытках подобрать слова, платиновый взор вдруг приблизился ко мне так сильно, что вскоре стал почти размытым. Я только успел приоткрыть рот для ответа, как вдруг почувствовал, что мои губы угодили в прохладную мяту, которая обволакивающей нежностью ненавязчиво втянула их и заставила неумело откликнуться на чарующий призыв.       Не желая сопротивляться, я со всей искренностью, которую испытывало моё сердце, жадно и беззастенчиво впился в мягкие губы, дав рукам волю и ещё крепче объяв его худое тело. В тот же миг я ощутил, как прохладная ладонь легла мне на затылок и мягко надавила на него, лишив меня возможности прервать поцелуй прежде, чем он того захочет.       Время, вопросы, реальность, фантазии, сомнения, поиски... Всё смешалось в сумбурный хаос и кануло в беспросветную бездну, оставшуюся далеко за пределами моей души. Я расцвёл. Расцвёла во мне и вечность, которая опутала нас двоих воедино. Она закончила сшивать крепкими нитями наши души.       Теперь я понимаю, что каждая толика боли в моём прошлом была лишь уколом этой волшебной иглы, которая искусно и надёжно сплавляла меня с тем, кого я так отчаянно просил для себя.       В тот момент, когда он отпрянул от меня и, коротко глотнув воздух, быстро поцеловал мой лоб, на моём языке играл причудливый мятный привкус, в груди бурлило счастье, а кончики пальцев вибрировали, всё ещё не решаясь разжать складки чужой одежды.       — Эйзо... Теперь ты понимаешь, почему у тебя нет причин для сомнений? — прошептал он, отпуская мою голову и скользя шёпотом по моей переносице.       Я молча кивнул, пребывая в эйфории, из-за которой я был не в силах выдавить из себя ни слова.       Может быть, я и правда болен. Но... Я достиг своей мечты и обрёл счастье. Нет ничего более весомого, чем это.       Я с улыбкой откинулся на подушку вновь, глядя на знакомое светлое лицо, и безо всякого страха опустил свои руки вдоль тела, на что он ответил мне осторожным и долгим поглаживанием всё ещё пылающей щеки.