Cruel World

Самое прекрасное в том, чтобы жить двумя жизнями — то, что никогда не опостынет та реалия, которую ты больше всего лелеешь. Пребывая в своём втором, мрачном мире, для которого готов перенять образ сильного, уверенного в себе человека только для того, чтобы выжить в нем, невольно не прекращаешь ценить первый, более соответствующий самым красочным мечтам. Но ежедневно кидаясь из крайности в крайность, начинаешь развивать внутри себя панический страх перед стабильностью. И когда наступает та самая „умиротворенная стабильность“, исключающая на какое-то время все заботы, в голову постепенно закрадываются навязчивые мысли о подвохе. Будто вот-вот предашься тихой беспечности и всё — пиши пропало. Тогда что же всё-таки лучше: бесконечная ценность того, что имеешь, но бешеный ритм жизни, или же рутинность изо дня в день, но спокойная безоблачность? Один только шаг по одному из направлений есть точка невозврата. Чтобы сделать этот часто удручающий выбор, следует быть уверенным наверняка. Или неизвестно под каким углом искривится жизнь. Но что, если иногда выбор делается не нами, а говорящим за нас нутром, попавшим под давление обстоятельств? Под давление чужой корысти? Под давление… смерти? В таком случае остаётся только одно: с гордо поднятой головой смириться. *** Чёртовы часы с кукушкой оповестили Пэнси о наступлении самого худшего времени суток пронзительным треском за час до начала занятий. Худшего, потому что утро. Самого худшего — холодное утро. Первое, что предприняла слизеринка в попытках совладать с проклятым холодом подземелий, в частности своей комнаты, — облачилась в громадное махровое полотенце, которое всегда занимало место на стуле рядом с кроватью и в котором можно было запросто утонуть. Второе — направилась в ванную комнату, находящуюся, к ее радости, в самой комнате Старосты Слизерина. Сделав поток воды предельно теплым, Пэнси наконец позволила себе позабыть о ледяной поверхности пола. Как бы ни пыталась девушка всякое утро, она не могла вспомнить, что же снилось ей в прошедшую ночь. Казалось, по пробуждению от заведенных часов Паркинсон еще удерживала в своей голове какие-то размытые отголоски сновидения, но, окончательно проснувшись, уже не могла воспроизвести их вновь. После душа Пэнси всегда находило чувство лишь усиления власти холода в ее комнате, оттого по завершению принятия водных процедур она надевала школьную форму прямо в ванной комнате. Укутываясь в мантию, слизеринка осторожно отпирала дверь и входила в уже не настолько морозное пространство, каким оно ощущалось доселе. В такие, хоть и ежедневные моменты, она изо дня в день заметно расслаблялась, словно впервые. Её привычка опаздывать всюду и везде породила ещё одну не менее вредную привычку — не есть по утрам. Пэнси не могла рассчитать время на макияж и укладку волос, поэтому частенько опаздывала на завтрак. И не только на завтрак — на первое занятие редко когда удавалось придти точно в срок. Однако именно сегодня она на время сумела вырваться из прочно засевшей в ее жизни непунктуальности и попасть вовремя на первый урок понедельника — Зельеварение. Пэнси почему-то питала необъяснимую страсть к этому предмету, нежели к остальным, всегда получая положительные оценки, зарабатывая тем самым выгоду не только себе, но и всему факультету. На сегодняшний урок Слизнорт дал задание в виде приготовления зелья, уничтожающего растения — «Гербицида». У Паркинсон практически на каждое зелье, присутствующее в программе седьмого курса, был свой собственный, несколько улучшенный рецепт. Она хранила все рецепты в своей небольшой записной книжке с твердым переплетом, свободно помещающейся в её миниатюрную сумочку. Помимо этой книжки, в чёрной кожаной сумке Пэнси особо многого не находилось: маленькое потрёпанное зеркальце, уже почти полностью истраченная пудра, полная ее тёмно-каштановых волос расческа, помятая полупустая пачка тонких сигарет «Pall Mall», чёрный лак для ногтей, а также пара не очень свежих перьев и несколько пергаментных листов. Да, привычка курить занимала особое место в длинном списке нежелательных привычек Паркинсон. Но ничего поделать с ней, как и с другими, она либо не могла, либо же просто не хотела. Достав записную книжку и быстро уложив её на учебник Зельеварения