О разнице культур

В один прекрасный день — точнее, ночь! — Ларри собрался с духом и всё-таки спросил: — Ак... а скажи: почему у тебя на теле... нигде нет волос? — А ты только заметил, что ли? — расхохотался Акменра и ладонью провёл Ларри по голой ноге. — Через два месяца? О, Хранитель Бруклина, великий изобретатель, исследователь!.. — Можно подумать, эти два месяца мне до того было, — пробурчал Ларри. И верно, совершенно не до этого было сначала, и потом, и ещё потом — когда всё началось, и продолжилось, и длилось, и стало понятно, что оно не на один раз. Когда Ларри получил возможность не только смотреть издалека, но ещё и касаться, обхватывать, проводить губами, прижиматься обнажённой кожей и... всё остальное. Вот совершенно не до таких мелочей было, честное слово!.. — Если быть точным, первый раз ты мог увидеть меня без всего — ну, почти! — ещё раньше, когда скрижаль украли, помнишь? Мне же пришлось при вас с Ником переодеваться. — Во-первых, мы тогда отвернулись, если ты запамятовал! Во-вторых, я был... крайне взволнован! В-третьих, в твоём зале было темно, как не скажу где! А в-четвёртых, схенти ты всё-таки не снимал! — Потрясающе! То, что я его не снимал — ты всё-таки запомнил!.. — Отвяжись, Ак, — Ларри уже и не рад был, что затеял этот разговор. Но тем не менее — спросить давно хотелось, потому что у него-то самого... Брюнеты со светлой кожей — в отличие от смуглой! — обычно выглядят даже более волосатыми, чем есть на самом деле. И настал момент, когда Ларри не только заметил эту чёртову разницу, а ещё и стал стесняться. Себя и своих волос. Собственно, наверное, потому и заметил: хорошо знал с подростковых времён, как мучаются с этим темноволосые мальчики. В юности Ларри даже бриться приходилось иной раз дважды в день! А уж насчёт всего остального... Эрика, помнится, всё возмущалась: «Дэйли, ты как неандерталец!» И проводила пальцем по чёткой, заметной дорожке волос от пупка к члену. Выше пупка дорожка вообще постепенно превращалась в заросшее пространство до самых сосков: в самом деле, как неандерталец. Вот теперь, через два месяца после того, как они с Акменра... Ларри самому стало от себя тошно. — Так тебя интересует, почему у меня нет волос — или куда они делись? — продолжал улыбаться фараон. Ларри скорее чувствовал, чем видел его улыбку, потому что Ак устроился где-то внизу, головой у Ларри на животе, носом практически в те самые заросли на лобке, которых Ларри в последние дни начал отчаянно стесняться. — Давай только условимся, что мы оба не виноваты в нашей разнице культур, — начал Акменра. — Я не знаю, читал ты про это или нет, но в наше время наличие или отсутствие волос на теле говорило о социальном положении. Чем выше статус — тем меньше волос. — Хорошо вам было, — тут Ларри смутился ещё больше. — Сейчас люди мучаются — драгоценности, машины, огромные дома, список Форбс... А тут чего проще: сбрил на себе все волосы, и уже фараон. Красота! — Красота, да, — Акменра вздрогнул. — Понимаешь, эта процедура... она была настолько долгая и малоприятная, что людям низшего сословия просто не хватало на неё сил и времени. Это сейчас наверняка есть какие-то современные средства — я сам не знаю, но по аналогии со смазками! — а тогда было сложно. У моей мамы была специальная служанка для удаления волос. Пинцетом. По одному. — По одному?! — тут уже и Ларри проняло. — Что, слишком мрачно? — фыркнул Акменра. — Да, пинцетом и по одному. Моя мама тоже темноволосая, как и все её соотечественницы, и я с ранних лет помню из этой области только одно: слёзы на её глазах. Она плакала, понимаешь? От боли! — Очень её