Abandonment Issues (Горечь утраты)

– Куда-то собираешься, док? – Ja. Медик не поднял глаз от чемодана. Он даже не взглянул на Снайпера, когда тот зашел в комнату с легкой улыбкой на лице, а сейчас замер как вкопанный в дверном проеме. – Когда? – спросил Снайпер, во рту пересыхало все сильнее с каждой секундой. – Сегодня ночью. – Куда? – Отсюда. Медик аккуратно, методично складывал рубашки. Он прятал одну за одной в чемодан, выравнивал, убеждаясь, что все на своих местах. Галстуки тоже были сложены, готовые к упаковке. Снайпер сглотнул. Горло было как наждачка. – Ты собирался уйти, ничего не сказав? Мне? – В этом был план. Доктор все еще не смотрел на него. Снайпер не был известен любовью к зрительному контакту, но это было просто... – Почему? Слово вылетело изо рта, прежде чем он успел подумать. Прежде чем смог решить, как он хотел его произнести, или что оно должно значить. В нем не было острых граней. Лишь капля грубости. Много откровенности. Он наблюдал, как руки Медика – слишком мягкие руки для мужчины с такой работой – потянулись за следующей рубашкой. – Срок моего контракта истекает в полночь, – объяснил Медик, слегка хмурясь, выровняв невидимую складку на ткани. – Моя работа здесь окончена, деньги переведены на счет. У меня нет причин здесь оставаться. Я чертова причина, хотел заорать Снайпер. Я причина остаться, и я стою прямо здесь. Но он не заорал. Не мог. Не важно, насколько хотелось это сделать, или как ужасно хотелось сжать кулаки, или пройти остаток комнаты, обойти кровать – я думал, это наша кровать – и встать лицом к лицу с Медиком, он не мог. Горло сжимало, и это помогало контролировать голос, конечности онемели и стали бесполезными. Так случалось, когда он расстраивался. Так было всю его жизнь, он замирал когда нужно было бежать, колебался, когда нужно было стоять на своем. Отец думал, что он слаб, мама считала, что он "чувствительный". Он не хотел знать, что доктор сейчас о нем думал. Он просто стоял там и смотрел, как тот собирает вещи. Просто стоял, как будто в груди не разверзлась дыра. – Ты возвращаешься в Германию? – услышал свой неестественный голос будто со стороны. Во всяком случае, это привлекло внимание Медика. Он остановился и взглянул на него, голубые глаза блеснули за очками. – Nein. Меня там не ждут, – ответил он и снова отвел взгляд. Снайперу никогда за всю свою жизнь так не хотелось схватить человека и как следует встряхнуть. – Ты едешь в город? – спросил он, ненавидя себя за то, что продолжал стоять там, пытаясь говорить, пытаясь вытянуть ответы, зная, что не получит ни одного. Док уходил. Он собирал вещи и уходил, и Снайпер больше никогда его не увидит. Он даже не должен быть здесь сейчас. Это прощание, которого Медик не хотел. Проклятье. Черт побери. – Да, – просто ответил Медик. Мне от тебя больше ничего не нужно, ясно услышал Снайпер в его тоне. Из пустоты в нем. Я уже получил все, что хотел. – Верно, – выдохнул Снайпер, больше для себя чем для Медика. Он прочистил горло. – Верно. Ну. Удачи, наверное. Ублюдок. Ты чертов, чертов ублюдок. Он ждал, ждал долгие полсекунды, просто чтобы понять, собирается ли ответить Медик. Он этого не сделал. Снайпер засунул руки в карманы, так глубоко, как только мог и развернулся на пятках, позволяя длинным ногам вынести его из лазарета за наименьшее количество шагов. Он не хотел больше там находиться. Его тут, черт возьми, не ждали, это точно. Собственный контракт истечет через два дня, и он сможет уйти. Заберет деньги, сядет в фургон и будет ехать, пока не вылетит с дороги. И он не будет думать о чертовых докторах, или путешествии по чертовому миру, или слишком мягких чертовых руках, прикасающихся к нему ночью. Нахуй, сказал он себе, открыв дверь плечом с такой силой, что наверняка получил синяк. Нахуй его, нахуй его, блять нахуй его. За поспешным побегом он не заметил, что голуби на насестах молчали. За разбитым сердцем и непониманием он не увидел подошвы начищенного сапога на полу, неестественно торчащего из-за кровати. За внутренним потрясением он даже не услышал звук спадающей маскировки и облегченный вздох. *** Шпион прекратил упаковывать вещи и посмотрел вниз на тело Медика. Кровь на ковре и волосах мужчины уже засохла. Тоненькая струйка тянулась из уголка рта. А ведь кому-то придется это убирать. Он стащил очки с кончика носа, моргая от внезапного улучшения зрения, присел. Медик не шелохнулся, когда очки аккуратно надели ему обратно. Глаза были широко открыты, зрачки расширились до черных, бездонных ям. Смотрели в никуда. Теперь его кожа была холодная, и это чувствовалось даже через перчатки. Шпион быстро отстранился. – Ничего личного, – сказал он телу бывшего товарища. Труп не ответил. Впрочем, ответа и не ждали.