Мастер-класс

      Даня правильный в том самом сладком и противном смысле, все, начиная от его вечно аккуратно уложенных волос и кончая выглаженной строго по швам футболкой, находится в полном, мать его, порядке, и даже носки белых, блестящих настолько, что, кажется, вот-вот, и увидишь свое отражение, кеды, у Данилы вычищены, это просто не может не раздражать. Даня правильный: после школы он мчит на всех парах домой, да так, что только пятки сверкают, он игнорирует абсолютно каждое предложение так называемого брата пойти и прогуляться, потому что после школы Данил делает уроки, а после того, как с домашней работой будет наконец покончено, отправляется ужинать, и так почти всегда, день этого маленького позера расписан чуть ли не по минутам. Даня не заводит отношений, потому что учеба для него стоит на первом месте, а девушка будет являться одним огромным, постоянно отвлекающим фактором, ну и как плюс ко всему вышеперечисленному - Даня невероятно нерешительный, если не сказать робкий. Он почти не перечит отцу, как одному, так и другому, но если первого он попросту старается лишний раз не тревожить, то для другого является гордостью и достоянием. Он отличник, хотя, кого бы это могло удивить сейчас, неужто человек, который в своей пирамиде доумился на самый верх поставить такую ерунду, как "школа", мог учиться плохо. Вежливый, умный, боже, Ваня находит его затюканым и скрытным, ни первое, ни второе хорошим качеством назвать нельзя, и все равно, что на этот счет думает отец, потому что он, Ваня, не собирается брать в пример этого гребанного консерватора и моралиста.       И все же, идеальных людей не бывает, не существует такой тип. "И слава богу", - думает Ваня мстительно и выдыхает.       Как оказывается, у его братца, так называемого братца, совершенно отсутствует опыт в любовных делах, проще говоря, мистер Совершенство, более известный, как Ваня-ты-бы-брал-с-него-пример, еще не был в отношениях ни одного, черт его побери, раза, а потом, пару минут спустя, пока Ваня мысленно ликует, Даня снова оступается и, запомните, откровенность погубит этого зубрилу. Не целовался. Краснея щеками, он вскакивает с нагретого места, и пока брат судорожно пытается поднять с пола упавшую к ботинкам челюсть, порывисто бросается к окну, так, чтобы Ваня мог видеть лишь его напряженную, выпрямленную спину.       Нестерпимо хочется рассмеяться, но парень сдерживает себя, позволяя лишь одной робкой улыбке коснуться собственных, побелевших от напряжения, губ. Что-то подсказывает ему, может внутренний голос, чутье или еще что, если сейчас он позволит себе хоть один смешок в сторону этого странного, донельзя закрытого парня, то точно более может не рассчитывать на любого рода откровенность.       Ваня ерзает, сидя на месте, попеременно морщась, так и эдак пытаясь подобраться к этой, скажем, деликатной проблеме. Сказать в лоб, как есть, что-то вроде: если продолжишь так и дальше, помрешь девственником - не представляется возможным, потому что, ну да ладно, ему еще дорого его лицо, а под рукой у Дани сейчас слишком много книг с острыми углами.       Парень задумчиво чешет собственный затылок, прежде чем с тихим, театральным вздохом, рухнуть на заправленную постель. Темные, чуть волнистые волосы плавно падают ему на лоб и глаза, мешая разглядывать идеально ровный белый потолок над головой, на котором, казалось, должен был быть написан ответ на интересующий вопрос. Как ему поступить сейчас? Посмеяться? Одного взгляда в сторону товарища достаточно, чтобы понять, что сей жест будет приравнен к удару поддых. Промолчать? Наверное это сделает их и так непростые отношения еще более запутанными и холодными. Но что сказать? Что бы сказала мама? - Заучек никто не любит, - говорит он и честно надеется, что реплика звучала хотя бы сколько-нибудь ободряюще, - попробовал бы обратить внимание на кого-то, кто не является книгами. Сотка бы сработало, - а потом, чуть приподнявшись на локтях, прибавляет: - Ты вроде не урод, так что должно помочь.       