понимаю, да. А с тобой... что сделали? — С мальчиками тогда церемонились меньше, если это можно так назвать, — Акменра ещё раз провёл пальцами по голой ноге Ларри, ероша волоски. — Например, ткань с воском. — Серьёзно? — Ларри вспомнил мучения Эрики с восковыми полосками и усмехнулся. — Так это от ваших времён идёт? — А ты, великий изобретатель, не знаешь, что древние египтяне дали бы тебе сто очков вперёд? Мы изобрели зубную щётку, мыло, дезодорант и вот, как видишь, средство для эпиляции, которое пережило века! Но тоже скажу тебе: это больно. Представь, мне было лет двенадцать, когда отец сказал: «Пора приводить тебя в порядок» — потом меня куда-то потащили, и там... брр!.. И это только руки и ноги, а всё остальное — знаешь, чем? — Ы?.. — Ларри приготовился услышать нечто страшное. И услышал. — Кремнёвым ножом, — голосом чревовещателя сказал Акменра. — Да, это аналог современной бритвы, но! Представь себе, Ларри Дэйли: тебе двенадцать лет, ты только что осознал, что такое твоё мужское достоинство и для чего оно тебе нужно, и тут вокруг всего этого — ножом? Я лежал и боялся, что сейчас у жреца рука дрогнет, и... — А как же обрезание? В четырнадцать? — Не спрашивай, — Акменра снова мрачно фыркнул. — Вот тогда я точно думал, что останусь заикой. И что всё-таки мне отрежут член целиком, как и собирались два года назад! — Погоди, тебе что, ничего не объяснили? — Ничего, — Акменра, насколько мог лёжа, пожал плечами. — А зачем? Ты же помнишь: ухо мальчика на спине его *, и всё такое. Ребёнок должен слушаться, а взрослым лучше знать, что с ним делать. Ларри опять задумался... о разнице культур. Ему в десятилетнем возрасте лечили зуб, и то мама много раз пояснила, что и зачем будут делать, и что это будет не очень больно, но немножко неприятно, и нужно будет посидеть с раскрытым ртом и всё такое... Было страшновато, но спокойно от ясности того, что происходит. А если ничего не ясно? И если это не зуб, а... пониже?.. — Кошмар какой, — всё-таки выдохнул Ларри. — Нашему народу в этом плане, уж прости, больше повезло: когда обрезание делают на восьмой день жизни, это несколько проще. — Но тебя-то не на восьмой день обрезали? — Я американец, поэтому — сразу после рождения. В первые сутки. И вроде бы под наркозом. — Под наркозом... Отец говорил, что, во-первых, неразумно мальчишку травить опием, а во-вторых, будущий правитель должен учиться терпеть боль и преодолевать страх. Кстати, ещё насчёт ножей: ты когда-нибудь пользовался опасной бритвой? — Нет, — признался Ларри. — Дедушка пользовался. — Тогда просто представь, что опасная бритва вместе с волосами сцарапывает верхний слой кожи. И возникают раздражения. А если это не стальная бритва, а кремнёвый нож? Он грубее. И если это не на лице, а на... Это ужасно. А если каждые две недели? Вот клянусь, я тогда так завидовал низшему сословию! Но когда узнал, как везёт жрецам — то хоть немножко успокоился. Я мерзавец, да. — А что жрецы? — Им приходилось брить всё, даже голову. И они пользовались для этого свинцовыми пастами, которые выжигали волосы. Знаешь, какие волдыри от ожогов оставались на голове? Я однажды увидел, и мне стало дурно. Отец сказал, что это плата за право служения богам. Как у вас говорят — кажется, тогда я задумался о том, чтобы стать атеистом. — Так сейчас-то почему у тебя нет волос? — Ларри решил поменять тему. И в очередной раз понял, какой он идиот. — Так у мёртвых волосы не растут, ты же понимаешь? Перед бальзамированием их все, естественно, убрали, а сейчас, пока я... ммм... сплю, они так и остаются. А когда я... эээ... не сплю, — Акменра снова фыркнул Ларри в