Условия договора

Вернувшись к столику с очередной порцией выпивки, он видит Энн в том же положении, в каком оставил: в компании Макс и Мэри, сидящих по бокам от нее. Первая прислонилась к плечу Энн, вторая усмехается в стакан с ромом — судя по тому, как хохочут остальные, она только что рассказала что-то особенно смешное. У Мэри всегда наготове истории о боях и сражениях. Можно, конечно, задаться вопросом, какое количество из них правдивы — учитывая, как Мэри месяцами врала им о том, что… хм… находится у нее ниже пояса. Но Джек не собирается портить всем развлечение. Скорее ему хочется попросить ее повторить то, что он пропустил, — но отвлекаться нельзя. Перед ним стоит очень важная задача. Кроме того, если он позволит себе отвлечься, это будет значить, что он пьян. А он не пьян. Если бы он был пьян, он не смог бы так уверенно и целенаправленно дойти до стола, всего раз наткнувшись на табуретку. Джек падает на стул и подталкивает три из четырех стаканов, которые держит в руках, к своим собеседницам. Макс тянется за вином — похоже, это было ее вино, не Мэри, ну что ж, по крайней мере, он не перепутал напиток Энн, — для чего ей приходится практически лечь к Энн на колени, где она с удовольствием и остается. — Какого черта ты делал так долго? — бросает Энн, но даже по уголкам ее губ видно, что она довольна развитием событий. В особенности если это развитие означает Макс, прильнувшую к ней и прихлебывающую вино с элегантностью, которая странным образом гармонирует с непритязательной и шумной обстановкой борделя, где они находятся. Когда-то — не так уж давно — Джек мечтал о том, чтобы посадить Макс в лодку и, весело насвистывая, вытолкать в открытое море. Теперь он не согласился бы расстаться с ней за все драгоценности из трижды проклятого сундука… вспомнив о нем, он вспоминает и другое: у него есть задача. — Важный вопрос, — заговорщически сообщает он, наклонившись вперед и опираясь ладонями на стол. — Прошу, объясните мне, как обстоят наши дела. Макс наклоняет голову. — Ты имеешь в виду — со следующим судном? Я думала, мы договорились… — Нет. Я не про это. Я про… другое. — Про какое — «другое»? — спрашивает Мэри с таким видом, будто ждет, что он доскажет до конца анекдот. В этот момент Джек замечает, что ее рука лежит на спинке стула Энн, и — господи, да неужели они не понимают? — Про — это! — восклицает он, размахивая руками над столом и едва не перевернув собственный стакан. — Тебя. Меня. Ее. Тебя. Нас. Про наши... отношения? — Он замолкает, задумавшись на секунду. — Я практически уверен, что у нас есть отношения. По крайней мере, я не могу сказать, что у нас их нет. В таком случае, что за отношения? Для меня очень важно, — заявляет он, — понимать точно, что именно нас связывает. Ответом ему служат непонимающие взгляды трех пар глаз. Наконец Энн хмурит брови. — Ты хочешь сказать — кто с кем трахается? — Да! — Он торжествующе хлопает руками по столу. Непонимание в трех парах глаз сменяется тревогой, и ему приходит в голову, что, быть может, он нарушил некое негласное правило. — Не то чтобы я возражал. Как бы там ни было. Напротив, — спешит он их заверить на всякий случай. — Но, понимаете, я осознал, что втянут в очень запутанные связи, которые не до конца мне понятны. И это меня тревожит. Например, Мэри, — говорит он, резко поворачиваясь к ней. — Кто мы друг другу? Она смотрит на него и моргает — раз, другой, — затем пожимает плечами. — Ты мой капитан. Ты указываешь кораблю курс, я расчищаю дорогу, мы оба наполняем карманы и идем за выпивкой. Мы подельники. Друзья. — Джек видит яснее, чем когда-либо, почему она и Энн так быстро сошлись. Быть может, существует некое тайное общество грубоватых, смертельно опасных женщин в штанах, и у них есть секретные знаки, которые делают их неотразимыми друг для друга. — И мы оба — с Энн, каждый по-своему. — Да, так и есть, но ведь всё сложнее, — настаивает он. — Между нами есть некое… соглашение, и мне нужно знать, что оно подразумевает и каковы условия. Перед тем как подписать договор, надо всегда читать, что написано мелким шрифтом, — с видом знатока объясняет он. — А я, мне кажется, еще не видел даже того, что написано крупными буквами. — Но в таких делах не существует никаких договоров, — возражает Макс. Теплая и гладкая, будто галька на морском берегу, она составляет идеальный контраст с Энн, чье молчание становится всё более возмущенным. — Нет никаких условий и обязательств. Поверь мне, сердце нельзя удержать в рамках. И не всему можно дать четкие определения. — Да, но я уверен, что у нас получится, — подбадривает ее Джек. — Вот что мне удалось разобрать: ты, Макс, греешь постель Энн. Это ясно. Ты, Мэри, греешь ее… гамак. Это тоже ясно. — Он поворачивается к Энн. — Мы с тобой… ну… это мы с тобой. — В ее глазах мелькает что-то, похожее на нежность, и он знает — это не потому, что она смягчилась, это что-то вроде бликов света, играющих на острых гранях ее натуры, что, в общем, лишь подтверждает его слова… Но