седьмого курса, Пэнси принялась выполнять работу в паре — она обычно проводила практические работы с Драко — самостоятельно, соблюдая соответствие со своим улучшенным рецептом. Малфой, в свою очередь, находился в какой-то неведанной Паркинсон прострации и не обращал особого внимания на что-то делающую однокурсницу. Вообще, делать работы своевольно, то есть не по учебнику, было запрещено, но слизеринке все время удавалось не попасться за своим обычным делом и выйти сухой из воды. Однако сегодня ее деяния остались незамеченными не кем иным, как Теодором Ноттом, проводившим работу совместно Блейзом Забини. — Скатываешь, Паркинсон? — усмехнувшись, произнес он, наблюдая за действиями девушки, пока Забини в одиночестве безуспешно пытался сварить зелье. — А я-то всегда думал, что ты у нас сама такая умная. Какое разочарование, — театрально вздохнул Нотт, явно издеваясь. С ним у Пэнси были давние счеты, за которые до сих пор расплачивались они оба, терпя подколы друг от друга. Дело было в том, что в прошлом году, когда Паркинон только-только начала курить и проводить затхлые вечера в комнате у Драко за очередной кокаиновой дорожкой, до нее дошёл слух об отчаянной влюбленности Тео в старшенькую из сестёр Гринграсс. Забавно, что это был и не слух вовсе: о маленькой интрижке между Ноттом и Дафной рассказала Пэнси сама Гринграсс, решившая оставить эту ошибку в прошлом и отшить Теодора. Но Паркинсон не смогла понять, что Дафна поделилась с ней этим так называемым секретом как со своей лучшей подругой и под этим подразумевалось полное молчание со стороны Пэнси. Но все произошло наоборот. Она стала изо дня в день глумиться над Ноттом в присутствии многих студентов их факультета, да и вообще Хогвартса. Естественно, оппоненту Паркинсон было, мягко говоря, неприятно. И тут подвернулся удобный случай мести: Теодор случайным образом застал Пэнси курящей на Астрономической башне и не постеснялся сообщить об этом их декану, который на тот момент ещё не завербовал слизеринку. Таким образом Нотт одержал своеобразную победу, но на этом их «сражение» не закончилось, а продолжилось и по сей день. Долго не размышляя, Пэнси моментально нашла, что ответить Тео на его оскорбительное высказывание: — Своё говно малиной пахнет, а, Нотт? Хочешь разделить свою оценку надвое? — презренно кинула она, после чего Нотт, уловив взгляд строго глядящего на них профессора Слизнорта, заткнулся. Пэнси, как ни в чём не бывало, продолжила варку «Гербицида». К таким непродолжительным перепалкам она давно привыкла, ведь они никогда не перерастали во что-то большее, нежели просто колкие слова. Однако её сосредоточенности на приготовлении зелья вновь помешали, но уже с союзного фронта: — Пэнси, что ты сделала? — будучи чем-то озабоченным, пробормотал Драко, ясно пытаясь скрыть тревогу в голосе. Он безучастно осмотрел котёл с кипящей зеленоватой жижей, и Паркинсон вмиг одёрнула себя, доселе пытаясь закинуть что-то в него. — Что? Я что-то не то положила? О чёрт, — расстроено произнесла она, всматриваясь в булькающую жидкость и сверяясь со своим рецептом из записной книжки, одновременно проклиная Нотта за то, что тот отвлёк её. — Нет, я не о том. Я о Грейнджер. Что ты сделала со мной? — с еле уловимой дрожью в голосе спросил Малфой, на что Паркинсон усмехнулась. — О… В твоём разуме что-то сдвинулась после поцелуя с этой растрёпой? — Было уместным после уроков заглянуть к Северусу. — Вовсе нет. Забудь, что я сказал, — с напускной сухостью ответил он. Паркинсон хитро улыбнулась. — Драко, я ведь вижу тебя насквозь, ровно как и ты меня, — понизив голос, утвердила слизеринка, всё-таки забрасывая очередной ингредиент в котелок. Малфой поморщился на её слова. — Неужели? — вопросил он, не глядя на девушку. Она подобралась ближе к Драко, пробегаясь пальцами по его плечу. — Ты даже представить себе не можешь, — почти шёпотом заговорщицки сказала Пэнси, качая головой. Малфой еле заметно вздрогнул и оттолкнул Паркинсон, на что она весело рассмеялась. — Мисс Паркинсон, что такого смешного Вы увидели в «Гербициде»? — внезапно подал непонимающий голос Слизнорт. Пэнси почти забыла, что он тут всё ещё присутствует. — Это был смех отчаяния, профессор. Жаль, что это зелье уничтожает лишь растения, — смиряя улыбку, произнесла