живот, а потом коротко прихватил губами кожу, — они просто не успевают вырасти. Так что придётся тебе со мной... с таким, а? — Да мне-то, по большому счёту, всё равно, — признался Ларри. — Я скорее спросил... потому что я... что у меня... и подумал: а вдруг тебе противно... со мной? Как с представителем низшего сословия?.. — Ты думал, что мне противно, но я терплю? О, Ларри Дэйли, ты великий мудрец! А потом, ну допустим — вот я сейчас скажу, что мне противно, — при этих словах Ак прицельно запустил пальцы в волосы на лобке Ларри, — ух, как мне противно, ты не представляешь даже... — Ларри всё ощутимее чувствовал кожей его улыбку, и от этого становилось так чертовски приятно, что, кажется, даже член начал вставать, — так вот, если я так скажу, ты что — тоже будешь делать тотальную эпиляцию каждые две недели? Ларри помолчал и признался: — Я бы делал. Если возникла бы необходимость. Почему и спросил. Акменра тоже помолчал. А потом сказал вроде бы невпопад: — Знаешь, Хранитель Бруклина... раз у меня теперь временами есть доступ в интернет, я начал изучать вашу культуру, в том числе религиозную. Был у вас такой просветитель, если я не путаю, — ученик и последователь вашего единого бога. Его звали Павел, кажется. Так вот, он написал послание жителям греческого города Коринф. И там было написано — я даже выучил наизусть, пусть и не целиком: «Любовь долготерпствует, милосердствует, не завидует, не превозносится, не гордится, не мыслит зла; всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит». И теперь я вижу на практике, Ларри Дэйли, что такое «долготерпствует и всё переносит». Да, высока вероятность, что даже современными средствами это будет малоприятно. И мне бы не хотелось, чтобы ты из-за меня испытывал такие ощущения. Кроме того, мне то, что у тебя на теле, очень нравится. И возбуждает. Осирис знает, почему!.. Может, потому, что у меня такого нет? Я ведь сам долгое время переживал: вдруг тебе противно, что я — взрослый человек, почти двадцать один год! — с учётом ваших критериев похож на какую-то пластмассовую куклу. Я и так-то не очень солидно выгляжу, а ещё и без волос... — Уверяю тебя, Ак, — Ларри наконец обрёл дар речи, — мне подобное даже в голову не приходило. И, если честно, я действительно только недавно заметил, что... А до того... даже когда ртом... не замечал, и вообще не думал про такое: мне тогда было о чём подумать, кроме этого! — Вот и я про то же, — кивнул Акменра. — Но если ты спросил — может, здесь просто немножко подравнять? А то длинные волосы, по правде говоря, во время оральных ласк иногда в рот лезут. — Вот это не вопрос: признаться, я об этом и сам думал. У меня триммер есть, и я завтра днём... — Эй, а почему днём? — Акменра даже сделал вид, что обиделся. — Приноси лучше свой этот — триммер, так? — сюда, мы удерём в местный душ, и там я тебе помогу. Хочешь? Это будет даже интересно. И провокационно! — И закончится всё минетом в душевой? — Вот не то чтобы я возражал, да и ты, думаю, тоже не будешь особенно в претензии. Тут главное — лишнего не отхватить!.. Ларри слушал, как смеётся Акменра, чувствовал, как тот придвигается всё ближе к члену, как перебирает волосы вокруг и утыкается в них лицом с очаровательным «м-м-м», — и ощущал себя чертовски счастливым. Воистину — любовь не превозносится, не гордится, не мыслит зла... что там ещё? И хоть какая будь разница культур, — в этом понятии многое остаётся неизменным. _________________________________________________ * "Ухо мальчика на спине его, и он слушает, только когда его бьют" – поговорка древнеегипетских наставников, найденная в рукописях