отвлекаться нельзя, он еще не разобрался с Мэри и Макс. — Вы двое не так уж часто общаетесь без Энн, но, кажется, прекрасно ладите. — При этих словах парочка бросает друг на друга такие взгляды, что вопросов больше не требуется. — А иногда, — продолжает он, — у меня возникает ощущение, что вы втроем… — не в силах подобрать слова, которые будут одновременно точными и уважительными, Джек шевелит в воздухе пальцами, как бы схематично обозначая искомое действие. — И был один раз, когда мы все… — он вновь шевелит пальцами, теперь более активно. — Но я в тот раз по-настоящему только… а остальные из вас… но в то же время мы тогда вроде как… Господи, да неужели вы не понимаете, что я хочу сказать? — восклицает он в полный голос, отчего к ним оборачивается несколько человек за соседними столиками. Он бросает умоляющий взгляд на Энн, но она лишь смотрит на него, прищурившись, с таким недоумением, будто у него внезапно выросла женская грудь. — За каким чертом ты так суетишься? — качает она головой. — Всё идет, как идет. Но ведь всё не так просто, хотя… Хотя, наверное, всё будет просто, если он перестанет задаваться вопросами и вспомнит то, что и так прекрасно знает, но почему-то забыл сейчас: они счастливы. — Ты права. Разумеется, ты права, — говорит он — и действительно так думает. Слегка успокоившись, он понимает, что не хочет допивать свой ром. — Я веду себя глупо, да? Мэри и Макс тактично отхлебывают свои напитки, а Энн лишь пожимает плечами, будто говоря «а я что могу сделать?»; есть какая-то ирония в том, что женщина, которая видит мир таким простым, умудрилась завести Джека в эти мутные воды, где он не ждал оказаться и понятия не имеет, что делать. Но чего ожидать от нее? Энн — клубок колючек, напоминающий чертополох, — он бы убил того, кто решится назвать ее розой, — того или ту, видимо, — так вот, он убил бы того или ту… хотя сама Энн убила бы первой — хотя ей, конечно, плевать, с каким цветком ее сравнивают, ей вообще плевать на цветы, даже те, которые колючками втыкаются в ноги… Кажется, метафора завела его куда-то не туда. Суть в том, что он любит Энн. И полюбил двух спутниц, которых они выбрали. Как ни удивительно, он и Макс в итоге оказались на одной стороне в том, что касается судьбы Нассау (и, что еще важнее, в том, что касается Энн); что до женщины, которая, введя всех в заблуждение штанами и хриплым голосом (должно быть, голос подделывать труднее всего), без труда взошла на корабль, а сошла с него, познав — в библейском смысле познав — Энн, прежде (за одним достойным исключением) не выказывавшую интереса к подобным вещам, — такой женщиной он не может не восхищаться. Мэри теперь член семьи… нет, господи, не надо об этом, у них всё слишком сложно, чтобы они могли называться семьей, — хотя мужей и жен называют семьей, а значит, и они тоже… Он устал. Должно быть, по нему это видно, потому что Энн хмурится и рассматривает его с напускным презрением, которое — он это знает — скрывает под собой заботу, которая, в свою очередь, означает любовь. — Так что случилось-то? Что случилось? Что-то… что-то важное, о чем он, кажется, забыл. Он оглядывается по сторонам, чтобы прийти в себя… — А, — смущенно говорит Джек. — Видишь ли, я попытался пояснить одному юноше у стойки, для кого покупаю напитки, а когда не смог найти нужных слов, пригрозил ему различными карами, если он двинется с места раньше, чем я найду ответ на этот вопрос. Они вчетвером одинаковым движением поворачиваются к барной стойке и видят тощего веснушчатого парнишку, который таращится на них во все глаза. Колени у него дрожат. Джек машет ему, и тот машет в ответ трясущейся, как листья в шторм, рукой. Макс, раскрывшая было рот от удивления, чопорно поджимает губы и поднимается с колен Энн. — Пойду успокою бедного мальчика — скажу, что прославленный капитан Рэкхем не собирается причинять ему вреда. — Она сжимает плечо Энн, коснувшись при этом руки Мэри, и не спешит отнимать пальцы. — Быть может, кто-то из вас отведет нашего дорогого капитана спать? Мэри усмехается, обращаясь к Энн: — Иди ты. Я посторожу его ром, — с этими словами она перегибается через стол, вынимает у Джека из рук стакан и наполовину опустошает его одним глотком. Возразить он не успевает, потому что его вздергивают за ворот — здравствуй, Энн, — на талию ложится твердая рука, и его ведут вверх по скрипучей лестнице, в спальню. Энн пахнет кожей, и порохом — как Мэри, и духами — как Макс. Джеку нравится быть к ней так близко, чтобы ощущать эти запахи. — Знаешь, я ведь и правда не против… всего этого, — говорит он, стряхивая с себя сапоги и проваливаясь в постель. — Я рад, что ты выбрала их. — Думаешь, я не знаю? — спрашивает Энн. Конечно, он так не думает. Но иногда приятно говорить такое вслух. Быть может, он и это сказал вслух, потому что Энн закатывает глаза и — кто бы мог подумать — улыбается ему. Слегка. — Спи давай. Она накрывает его ноги одеялом и наклоняется, чтобы поцеловать его в щеку, и Джек больше не думает ни о чем.