Молитва

Аллен привык молиться. Аллен падает на подогнувшиеся колени и привычно закрывает глаза, с силой сжимая ладони и переплетая пальцы. Он уже даже не усмехается, только вздыхает, вновь безнадежно, неверяще и бездушно вознося ввысь молитву в собственной голове. "Господи..." Пускай же горести и невзгоды отойдут. "Господи..." Пускай друзья мои останутся живы к завтрашнему дню. "Господи..." Пусть у меня достанет денег хотя бы на еду. "Боже..." Пускай Канда никогда не найдет меня. Он, как никто другой, знает, что мольбы эти не слышит совершенно никто, что "вселюбящий" бог их давно оставил свой народ, что небо безтронно и пусто, что небо – только большая серая лужа под его ногами. И все равно каждый вечер он продолжает падать на колени, продолжает жмуриться и безнадежно молить, молить, молить, молить, молить... Аллен не знает, чего ждет от этих молитв. Они, бессмысленные, жалкие, дают отдушину слишком слабую, слишком прозрачную, чтобы в самом деле как-то помочь сходящему с ума экзорцисту, но Уолкер продолжает возносить мольбы с упрямством осла. Может быть, именно потому, что ноша его стала уже совершенно неподъемной. В скором времени Аллен обнаруживает, что в его молитвах не хватает самого главного. Там нет, и, кажется, никогда прежде не было... Бога. А мысли его все чаще оказываются где-то совсем не там, совсем не в строках прошений о друзьях. И в то же время молитва становится чище и ярче, а с души вот-вот, кажется, сорвется груз, который уже слишком давно прижимает к земле седовласого экзорциста. Прошу тебя, Канда...

***

У каждого бог, видимо, свой, и оттого Аллен, давно проблему свою осознавший, давно уже с нею смирившийся, да только так из головы и не выбросивший, продолжает склонять колени. Он жмурится, он кусает губы, он переплетает белые от напряжения пальцы с бурыми, и молится опять и опять. Совсем не перед иконой, совсем не тому богу, которому нужно, и все-таки... "Канда..." Не приходи ко мне, Канда, не приходи. Не лови меня вновь, прошу тебя, позволь мне... Просто позволь... Сгинуть в одиночестве. Не смотри на это, я умоляю тебя. Аллен думает потом, что эта молитва вывернута наизнанку. Потому что, на самом деле, он желает совершенно противоположного, однако об этом не смеет даже просить. Хотя выдуманный его, до кончиков волос грешный его бог, кажется, все-таки всё понимает как надо. Потому, когда распахивается ткань повозки, и Аллен смотрит в синие и злые глаза, он понимает, что в этот раз, хотя бы в этот... Бога он выбрал... Правильно.