***
- Я не могу ничего написать! – захлопывая крышку ноутбука, яростно кричу я в трубку, - Говори им, что я ушел в запой, заболел, сдох! – кидаю этот чертов ноутбук на пол, желая увидеть, как он разлетается на части. - Ян, послушай, - доносится до уха бархатный голос, - Я твой агент, а не мамочка, в конце концов, - она резко переходит на крик, что бесит еще больше, - У тебя месяц. Рукопись должна лежать на моем столе через тридцать дней. И ты можешь делать что угодно: напиваться, менять квартиру в миллионный раз, зависать в барах ночами, если тебе так угодно, но… - Все, заткнись, - прошептал я, потерев лоб рукой. - Ян, тридцать дней, - спокойно проговаривает она и кладет трубку.***
Помещение заполняет размеренная музыка, под которую вычерчивают ритм молодые девушки, завораживая пластичностью и умением вилять бёдрами. Мужчины не могут оторвать глаз, останавливают взгляд на манящих прикоснуться ягодицах, поднимаются выше, подмечая плоский живот, аппетитную грудь и кукольное личико. Для гостей в загадочном блеске глаз отражаются блики освещения и фальшивая игривость, но для своих прочерчивается отсвет уныния, безвыходности и морального гниения достоинства. Их тела огибают металлический шест, и голова запрокидывается назад в полном экстазе из-за передозировки наркотиков со смесью виски. Я не была любительницей таких мест, да и вообще выбиралась куда-либо редко. Но сегодня, в мое восемнадцатилетие, мне хотелось объехать все клубы и бары города и почувствовать ее… жизнь ночной Москвы. Не скажу, что мне нравилось, но после всего выпитого алкоголя и пяти баров, что мы с моими двумя подругами объехали до этого клуба, я стала воспринимать эту пошлость как некое веселье. Подруги нашли компанию в лице не очень пьяных, но очень симпатичных молодых людей, а я решила, что мне пора на свежий воздух. Обычная девушка – подросток идет по улице, смотря на мир со злом в глазах. Она погружается в свой «маленький мир». Слушая в наушниках какую-то грустную Музычку, эта девушка смотрит на людей с неким презрением и в глубине души, обвиняет их за что-то. А вот только за что? Может, за то, что они вообще родились на свет? Или же за фальшивую улыбку и добрые словечки, сказанные не искренне своему парню или подруге? Или за то, что они смотрят на эту безобидную малышку с каким-то презрением. «Может она просто ненормальная?» - Она так видит мир, - послышался мужской голос за спиной. Резко развернувшись от испуга, я посмотрела на того, кто оторвал меня от раздумий. Мужчина бросил взгляд в мою сторону, резко отвернувшись. Я заинтересованно смотрела на него. Он будто светился изнутри, но светился какой-то темнотой. Этот странный парень был как-то по-своему прекрасен. - Я видимо вслух размышляла, - улыбнувшись, бросила я. Он выдыхает. Я смотрю на него, не моргая, ожидая, что он продолжит этот разговор. Мне всегда было интересно, каким нужно быть человеком, чтобы к тебе сами тянулись люди? Чтобы хотели познакомиться с тобой, пообщаться, провести какое-то время вместе с тобой, интересоваться твоей жизнью. Именно таким, как мне казалось, был и он. - Я похож на картину? – он ухмыляется. Его тон беззаботный и в какой-то мере даже ласковый. - Нет, извини, - мой голос дрожит под его внимательным взглядом, - Я задумалась, - вглядываюсь в его голубые холодные глаза, - Мы не могли видеться раньше? - Нет, - бросает он, отчего становится не по себе. Выкидывая сигарету, он направляется к стоянке из дорогих машин. Садится в черную ауди и уезжает, резко давя на газ, отчего в воздухе еще долго порхает смесь из песка, пыли и листьев. Погруженная в свои раздумья, я вслед за незнакомцем покидаю этот клуб. Иду по темным улицам, спускаюсь в метро. Еду. Пересаживаюсь с ветки на ветку. Сегодня мое совершеннолетие. День, когда отец вручил ключи от новой квартиры и сказал: «Теперь ты самостоятельная». Я же так этого хотела. Хотела приключений, клубной жизни. Почему же тогда сейчас все это мне не так важно? Почему же тогда сейчас я еду в пустом вагоне метро в неизвестном направлении. Что это? Одиночество? Взрослая жизнь? Сумасшествие? Что? Наконец я выхожу на незнакомой мне станции. Иду до ближайшего двора, нахожу скамейку. Сажусь. Простите мне мою ностальгию. Помню, как в полной потерянности, шла домой поздним зимним вечером, и город не казался мне уродливым. Огромные хлопья снега подсвечивались мне фонарями, фарами оранжевых трамваев и машин. Люди мерзли и закутывались в шарфы, ресницы покрывались инеем, а в наушниках эхом отдавалась песня Tsar B – Myth. И ничего внутри не маялось, не рвалось наружу. Восторг смешивался с успокоением (пойдет снег и все будет хорошо). Сейчас то же самое, но нет этих хлопьев, вместо них – пыль и песок, поднимающийся над землей с ветром. Чья-то собака с кожаным ошейником подошла