Вот и все. Ваня укладывается обратно на подушки и, сложив руки на животе в замок, коротко кашляет. Или нет. Еще один быстрый взгляд в сторону сгорбленной над подоконником фигуры вполне себе однозначно дает понять, что его, Ванин, широкий жест, посчитали тупой издевкой и не более. И почему с подростками так сложно? - Так и будешь там стоять? - раздраженно.       А в ответ тишина, и нет в ней ничего уютного и теплого, напротив, она колючая и неудобная. - Присядь ты, блин, - звучит более мягко и все равно требовательно, - морду твою не видать, и я не втыкаю, не услышал ты или тупо игноришь.       Странно это, взаправду странно, но Даня с тихим вздохом, явно нехотя, отлепляется от шероховатой стены и, молча опустив острый подбородок на тяжело вздымающуюся грудь, плетется прямо к нему. В следующее мгновение, совсем рядом, прогибается матрац, товарищ шумно дышит совсем рядом, деревянные лаги приятно скрипят под чужим весом, выгибась вперед. - У меня не было времени для этого, - боги, он действительно собрался оправдываться, - и сейчас... я выгляжу глупо? В глазах девушек я буду выглядеть хуже из-за этого?       И Ваня теряется, правда теряется, наверное, впервые в жизни его острый, обыкновенно юркий язычок, подводит его, в голове необычно пусто, все мысли будто улетучились в одно мгновение, оставив лишь тишину, липкую и неприятную.       Ощутимо стушевавшись под напором внимательных острых светлых глаз, Ваня шумно тяжело сглатывает. Кровать снова скрипит, когда парень, наконец приподнявшись, неловко приваливается к чужому теплому боку, мягко касаясь плечом другого. Почему это так сложно? Что вообще следует сказать? Нет, это абсолютно не важно, научишься всему в процессе. Бред какой-то. - Не то, чтобы, - это уже что-то, - найди себе кого-нибудь, попробуй там, ну сам понимаешь, и тогда точно будешь готов, - и хлопает его по спине, отчего Даня ощутимо вздрагивает и отодвигается. - Что-то еще? - Э? - Другие идеи, - поясняет этот заучка.       Нестерпимо хочется врезать этому невыносимому придурку вон той пуховой подушкой по умной голове, да так, чтобы в ушах еще час звенело, а в пшеничных волосах запутались перья. Что он о себе думает? Можно почитать книги, статьи какие, видео глянуть на специализированных ресурсах и все, можно, так скажем, в открытое плавание. "А хуй там плавал", - думает Ваня устало, нужна практика, и чем больше, тем лучше. - Помидоры могу притащить, - Даня смотрит на него почти зло, - яблоки там, грушу, что больше предпочитаешь. Ау! Чего пихаешься? - Замолчи!       И сам себе уши ладонями зажимает. Ну что за дурак. - Хватит с меня твоих шуточек!       Но ведь он, Ваня, и сам отнюдь не из железа, и нервы у него, оказывается, весьма шаткие, потому как в следующее мгновение он, вскочив на ноги, срывается на крик: - А что я могу? - на душе гадко и обидно. Хотелось помочь, в итоге все как всегда пошло против него. - Хочешь, блин, сам тебя, придурка зашуганного, научу! Хочешь девчонку найду и подсуну! Что угодно, только заканчивай с этим. Тошно слушать, как ты убиваешься.       Неожиданно, все происходит слишком неожиданно, потому что Даня, чуть смущенный и, кажется, даже покрасневший, опускается обратно на кровать и смотрит почти в упор, даже не моргая. Внутри все почему-то обрывается, сердце падает куда-то в пятки, а во рту пересыхает, Ваня быстро пробегается самым кончиком острого языка по тонким губам, кажется даже не замечая, как порывисто выдыхает рядом сидящий брат, что в это самое мгновение ни на секунду не отводил собственный взгляд. - Хочу, - говорит Данил глухо, но уверенно. - Чего? Меня в репетиторы? Или девчонку?       