девушка, поглядывая на Малфоя, который наконец попытался принять участие в приготовлении зелья. Паркинсон слегка пихнула его в бок. — Ты всё равно не сможешь подавлять это, Драко, — тише пробормотала она, взглядом пробегаясь дальше по списку алгоритма действий при варке «Гербицида». На её высказывание Малфой лишь промолчал. Паркинсон на самом деле что-то, да и было известно относительно всей операции по этому неофициальному сведению двух не выносящих друг друга студентов. Она знала только то, что ей было положено знать. Но из этих мало-мальских знаний Пэнси лишь делала подходящий вывод: Малфою суждено быть с этой, чёрт ее за ногу, грязнокровкой. И самой слизеринке было бы это как-то побоку, если бы не одно «но», случившееся аккурат после войны. Но это «но» она давным-давно закопала в недрах своей памяти, не желая являться к нему на могилу. Решив, что сделанного на Зельеварении будет достаточно для очищения кармы относительно учебы, остальные занятия Паркинсон просидела «считая ворон»: на совмещенном с Гриффиндором уроке Трансфигурации она наблюдала за поведением Драко, на последнем — Прорицании, красила ногти поверх уже облупившегося черного слоя. В этом заключалась ещё одна привычка — лень. Иногда в малых её проявлениях, то бишь в нежелании тратить время на очистку ногтей от старого слоя лака, но иногда и в бо́льших. Например, в прогулах занятий. Однако лень хоть и могла, но за редким исключением не распространялась на подпольную агентуру Паркинсон. В обязательном порядке выполняя задания, порученные Снеггом, которому, в свою очередь, их поручал Люциус Малфой, она прекрасно знала, что не может поступать иначе. Ведь самолично подписалась на всё это. Но можно ли назвать такой выбор «самоличным», когда к твоему виску практически приставлено дуло пистолета? Вот и Паркинсон сомневалась. *** После занятий Пэнси обыденно забежала на обед, когда все учителя, закончив трапезу, уже удалились в свои кабинеты, прихватила совсем немного еды и стремительно отправилась на Астрономическую башню, где могла спокойно и не торопясь восполнить недостаток никотина в организме, а после малость перекусить. Всё это Паркинсон делала практически на ходу, ведь в запасе у неё просто не находилось бо́льшего количества времени. По мысленному списку необходимо было ещё заглянуть в свою комнату, а после бежать к Северусу, но трудность была в другом — успеть сделать всё это до четырёх часов. Это время было «традиционным» для встречей Пэнси с Гарри Поттером. Естественно, они оставались наедине не каждый день, но когда появлялась возможность, уже не сообщали друг другу время встречи. Четыре часа стало их временем — временем, когда весь мир переставал существовать для них обоих. Быстротечный тандем проносящихся мимо событий был привычен Пэнси, мало того — она даже симпатизировала ему. Иногда, конечно, она задумывалась о том, а если бы всё было по-другому? В конце таких дум Паркинсон обычно приходила к выводу, что, не живя она в таком ритме, вовсе не была бы собою. Ведь это то, что было присуще только ей; то, что делало её Пэнси Паркинсон — иногда рассеянной, но в целом быстро адаптирующейся к сменам мизансцены дней, девушкой. К тому же, совсем недавно она поняла, что дорожит собой и в целом своим местом в этой хогвартской пищевой цепочке. Ведь всегда проще полюбить себя, когда уже любим кем-то, верно? *** С лету ворвавшись в своё личное пространство, Пэнси беспечно бросила сумку около рабочего стола и кинула мимолетный взгляд на висевшие над ним проклятые часы с кукушкой. Вообще, Паркинсон считала свою комнату достаточно небольшой для звания Старосты Слизерина, если брать её в сравнение с комнатой Драко Малфоя, который тоже являлся Старостой своего факультета. Это было прямоугольной формы помещение, по площади напоминающее не слишком вместительную кухню квартирки среднестатистического маггла, правда, немного побольше на лишний квадратный метр. Напротив входа находился весьма захудалый стол из темного дерева, что был обращен к двери выхода своей узкой стороной для максимальной экономии пространства. Дальше по периметру располагалась полутороспальная кровать, хотя в комнате у Драко кровать была двухспальная (!), и Пэнси свято верила, что это не являлось проявлением возможного сексизма Салазара