ко мне, доброжелательно махнув хвостом. Недолго изучив меня взглядом, пес уткнулся мне носом в колени. Затушив сигарету и бросив окурок, я погладила пса по голове, обменявшись с ним взглядом. - Привет, - улыбнулась я черному лабрадору, рассмотрев животное получше, - Ты здесь откуда? - Он живет здесь, - немного позади пса, появляется фигура высокого мужчины, - Опять ты? – усмехаясь, подходит ближе. Какой же все-таки тесный мир. Из всех дворов Москвы я приехала именно сюда. - Забавно, - улыбаюсь я, - Все-таки Москва не такая большая, как о ней все привыкли думать. - Живешь здесь? – заинтересованно спрашивает молодой человек, поглаживая пса по голове. - Нет, гуляю, - вздыхаю я. - Одна? – удивляется мужчина, - В такую погоду? - прикурил сигарету, глубоко затянувшись. - Гулять нужно в любую погоду — это полезно, — деловито замечаю я, вздрогнув, когда поднявшийся ветер начинает пробирать меня до костей. - Очень полезно сидеть на промерзлой лавке в юбке, - приблизившись ко мне, он опускается на скамейку, - Ночью, - делает паузу, - В таком возрасте. - В каком возрасте? – нахмурившись, резко разворачиваюсь к нему. - Тебе лет семнадцать – восемнадцать, так? - Восемнадцать, - утверждаю я, - Возраст совершеннолетия. Могу гулять где хочу, с кем хочу и когда хочу. Он смеется, а я искренне не понимаю, что вызвало у него такое веселье: мой возраст или взгляды на жизнь. - Ян, - помолчав минутку, докуривая сигарету и выбросив окурок, снова начал он, - Это мое имя, - добавил он, найдя непонимание на моем лице. - Кира. Мы молчали несколько минут. Это не было какой-то неловкой паузой. Это было осмысление знакомства: такого странного, но такого необычного. Я видела в нем взрослого, состоявшегося мужчину: дорогие вещи – все черного цвета. Но, как не удивительно, он не вызывал какого-то отвращения или подозрения. С ним хотелось общаться, хотелось разговаривать. - Я могу увезти тебя домой, если ты не знаешь, как добраться, - любезно предложил он, будто зная о том, как я добралась сюда (села в метро и поехала в неизвестном направлении). - Нет, - я начала неуверенно мотать головой, - Сегодня я не хочу домой. Пес предательски начинает утыкаться головой в колени хозяина и отбегать в сторону, давая понять, что хочет домой. - Знаешь, я бы мог пригласить тебя к себе, - смеется он, - Если бы это не звучало так пошло и немного странно, - он смотрел на меня так, будто был чем-то обязан, или боялся оставить меня одну ночью на этой самой скамье. - Если ты обещаешь горячий чай… - делаю вид, будто всерьез задумываюсь над его предложением. - Если ты обещаешь не обращать внимание на мой творческий беспорядок… - повторяет мой задумчивый вид, ухмыляясь. Я встаю с лавки и направляюсь вслед за Яном и его жизнерадостным псом. Воздух первой августовской ночи был пропитан приятным холодом. Почему-то я всегда любила август. Именно август, да. Мне всегда казалось, что это самое лучшее время для глобальных перемен в жизни, лучшее время для исполнения или хотя бы появления желаний. Я видела множество падающих звезд, и все они открывались для меня в августе. Август всегда бился в моей груди разноцветными огнями. Я иду в этот август, новый август. Временами я не понимаю, что я делаю здесь, как я здесь оказалась. Множество вопросов пытаются найти ответы в моей голове. Первое августа. Его цвет: черный. На мне моя любимая черная юбка. Он курит табак, завернутый в черную бумагу. Бежит, весело виляя хвостом черный лабрадор, от которого невозможно оторвать глаз. Черный – не значит мрачный, черный, собирающий в себе множество оттенков. Мы рождаемся и поначалу видим только темноту (черный), умираем и не видим уже ничего (черный). Мы носим черные платья, костюмы, покупаем черные телефоны, телевизоры, мы спим с выключенным светом и закрытыми шторами (черный). В его огромной квартире, где не было ни одного свободного угла: везде бумага, карандаши, ручки, вещи, разбросанные по полу и шкафам {творческий беспорядок}, но все же уютной мы начали разговаривать, и Он заставил меня почувствовать себя такой юной {я была уверена в своей взрослости}. Мы говорили очень долго. Обсуждали все, будто и не было между нами пропасти в возрасте (к слову, ему 26), интересах. Я начинала нервничать, когда мне становилось комфортно с ним, но это незаметно улетучивалось, стоило ему лишь перевести тему. Мы не разговаривали ни обо мне, ни о нем. Мы обсуждали Москву, август, жизнь за границей, книги. В моей жизни было очень много тех, с кем я общалась, пила кофе, ходила в кино, но все это не оставило на мне и следа, они будто промчались мимо меня, прошли мимо, лишь зайдя в мой мир на несколько мгновений. Наверное, после этой ночи останутся лишь воспоминания, но я запомню этот первый августовский день и буду искренне улыбаться, вспоминая его.