Величествен, как кедры

"...вид его подобен Ливану, величествен, как кедры; уста его — сладость, и весь он — любезность. Вот кто возлюбленный мой, и вот кто друг мой..." Песнь Песней — Нет, не сюда, — внезапно говорит Акменра, качая головой, когда Ларри начинает уводить его в их привычное место: комнатку на третьем этаже рядом с задней галереей. Ларри смотрит на него, прищурившись. Акменра улыбается — загадочно и слегка смущённо. Крайне сложно устоять перед такой улыбкой: несмотря на то, что Ларри очень хочет как можно скорее получить доступ к тёплому сильному телу фараона. — Ладно, тогда веди, — Ларри делает величественный жест рукой, стремясь как-то скрыть своё возбуждение. И искренне надеется, что прогулка запланирована не слишком дальняя. Потому что у него больше нет силы ждать. Акменра не прекращает улыбаться, а потом вознаграждает его поцелуем — и всё равно отходит подальше. Но пока они идут — сплетает свои пальцы с пальцами Ларри. Они оба не часто открыто демонстрируют другим свои чувства, и Ларри принимает это как молчаливое извинение, пока что послушно следуя за фараоном. По пути они получают несколько кивков от монголов, озадаченные хмурые взгляды от пуритан, полное отсутствие интереса от каких-то ископаемых рыб и громкий свист хором — из зала диорам. — Куда это вы тащитесь со своим милым фараончиком, босс? Ларри говорит себе, что он ни в коем случае не должен краснеть перед Джедидайей и Октавиусом. Ни за что. Он открывает рот, чтобы возразить, но Акменра опережает его и протяжно, с намеком на ухмылку спрашивает: — Должен ли я напомнить тебе про Колизей, Джедидайя?.. После напоминания о случившемся в Колизее Октавиус лупит Джеда в грудь, сбивая с него шляпу. — Эй, ты чего?! — Нас теперь будут вечно этим дразнить, и всё из-за тебя, — говорит Октавиус, за что получает кулаком в плечо. И пока звуки драки затихают в коридоре, Акменра уводит Ларри в другую дверь. В голове у Ларри, да и во всем теле, потрясающая мешанина из смущения и желания, и это просто невозможно. Ему тридцать четыре года, он разведён, у него сын, а Акменра заставляет его чувствовать себя шестнадцатилетним подростком со своей первой девушкой. — Куда мы идём? — да, он не может не спросить, как те же подростки обычно спрашивают во время путешествия: но в ответ получает только лёгкую улыбку. Хотя в итоге не оказалось ничего экзотического: они просто приходят в египетскую галерею, туда, где Акменра каждый вечер просыпается и выходит из своего саркофага. Когда они идут мимо охранников-шакалов, те приветствуют их, Акменра в ответ рассеянно кивает, а Ларри пытается задавить чувство покалывания в шее, которое ощущает всякий раз в таких ситуациях. — Ну вот, — говорит Акменра. И подталкивает Ларри ещё на два шага ближе к... Ой. — Подожди, что ты... мы не можем... Но Акменра быстро пихает Ларри вниз — прямо на трон фараона. Ларри грохается туда с неизящным «уфф», и сразу же обнаруживает у себя на коленях самого фараона, который решительно впивается в его рот поцелуем, явно чтобы заставить заткнуться. И Ларри затыкается. Акменра сидит верхом на его коленях, прижимая его к искусно украшенному креслу, и от жёсткой неудобной спинки у Ларри трещит позвоночник, но на это уже наплевать, потому что поцелуй продолжается и продолжается; а потом Акменра делает паузу, но только чтобы переместить свой рот Ларри на шею. И тогда Ларри понимает, что у него заканчиваются всякие отговорки на тему «нехорошо так баловаться на фамильном троне древнеегипетских царей». А потом сбивается дыхание, когда Акменра опускает руку вниз и ладонью обхватывает его член через форменные брюки. Ларри думает, что Ак не хочет медленных прелюдий, и начинает забираться руками под его тунику, чтобы вернуть долг. Но фараон качает головой, отодвигается от рук Ларри и слезает вниз прежде, чем тому удаётся понять, что происходит. Тёплые руки стаскивают с Ларри штаны: Акменра опускается на колени у подножия трона, что-то на его одежде при этом громко позвякивает. И да, Ларри взрослый мужик, которому больше тридцати, он должен быть опытнее, спокойнее