Слизерина, оборудовавшего эти подземелья. По правде говоря, она бы всё отдала за кровать побольше своей, ведь питала слабость к просторности. У противоположной стороны от ложа для сна основался довольно грузный шифоньер, занимавший около трети всей тёмно-зеленоватой поверхности стены. Справа от этого двустворчатого монстра была незаметная на первый взгляд дверь, ведущая в совсем крохотную ванную комнату. А в завершение дальнюю стену украшало маленькое оконьице, сквозь которое однозначно невозможно было что-либо разглядеть. Только, разве что, некоторых обитателей вод Чёрного озера. Слишком резко раскрыв дверцы шкафа, она получила недовольный скрип петель, однако пропустив его мимо ушей, принялась рыться в полках, ища более удобную одежду, нежели школьная форма, состоящая из довольно миленькой блузки с предельным декольте и юбки-карандаш чуть ниже колен, а также достаточно неудобных, но не слишком высоких шпилек. Надев на смену данному образу «весьма прилежной студентки» простые чёрные джинсы и серую водолазку, Паркинсон бегло оглядела своё отражение в овальном зеркале, находившимся на внутренней стороне одной из створок шифоньера. Достав из сумки расческу и быстро пройдя ею по длинным волосам, Пэнси смирила близнеца из зазеркалья заключающим взглядом и поспешила покинуть комнату Старосты Слизерина, не забыв захватить сумку. Это было несколько странно, но слизеринка считала её неотъемлемой частью себя, таская с собой всюду и везде. Мы никогда не знаем ничего наперёд, мало ли что может понадобиться? Но, как уже известно, в её сумке не находилось ничего такого, без чего крайне нельзя было обойтись. Наверное, только лишь сигареты, занимающие особое место в списке её привычек. Как и любовь к Гарри Поттеру, ради которого или же по вине которого сейчас она стремительно преодолевала путь до кабинета Защиты от Тёмных Искусств. *** — Значит, сработало? — в духе самого себя поинтересовался Северус Снегг, не обращая полного внимания на сидевшую на первой парте студентку. — И Вы уже даже составили отчёт о его самочувствии? — Откуда мне, блять, знать о его самочувствии? — раздраженно кинула Паркинсон, битый раз глядя на часы, показывающие без пяти минут четыре. Слишком долго, слишком. Снегг словно знал о планах Пэнси и как можно медленнее выносил вердикт относительно уже выполненного задания. Как же её это выводило из себя… — Попрошу быть сдержанней, мисс Паркинсон, — без интереса выдал Снегг, уже привыкший к ежедневным недовольствам со стороны слизеринки. Она гневно вздохнула и скрестила руки на груди. — Могу я уже идти? — негодующе протянула девушка, с далёкой мольбой в глазах глядя на профессора. Он наконец-таки оторвал свое внимание от писанины и протянул Пэнси пару почти чистых, белоснежных листов. Паркинсон стремительно подорвалась к преподавательскому столу и учтиво приняла бумагу из рук Северуса. Только бы поскорее убраться отсюда. — Вы, к слову, обязуетесь принести отчёт завтра. Также постарайтесь не испортить бумагу, там печать Малфой-Мэнора. Если Люциус получит отличные от этих листы — это будет считаться за невыполнение приказа. А Вы в курсе, что тогда произойдет, — предупреждающе оповестил Снегг, на что Пэнси закатила глаза. — Ну, конечно. — Она изобразила на лице небезучастную улыбку, специально делая её чересчур натянутой. Она знала, что не нравилась профессору ЗоТИ. И делала всё, чтобы не нравиться ему ещё больше. Это было уже, скорее, дело принципа. — И ещё одно, — неожиданно окликнул её Северус, нарочито выждав, пока Паркинсон окажется у самой двери выхода. Девушка, пытаясь подавить раздражение, медленно обернулась всё с той же фальшивой улыбочкой. О, как ей нравились пассивные демонстрации своего характера! — Отчёт должен быть на все два листа. Ни больше, ни меньше. Уж постарайтесь, — с напускной любезностью закончил Снегг. Слизеринка быстро закивала головой и напоследок галантно поклонившись, наконец покинула злосчастный кабинет. «Он же всё это выдумал! Старый мудак, — размышляла Паркинсон, рассерженно вышагивая в сторону подземелий. — Когда же это закончится?», — задавала она самой себе вопрос, на который не требовалось ответа. Она планировала отправиться на встречу с Гарри сразу же после посещения кабинета Защиты от Тёмных Искусств, но этот пустой гнев