Пусть будет второе. Так, кажется, правильнее. Пусть это будет первое. Почти что воет раздираемое на куски любопытство и азарт. Каково это будет, поцеловать кого-то вроде Дани, каково будет ощутить эти, наверняка невероятно нежные мягкие губы на своих, каково будет обвить чужую тонкую шею своими пальцами и ощутить на коже горячее влажное дыхание? Дело не в том, что Даня - парень, боже правый, нет, дело в том, что Даня - это Даня с его привычками, причудами, глупыми правилами, желаниями и запретами, вечными "но" и "так надо". Каково будет целоваться с этим идолом? Каково будет почувствовать собственное превосходство, когда меж их лицами не останется и сантиметра?       Теплая широкая ладонь мягко, нерешительно накрывает его запястье, это немая просьба, Данил просто хочет, хочет, а не требует, чтобы ему уделили толику внимания, чтобы Ваня наконец-таки обратил на него свой взор. - Так ты научишь меня? Ты научишь меня целоваться? - и только одному богу известно, насколько тяжело Дане было заставить себя просить о подобном.       Пальцы вцепляются в ворот чужой футболки, притягивая чуть ближе, заставляя парня напротив испуганно распахнуть свои светлые глаза и пожалеть о собственной просьбе, ладонь же плавно, почти любовно опускается на коротко стриженный затылок, Ваня вынуждает брата податься вперед и чуть склонить голову в бок.       Со свистом Даня вдыхает холодный воздух сквозь плотно стиснутые зубы, прежде чем горячие влажные губы накрывают его собственные, сминая, буквально заставляя подчиниться. Ване почти больно, настолько сильно Даня вцепился в него, стоило только мягко прихватить его пухлую нижнюю губу своими, он резко сжимает свои тонкие пальцы на чужом плече и сводит темные брови к переносице, будто собирается заняться какими-то сверхважными, но наверняка скучными размышлениями и все же не отстраняется.       Это приятно ощущать, тяжелое сухое дыхание на своих щеках, чувствовать, как трепещут тонкие нити темных ресниц в паре сантиметров от его век, слышать, как сбивается чужое, размеренное дыхание, и как оно медленно переходит в короткие всхлипы.       Данил лишь сдавленно охает, когда юркий мокрый язык плавно обводит белую кромку зубов, охает и напрягается сильнее, отчего Ваня готов чуть ли не волосы на голове рвать. Рука с широкой теплой ладонью мягко опускается вниз, ласково обводит острую скулу и ложится на правую щеку, как будто желая успокоить. - Приоткрой рот, - шепчет прямо в чужие губы Иванов, отчего холодный пот пробивает парня напротив.       Подчиняется нехотя, неуверенно можно сказать и еле-еле, и все же парнишка размыкает зубы и приоткрывает рот, отчего все тот же проворный язык тотчас принимается тщательнейшим образом изучать внутреннюю шероховатую сторону щек, Даня ощутимо вздрагивает рядом, стоит их языкам столкнуться, а потом совершенно неожиданно упирается своими ладошками в чужую грудь и пытается отстраниться.       Случайно они сталкиваются носами, затем подбородками и все от того, что Даня активно принимается вырываться, так что Ване приходится податься вперед, чтобы не позволить другу разорвать этот по-настоящему сладкий поцелуй, из-за какого-то внеочередного мнимого страха.       Горячо, горячее разливается по груди и спине, касается шеи и щек, а затем игриво щекочет живот. Ему хочется, хочется так, что начинают дрожать бедра.       Губами он прихватывает чужую и резко тянет на себя, целует щеку, потом подбородок и снова возвращается к чуть припухшим от сладкой муки губам. - Ваня! - еле оттолкнув от себя парня, кричит юноша и принимается судорожно вытирать рот тыльной стороной руки.       Это более, чем неприятно. - Что это было?       Закатить глаза и уйти или все же подразнить? - Мастер класс, - смеется он, а сам лишь крепче сжимает бедра, - и где мое "ты был великолепен"?       Подушка и глухое "придурок" летят в него, а потом ушей касается резкий хлопок двери, кажется, Даня выбежал из их общей комнаты. "Ну и к черту", - думает парень и раздраженно дергает металлическую молнию джинс вниз.