и всё такое прочее, но шестнадцатилетний подросток внутри начинает вопить «вау, минет!» — когда становится ясно, что именно это сейчас и случится. А потом Акменра берёт член Ларри в рот. В какой-то момент в голове у Ларри происходит полная перезагрузка; каждая мышца его тела напрягается до боли, словно где-то в мозгу перегорает предохранитель. Акменра проводит языком по стволу, медленно и непристойно, и Ларри чувствует, как из его горла сам собой вырывается стон. Акменра легко обхватывает основание члена, и Ларри ударяется затылком о спинку трона. Акменра начинает двигать по стволу рукой, продолжая удерживать головку в теплом и влажном рту; Ларри пытается держать глаза открытыми, у него не получается, он пытается продержаться подольше, у него тоже не получается, и он вместо этого смущающе быстро кончает. Оказывается, фараоны проглатывают. Ларри, слегка дрожа от пережитого, пытается прийти в себя: глаза медленно фокусируются на золотом балдахине. — Надеюсь, это подходящая замена твоей каморке? — Так... не... честно, — Ларри не глядя тычет пальцем в направлении Акменра. — У тебя совершенно неприличный рот. И... и всё остальное. И подавляющая личная харизма. И вообще!.. Он скорее чувствует, чем слышит, Акменра удовлетворённо хмыкает. Потом раздаётся шелест, и фараон попадает в поле зрения — уже без украшений и церемониальных одежд. На нём только лён и шёлк, и он снова взбирается на трон, и Ларри получает обратно своего фараона: тёплого, прекрасного, возбуждённого фараона. Который теперь, совершенно не стесняясь, сбрасывает своё возбуждение руками прямо у Ларри на коленях. — Ты даже не представляешь, как долго я мечтал об этом, — шепчет Акменра Ларри на ухо. Если бы сторожу действительно было шестнадцать, он бы мог кончить ещё раз только от одного этого зрелища и, боже, от запаха. Но всё, что он может сделать сейчас — это шептать в ответ про то, что он хочет сделать с фараоном, и про то, о чём он думает в течение долгих дневных часов с тех пор, как они начали заниматься всеми этими вещами. А ещё он может удерживать и впитывать каждое мгновение, а также целовать Акменра, когда тот начинает кончать, проглатывая каждый его вздох и стон. И, черт возьми, Ларри уже практически близок к тому, чтобы начать воспевать рот Акменра в стихах. Кстати, в старших классах у Ларри по английскому была твёрдая двойка, поэтому, возможно, он просто сходит с ума. Ну, немножечко. — Так... ты действительно мечтал заняться этим на троне своих предков, или это просто, ну, знаешь, подходящая поверхность? — спрашивает Ларри, когда они ненадолго затихают. Ему бы нужно вернуться к работе, но... чёрт с ней, с работой. Ничего с музеем не случится за десять минут. — О, мой друг, ты исполнил мою фантазию трехтысячелетней давности, — хихикает Акменра. — Замечательно. Долгая пауза. — Погоди, ты что, не шутишь? Акменра ухмыляется и встаёт. Ларри жаль терять это тепло — он любит обниматься, и кто бы осудил его, — но зато теперь он может наблюдать за игрой света и тени на теле фараона, пока тот надевает обратно свои регалии. — У нас при дворе была самая пронырливая на этом берегу Нила толпа сплетников, любящих совать нос в чужие дела, — говорит Акменра. — Мне бы никогда что-то подобное не сошло с рук, не говоря уже о моем авторитете. И конечно, я вообще не мог ничем таким заниматься, пока на троне был мой отец. Ларри встаёт и целует фараона, пока тот напяливает корону. Он не может ничего с собой поделать, ведь Акменра так близко. — Да, честно говоря, когда я устраивался на эту работу, в перечне моих рабочих обязанностей не было сказано ни слова про помощь в осквернении фамильного трона древнеегипетских правителей. — Но я в любом случае ценю твою услугу. — Мне нужно будет сообщить в агентство, что они должны внести некоторые изменения в описание этой вакансии!.. Приведя себя в минимально приличный вид, они выходят из египетской галереи, снова держась за руки. Акменра улыбается, и Ларри чувствует такое счастье, какого не испытывал со времён знакомства с Эрикой. И это означает, что у него большие проблемы.