нужно было чем-то заполнить. Чёртов Северус — она знала, что он выведет её из-за себя, и всё равно надеялась, что хотя бы в этот раз всё будет иначе. Но в очередной раз ее необоснованные надежды потерпели удел несбывшихся. Словно ураган Катрина залетев в свою комнату, Пэнси небрежно взвалила бумагу на покарябанную поверхность стола и достала из верхнего выдвижного ящика пепельницу, давным-давно полученную путём трансфигурации из чернильницы. Грузно усевшись на стул, девушка принялась ворошить содержимое сумки в поисках сигарет и, наконец найдя их, прикурила конец тоненького бумажного цилиндра от вечно горящей заколдованной свечи, привычно стоящей на столе. После этого Паркинсон откинулась на твёрдую спинку стула и сладострастно затянулась. — Ага, прямо сейчас сяду и начну писать о сраном самочувствии его дурного крестника, — до сих пор несколько гневно, однако уже более терпимо помышляла она вслух. — У меня же своей жизни-то нет, я пекусь только о благосостоянии блядского Слизеринского принца. Она схватила первый лист и принялась старательно выжигать дыры в проклятой печати Малфой-Мэнора. По итогу сия дела по всей, некогда белоснежной поверхности, образовались крупные тлеющие «ожоги». — Жаль, конечно, что мне всё же придется потом восстановить всё это дело. Так даже скучно: нет возможности бунтовать, — окончательно успокоившись, с долей флегматичности в голосе произносила она, обращаясь к фотографии своей матери и делая очередную затяжку. — Но что же мне делать? Что мне делать, мам? — Пэнси взяла в руки фоторамку и с горечью провела кончиками пальцев по пыльному стеклу, под которым надежно было защищено последнее воспоминание о матери. Навсегда запечатлённая на колдографии Джаннет Паркинсон словно обещала быть извечной поддержкой для своей дочери в её насущных проблемах. По крайней мере в это верила сама Пэнси, ведь без какой-либо веры нет шансов выжить в этом мире, не так ли? *** В самом близком окружении редко когда не бывает людей, что прощают тебе абсолютно всё. Твои промахи, нежелательное поведение. Просто потому, что они знают тебя «от» и «до». Знают, что в какие-то моменты за тебя говорят принципы и что на самом деле ты поступаешь тем или иным образом отнюдь не из худших побуждений. Такие люди прощают тебе твой характер. Но в какой момент они не выдержат и сдадут планку? Этого знать, увы, не дано. Оттого следует бережнее расставлять приоритеты, дабы в один день не оглядываться вокруг себя в тщетных поисках своего дома и всех своих близких. Дабы в один день не понять, что потерялся в жестоких лабиринтах жизни, а помочь тебе выйти из них — некому. Наскоро накинув теплую мантию, Пэнси стремглав отправилась за пределы замка, к Запретному лесу, где они с Гарри договорились встретиться. Наложив на себя чары невидимости в целях безопасности, Паркинсон довольно быстро сократила расстояние от своей комнаты до хижины Хагрида, если учитывать то, что её путь лежал не через Каменный круг. Так как слизеринка за редким исключением посещала собрания префектов, детали закрытия выхода из замка со стороны леса были ей неизвестны. Она слышала только то, что решили произвести повторную реставрацию виадука, но вот в причины такого поворота событий её не посвятили. Да и какое ей до этого дело? Особой нужды прогуливаться по территории школы у Паркинсон не было. Сегодняшнее свидание у Запретного леса не было похоже на предыдущие, ибо обычно Пэнси встречалась с Гарри в самой школе. В этот день Поттер пообещал показать своей девушке окрестности Хогвартса с высоты птичьего полета, и Паркинсон подразумевала под этим что-то вроде полёта на метле. Однако, наконец добравшись до ждавшего ее неподалеку от хижины Хагрида гриффиндорца, она осознала, что, похоже, её предположения оказались в корне неверными. — О, ты наконец пришла вовремя. Судя по твоим меркам… — ухмыльнулся Гарри, кинув демонстративный взгляд на наручные часы, показывающие 16.12. — Ты никогда не сможешь представить себе, как же я рада тебя видеть, — сквозь улыбку произнесла Пэнси. — И где же она? — сходу задала она свой вопрос, несколько мучивший её с недавнего прихода в лес. Пэнси никогда не была терпеливой. — Кто? — На секунду непонимание отразилось в его голосе, однако Поттер быстро понял, о чём речь: — Ты