Замедленного действия

      Саша смеётся звонко, танцует под луной и целует в щёку лучшую подругу вместо приветствия. Однокурсник Женя ей в ответ фыркает, когда она задаёт безумно не нужные вопросы. У Саши запястья скрыты под слоями ткани свитеров и рубашек, потому что она не верит в предназначения, как таковые. Саша хочет идти против системы, хочет особенной быть. И, уж конечно, не хочет, чтобы её наречённым был Женя этот. Женю и другом назвать трудно, что уж там о предназначениях говорить?       — Что, по-прежнему боишься смотреть на своё запястье? — он криво ухмыляется, хмыкает. Саша — до одури неправильная. В предназначениях смысл скрыт — предназначенность позволяет найти судьбу свою, позволяет верить в любовь. (вдруг часы уже остановились, вдруг ты уже встретила своего предназначенного)       — С чего это тебя так волнует, милый? — кидает она в ответ, подкрашивая губы светлым блеском, — Неужели хочешь, чтобы я была твоей наречённой? И, конечно же, она смеётся. Звонко так, весело, что Жене становится тошно. Потому что, конечно же, он хочет, чтобы именно она наречённой была. У него часы в запястье вшитые давно стоят, время не отсчитывают уже. Он знает, что наречённая рядом где-то, что они уже встретились, но он её имени-то даже не знает. Саша из кабинета, словно птица, улетает почти. У неё за спиной нет якоря в виде остановившихся часов на запястьях. У Жени он есть. И это его отделяет от неё. /// А она смотрит все выпуски Соль, пьёт клубничный сок и слушает музыку в таких же клубничных цветом наушниках. У неё в запястьях — боба замедленного действия, что сердце ей разрывает двадцать четыре на семь. Саша чувствует это: часы идут у неё в запястьях, разгоняя кровь по венам. И Саша боится, что остановятся они вот-вот (ей бы против системы идти, но нет, у системы другие планы абсолютно). Часы Жени не тикают два года — она помнит это. Помнит ухмылку тонких губ, помнит надменный взгляд на вопрос: «а у тебя, милая, остановились?» Часы Саши останавливаются через неделю — она рыдает у себя в комнате, падает на колени, в кровь их разбивая, царапает кожу ногтями. Потому что часы останавливаются — и хуже что, парень этот, официант в кафе который, Сашей звать (бывают же у судьбы шутки), нравится ей. Очень даже. (и это абсолютно неправильно, потому что знакомы они всего ничего, а часы в запястье, конечно же, врут). Саша не любит систему эту, Саша хочет быть о-с-о-б-е-н-н-о-й. Она считает, что это уж она заслужила точно, она ведь умная, она хорошая, цену себе знает. И ей, конечно же, не нужна любовь эта глупая в виде часов на запястье.  — Это нормально, — уверяет лучшая-почти-сестра-подруга, когда Саша рукав свитера поднимает, показывая замеревшее время. Саша думает, что, если бы её наречённой как раз-таки Рина была, всё было бы много проще. Рина — асексуальна до кончиков острых ноготков. У Рины часы остановились ещё лет пять назад, но, чёрт возьми, ей словно плевать абсолютно. Рина прикладывает к ярко-алым губам тлеющую сигарету, оставляя на фильтре отпечаток помады, хмыкает:  — Саш, ты переживаешь так, будто это конец света. В подтверждение слов светит тонким болезненно-бледным запястьем, с застывшем временем. Саша знает, что Рина права абсолютно, но что поделать она может? Саша — не до одури спокойная Рина. Саша взбалмошная, живая болезненно, она кричит до сорванных связок при истериках, смеётся, коль весело, звонко. Рине плевать — Рина выгоревшая до пепла, словно сигарета в её длинных пальцах. Саше кажется, что лучше быть выгоревшей и асексуальной, чем быть болезненно живой и искать своего соулмейта. ///  — У тебя остановились часы? Женя до одури нахален. Он не здоровается, не спрашивает ничего. Женя просто подходит, выхватывает из рук книгу, и нависает сверху. Саша смотрит снизу вверх, почти не волнуется. Она ухмыляется, проводит подушечками пальцев по плечу.  — С чего тебя это волнует так, солнышко? Женя тяжело дышит, удивлённо отшатывается. Саша хмыкает удовлетворённо, выхватывая из рук Жени книгу в ответ. На вопрос «откуда», Рина беспомощно разводит руками, мол, понятия не имею, милая.  — Скажи, тебе действительно плевать на то, кто твой соулмейт? Рина болезненно смеётся каркающим смехом на вопрос, того гляди — лёгкие выплюнет со смехом вместе (прекращала бы курить, прелесть ты моя, — качает головой Саша, но Рина игнорирует абсолютно), она и отвечать-то не спешит. Саша думать начинает: а уж ответит ли на вопрос вообще? Но Рина отвечает.  — Помнишь Кристину? Я любила её. Её часы остановились раньше моих, так что мне уже плевать. А ты свой шанс не упусти, ладно? Саша помнит Кристину. Конечно же помнит. Помнит всполохи ярко-рыжих волос, мелькающих в кабинете, помнит при людные поцелуи Кристины и Рины. Саша помнит — помнит, как Рина по вечерам напивалась, да ей в плечо рыдала. Кристина уехала — у неё часы остановились, она нашла своего соулмейта, и Рине с тех пор на всех плевать. А ведь они могли быть счастливы. Система ломает счастье. У Саши в запястьях — взорвавшаяся бомба медленного действия.  — Не упущу. Вдруг хоть мне из нас двоих повезёт, а? Рина смеётся.