Божество

Миллу боится холодных порывов ночного ветра. Он приносит с собой тени. Тени бесформенным спускаются вниз, на миг затмевая звёзды. Холодные руки швыряют Миллу на кровать, по эльфийским обычаям расстеленную на толстой ветви родового дерева. Тугие верёвки обвивают запястья и лодыжки Миллу, разводя руки и ноги молодой эльфийки в стороны, распиная её на жёсткой постели. Тени срывают с Миллу одежду, и холодный ветер бесцеремонно теребит тугие соски, забирается в ложбинку между грудей и слизывает катящуюся по щеке слезинку. Миллу молчит — мольбы останутся без ответа, она слишком хорошо это знает. Ветер ерошит волосы на лобке Миллу, а тени рисуют на её животе причудливые синие узоры, похожие на те, которые наносят своим жертвам лесные эльфы, прежде чем живьём снять с них кожу. Когда придёт господин, Миллу должна быть готова. И вот запутанный клубок из света и полутьмы распадается. Кто-то не успевает отлететь; две воздвигшиеся перед Миллу фигуры разрывают неловкую тень пополам. В неярком лунном свете последний раз мелькают, поглощаясь тьмой, жалкие светло-серые обрывки. Миллу знает: на самом деле те двое, что сейчас заслоняют от неё и звёзды, и луну, и саму жизнь, суть одно. Бог-защитник и бог-зверь, двуединое воплощение Галлеана, чьё сердце разодрано на части коварной богиней смерти Мортис. Миллу безумно жаль своего господина, хотя он наверняка даже не замечает толком своего оракула — распятую на ложе эльфийку, плоть от плоти союза Галлеана и прекрасной Солониэль. Бог плачет, ссутулившись. Он почти всегда стонет и шепчет имя любимой. Но Солониэль мертва. Жив ли Галлеан? И если жив — почему не защищает своих детей? Зато зверь жадно глядит на Миллу и делает шаг вперёд. Его поросшая шерстью морда уродлива, поскольку своими искажёнными чертами напоминает лицо божества. Каждый раз, когда Миллу глядит на зверя, ей хочется одновременно кричать от ужаса и рыдать от горя. Галлеан — тот, которого помнили эльфы, — отвернулся от своего народа, оставив взамен себя чудовище. Но этому чудовищу необходимо подчиняться. Ведь оно тоже божество. Холодный язык слизывает рисунки с живота Миллу. Под аккомпанемент тихих всхлипываний бога зверь наваливается на эльфийку, бесплотные ледяные пальцы проникают под кожу, раздвигают плоть, причиняя боль, и Миллу пытается закричать, но вместо крика выходит лишь полузадушенное сипение. Зверь шарит вслепую, наугад, его клыки полосуют рот Миллу, а когти наконец достигают сердца эльфийки и сжимаются на нём. Миллу застывает, парализованная, тело отказывается слушаться, но сознание не покидает её ни на минуту. Она чувствует, как зубы зверя впиваются в её плоть, как ледяные пальцы раздвигают ей рёбра и жадная пасть добирается до сердца. Зверь лакомится торопливо, жадно, и в лёгких Миллу скапливается тёмная, вязкая кровь, которую утром придётся долго отхаркивать. Наверное, Миллу должна умереть. Когда-нибудь бог-защитник окажет ей такую милость, и она больше не встанет с этой кровати, не почувствует, как затягивается разодранная на кровавые ошмётки плоть... И не познает больше объятий Галлеана, больше похожих на прикосновения мертвеца. Впрочем, разве Галлеан жив?.. Он подходит к Миллу, когда зверь уже сыт. Торопливо гладит истекающее кровью тело, а затем укладывается сверху, пачкаясь в крови, и резко входит между широко раздвинутых ног. От прикосновений Галлеана раны затягиваются, и бог явно этим недоволен: иногда он позволяет зверю грызть руку Миллу, пока совершает внутри девушки короткие и резкие движения, совершенно не похожие на любовную игру. И он зовёт Солониэль. Он всегда зовёт Солониэль. Шепчет её имя, извергаясь в Миллу, отстраняясь от парализованного тела, глядя в тёмное небо... Галлеан ищет свою возлюбленную, но никак не может найти. Когда небо на востоке начинает розоветь, Галлеан и его зверь растворяются в предутреннем тумане. Сквозь их исчезающие очертания проступают ветви деревьев, утренние цветы, капли росы на кленовых листьях... Стоит их силуэтам растаять, как птицы начинают петь, а ветер становится тёплым и ласковым. Но Миллу знает — это до поры до времени. Ночью опять похолодает. Эльфы из клана, к которому принадлежит Миллу, развязывают её, старательно не замечая следов крови на сбитой постели и шрамов на коже. Впрочем, шрамы разглаживаются прямо на глазах тех, кто соизволит посмотреть. Обычно желающих не находится. Шрамы — пустяк. Выкашлять кровь куда сложней. Кто-то из подростков подносит Миллу фиал с целительным эликсиром. Боль утихает, остаются лишь воспоминания и предчувствия. Миллу — избранная. Она оракул, при помощи которого Галлеан наконец-то сообщил свою волю эльфам. Её почитают, на неё чуть ли не молятся... Миллу ужасно боится следующей ночи.