что, думала, мы полетим на метле? Это же совсем не романтично, — с выражением знатока этого дела на лице возразил он, а слизеринка, в свою очередь, склонила голову набок и скрестила руки на груди. — Эй, это не было сюрпризом. Я ведь сказал, чем мы будем заниматься. Не надо изображать недовольство, если тебе не понравится — придётся меня бросить. — Ты так уверен в себе? — легонько ударив Поттера по руке, удивилась Пэнси, но в конечном счете быстро приняла поражение: — Ладно, и где же тогда это загадочное средство полета? — Оно тут, — оповестил её Гарри, обернувшись на глубокую лесную гущу позади себя. Паркинсон проследовала за его взором и почувствовала, как у неё перехватывает дыхание. Словно выросши из-под земли, перед ними очутилось существо наподобие лошади. Чёрная матовая кожа обтягивала крупные крылья, а белые глаза без зрачков явно не вызывали доверия. «Лошадь» вскинула морду и, встрепенувшись, ударила мощным копытом о землю, разворошив кучку тускло оранжевых листьев. Пэнси осторожно подошла ближе и медленно подняла руку, после аккуратно уложив ладонь на шелковистую спину существа. — Фестрал… — задумчиво утвердила Паркинсон и бросила мимолётный взгляд на оставшегося на месте Гарри. — Почему именно фестрал? — Потому что я знаю, что ты можешь их видеть, — тихо проговорил Поттер, подходя к ней. — Твоя мать… она ведь…? — Он просто не смог закончить это предложение, ведь прекрасно осознавал, как это — терять родных. Девушка с долей усталости посмотрела на него. — Всё в порядке, ты можешь говорить «умерла». — Её мягкие слова способствовали расслаблению этой натянутой атмосферы, однако Гарри всё равно не смог повторить свой вопрос, только теперь полностью. Да и к тому же — это уже было незачем. — У мамы были некоторые осложнения после родов, — неожиданно выпалила Пэнси, продолжая ненавязчиво водить ладонью по спине животного, невольно считая его позвонки. — Она болела анемией и потеряла много крови. Целители говорили, что она сможет выкарабкаться. Как ты уже мог понять — не смогла. Паркинсон на несколько мгновений прервалась, о чем-то задумавшись. Гарри не стал ничего спрашивать. — Иногда я виню себя в её смерти, — почти шёпотом призналась Пэнси, словно это было какой-то страшной тайной. — Я понимаю, что это неправда и что я просто ищу оправдания тем горе-врачам, что не смогли спасти её. — Паркинсон наконец взглянула на гриффиндорца и отвела ладонь от гладкой кожи фестрала. — Я совсем не знала её, Гарри. Единственное, что даёт мне основания полагать о её некогда существовании — та колдография, которую ты видел. — Я могу тебя понять, — после недолгого молчания произнёс Поттер. — Я тоже не знал своих родителей. Пэнси вымученно улыбнулась и, обняв Гарри за шею, прижалась к его груди. Обычно она не слишком печалилась о том, что выросла без матери. Пэнси Паркинсон была сильной в определенных случаях, нет, даже в большинстве случаев, но когда дело доходило до высокого чувства… все её положительные качества и твердые убеждения о том или ином исчезали под его сильнейшим гнетом. Пэнси знала, что с Гарри она уязвима, однако желание хоть иногда расслабиться и почувствовать защищенность, полную безопасность от внешних неурядиц было сильнее её устоев о собственной независимости. Ей нужно было хоть иногда знать, что она не одна в этом слепом мире жестоких нравов. Гарри отстранился и, по инерции коснувшись щек девушки обеими руками, придвинулся ближе, почувствовав наконец тот не хватавший ему на протяжении нескольких дней вкус. Какой-то фруктово-сладкий, но не приторный аромат духов вкупе с жасминовым чаем, что был её любимым, а еще… слабая, еле уловимая горечь табака. Поттер резким движением отстранился. — А как же обещание? Уже неважно? — с некоторой досадой в голосе произнёс он, уже полностью размыкая объятие. Пэнси нахмурилась. — Что? — прагматично спросила она с нежеланием сделать обстановку ещё хуже, хотя и не понимала, о чём разговор. Гарри на её вопрос усмехнулся, словно то, что она забыла, — было очевидно, как день. — Почему-то я и не думал, что ты сдержишь слово. Просто… это так похоже на тебя, — он говорил спокойно, без возмущения и гнева. Паркинсон знала, что он не будет кричать и ругаться, однако до сих пор пребывала в несколько паническом недоумении. — Извини, но… я… — Ты забыла. Как я уже сказал, это чересчур похоже на тебя, а я, к твоему сведению, знаю тебя слишком хорошо, — с какой-то безысходностью вздыхая, произнес Гарри. — Ты снова… делала это. Курила. Хотя обещала, что больше не будешь. Пэнси мысленно ударила себя по лбу. Черт, а она действительно забыла. И когда их душевный разговор успел перейти в недраматизированный скандал? — Гарри, я… — она поморщилась, поднося ладонь ко лбу, но не успела Пэнси начать оправдаться, как Поттер перебил ее: — Хочешь знать, что я думаю? Скорее всего, ты и эти мои слова забудешь, так что я скажу прямо: это напоминает зависимость. Ты становишься похожей на Малфоя… этого наркомана. Я до конца не уверен, что значит это слово, но считаю его подходящим, — произнёс Гарри, отходя на шаг от слизеринки, потерпевшей что-то вроде удара под дых от такого заявления. Она, и похожа на Малфоя — немыслимо!.. — Полагаю, теперь ты хочешь знать, что я думаю о твоих словах? — еще не придя в себя, риторически спросила Паркинсон. — Так вот: ты неправ. Я не похожа на Малфоя. В отличие от меня, он… он на дне. Ему поможет только чудо… — Мы вроде как говорили о тебе, а не о Малфое, — перебил её гриффиндорец, на что Пэнси, с последующим сожалением, отреагировала чрезмерно вспыльчиво: — Не поверишь, но, похоже, меня подводит не только память, но и слух. Минуту назад ты сказал, что мы с ним — одинаковые. Так что, нет разницы, говорю я о себе или о нём, да? — в сердцах проговорила она, отдаляясь уже сама от Гарри на мелкие, медленные, но умеренные шаги. — Постой, куда ты?.. — сделав шаг ей на встречу, спросил Поттер, уже начиная жалеть о своих словах. — Мне нужно идти. Просто еще столько сигарет надо скурить, боюсь, у меня уже ломка. Всего, — укоризненно произнесла она напоследок, чувствуя непередаваемый скрежет в груди. Поттер хотел было её остановить, но Пэнси уже повернулась к нему спиной и шагала к замку со всех ног. Нет, он не злился — он знал её слишком хорошо, а потому подозревал, что злится будет она. Ведь Гарри посягнул на то, что не в силах подавить даже высочайшее чувство. На гордость. А гордость у Пэнси Паркинсон была чуть ли не на первом месте её длинного списка нежелательных привычек… *** Отвратительно больно. Делать вещи, которые, ты понимаешь, навредят твоему внутреннему стержню, усугубят вселенскую коллизию твоего «я». Однако ты продолжаешь соответствовать принятому амплуа, ведь эта жизнь — не больше шоу. Ты знаешь, что при утрате надлежащей роли в тебя непременно полетят помидоры, и поэтому всё, что есть в твоих возможностях — играть. Играть, пока не закончился акт, даже если твой идеализированный мир болезненно сжимается в груди. Пэнси яростно преодолевала путь до подземелий, с каждый шагом все больше злясь на себя и свои дурные привычки. В голове непрерывно крутились мысли о неспособности контролировать ситуацию и держать эмоции в узде, заставляя слезы комом подступать к горлу, который она уже не пыталась проглотить. Может, станет легче, всего лишь расплакавшись о своей же бесполезности? Она знала, что этого, конечно же, будет мало. Осознание того факта, что она снова, чёрт возьми, самостоятельно всё испортила, ещё больше отравлял голову безвыходной никчемностью собственного существования. И Пэнси не могла понять: всегда ли она была такой или же любовь к Гарри Поттеру сделала её такой? Свернув с привычного курса до своей комнаты, Паркинсон, не раздумывая, направилась в комнату другого Старосты Слизерина — того, кто, она осознавала, не был нужен ей сейчас, однако ей точно так же не нужна была атмосфера оглушающего одиночества своих шестнадцати квадратов. Нарушая чужое личное пространство, Пэнси нагло вваливается в комнату и, захлопывая за собой дверь, прижимается к твёрдой деревянной поверхности. Но она не чувствует опору — ей кажется, словно она летит навстречу новым иллюзиям побега от вездесущих проблем. — Выглядишь паршиво, — замечает Драко Малфой, равнодушно оглядывая запыхавшуюся девушку: некогда опрятно уложенные локоны превратились в запутанное подобие волос, а на щеках образовались тусклые подтеки чернильной туши. — Впрочем, неважно, — пожав плечами, Малфой переводит взор на только что высыпанный на стол порошок белого яда, принимаясь располосовать безобразную горсть на аккуратные дозы. — Угостишь? — интересуется Паркинсон, наконец проходя вглубь комнаты и усаживаясь на зеленое покрывало заправленной двухспальной кровати. Забавно, что даже сейчас в голову закрались мысли о несправедливости того, что кровать Драко Малфоя просторнее, чем её. — А у меня есть выбор? — Слизеринец усмехнулся, продолжая делить кокаин на несколько дорожек. — Тем более, я тебе типа должен, за ту практическую по Зельеварению. — Ерунда, — отмахивается девушка, прикуривая сигарету и про себя отмечая, что хуже уже не будет. — Блять, Паркинсон, ты можешь не курить у меня? — раздражённо восклицает Драко, почувствовав такой неприятный ему запах жжённого табака. Пэнси хитро щурит глаза и, грузно поднявшись на ноги, медленно подходит к Малфою со спины. Небрежно пуская ладони по плечам блондина, она глубоко затягивается, а затем выдыхает мутное облако дыма прямо на скрупулезно разделенные полоски кокаина. — Перестань ты свои ебанные игры. Если у тебя хуёвое настроение, иди повесься, но не надо доставлять мне. — Драко с силой смахивает с себя руки девушки и встаёт со стула. Он притягивает Пэнси к себе за шею, больно сдавливая указательным пальцем шейный позвонок, и медленно, будто боясь спугнуть, выхватывает пальцами другой руки тлеющую сигарету изо рта Паркинсон, после отбрасывая бычок в другой конец комнаты. Драко не отпускает слизеринку, с вызовом глядя в бледную зелень радужек Пэнси, но она, вопреки его ожиданиям, не отводит взгляд. Она не боится его, как было в прошлом году — она видит в нем лишь попавшего в мудрёную ловушку Судьбы несчастного мальчишку, однако если бы Паркинсон не знала о Малфое больше, чем он сам, тогда бы, наверное, испытывала подобие страха перед ним. Но, как ни крути, ей было жаль его за столь злую шутку жизни, беспощадно сыгранную с ним. — Может уже хватит прелюдий? — В конце концов Пэнси не выдерживает этого слишком затянувшегося зрительного контакта и, собрав все свои оставшиеся силы, отпихивает от себя Малфоя. Он с поражением отходит. — Сама начала, — отзывается Драко, вновь садясь за стол. — Знаю, что это не моё дело, — между прочим говорит он, сворачивая клочок пергаментной бумаги в трубочку, — но… если хочешь, ты можешь рассказать, что опять произошло в твоей грёбанной жизни. — Ты правильно знаешь: это не твоё собачье дело, — с лёгкой улыбкой на губах отвечает Пэнси, склоняясь над столом и принимая из рук Драко свернутый пергамент. — Я пришла к тебе не за советом, а просто, блять, нюхнуть кокса. Не жужжи под ухом о моих возможных проблемах, идёт, сладкий? Она не осознает, но на самом деле очень благодарит Малфоя за последующее молчание с его стороны. Это был тот редкий случай в её жизни, именуемый Драко Малфоем, когда отсутствие словесной поддержки спасало больше, чем её присутствие. Резкое жжение в носоглотке отзывается дрожью в коленях, предвкушая такое лелеемое забытье. Паркинсон прикрывает веки и, томно вздыхая, опускается на кровать, неторопливо откидываясь на спину. И так случалось всегда. Стоило только Пэнси потеряться в пучине монотонных забот, как ей сразу же начинало казаться, будто весь этот жестокий мир ополчился против нее. Весь, кроме одного человека, что мог понять её без слов. *** Есть люди, которые занимают твое сердце. С которыми ты ощущаешь себя будто в невесомости, чувствуешь, словно жизнь становится лучше. В обществе такого человека ты не становишься сильнее. Ради него ты можешь и подавляешь свои привычки, искореняешь какие-либо убеждения — ломаешь характер. Такой человек, сам того не понимая, утаскивает тебя в мрачные дебри бездонной пропасти. Есть и другие. Такие люди, о которых ты думаешь. К которым испытываешь вечное привыкание несмотря на то, что когда-либо было сделано и сказано. Ты просто приходишь к ним вновь и вновь, как к единственной опоре, единственной твердыне. В обществе такого человека ты становишься сильнее. Ты даешь фору своим страхам, черпаешь энергию отстаивать свои позиции — укрепляешь характер. Такой человек, сам того не понимая, спасает тебя, словно утопленника, от погружения на тёмное дно худших кошмаров. Пэнси Паркинсон повезло знать, кто есть кто в её жизни. Повезло выбрать свой путь, расставить ценности. Но какой ценой? Самым страшным являлось то, что ответ на этот вопрос был ей известен.