Там человек сгорел

Нельзя им доверять, Драконам — величественным подлецам. Они не чтят, увы, законы, считаясь ровней всем глупцам. Как жаль, что поняла я поздно и истину, и тот завет, что вторят нам с пеленок грозно: ≪Дракон — причина наших бед≫. Но я-то думала иное! Что он иной, другой, но я… в чудовище влюбилась злое, — он сердце выкрал у меня. Однажды на ночной поляне, где свет луны в тени мелькал, застывши на глубокой ране в Дракона теле, что лежал полуубитый и разбитый, забыт был всеми, не дышал, но взгляд янтарных глаз был чистый. Меня к себе он зазывал. В том янтаре мольба блестела, пройти я мимо не смогла, а сталью тело отливало: зияла в чешуе дыра. И слышу я — подобно сон — отчаянный, тяжелый крик. Из уст его сорвался стон — он сердца моего достиг. Замедленно, едва дыша, как будто он хотел пожить, смыкались чудища глаза, но он боялся попросить… Сбежав к дракону очень быстро, желая лишь помочь ему, я не заметила, что искры уж вспыхнули, вступив во тьму. Цветов корзина увядала, забытых мной из-за судьбы. Ведь в ночь ту я рабыней пала неправильной такой любви. Кто б мог подумать — дочь купца, забыв про страх, людской наказ, спасет Дракона-подлеца, упав в любовь в свой первый раз?! Леча чудовище святое, каким казался мне Лухан, не вспоминала я былое, ведь домом был мне лишь туман — наш город-призрак, а виной тому дракон был очень злой. Но предо мной Лухан-дракон предстал другой: ранимый, добрый, и принял облик свой людской. Был одинок, во всем был лишним, а грусть в глазах скрывал тоской. В печали сердце содрогалось, пыталась я его согреть, — с трудом, но все же удавалось. Не знала, что могу сгореть. Любви огонь ведь непослушен, чтоб он пылал — нужны «дрова», а будешь ты так простодушен — огонь лишь поглотит тебя. И только пепел сам чуть позже начнет тихонько дотлевать. Тогда тебя вдруг вспомнят тоже: «Как можно этого не знать?». И все в огне. Печет и гложет, но захотелось вдруг тепла, и люди вторят: «Так негоже, там человек сгорел дотла». Учтив, красив, приятен, нежен, Лухан, стал в обществе бывать, приняв обличье человечье. Забыла я, что значит спать. Его влекло к балам, утехам, ведь метка дьявола была: он соблазнял собою женщин, он льстил, сводя их всех с ума. В свет выходя, он стал иной: заносчив, смел, и даже важен, увлекся он своей игрой. И монстр внутри был взбудоражен. Начался вдруг неравный бой, ведь Лу наивно полагал, что зверь спокойненько дремал, да и топор борьбы давно закопан был в войне с собой. Вот только мир, уже прогнив, не терпит тварей и Драконов, он без каких-то там причин, готов слепцом блюсти законы, что тьму во тьме, а в свете свет узрели как-то, и не важно, что лучик солнца в темноте у чудищ есть, пусть несуразно такое слышать, но ведь факт! И чудища — в сердцах людей. Есть монстр в крови и неимущих, вельмож и даже у царей. В Лухане что-то надломилось, опало пеплом все к ногам, но он вдруг потерял запал, не понимая, что случилось, куда азарт его пропал. А я… Что я? Ждала, бледнея, и тая, будто на глазах. Ждала его лишь одного — он ядом был мне на губах. Дракон рожден дитем свободы, и возвращаясь вновь ко мне, казалось, что бежали годы, паля его в чудном огне, которым я же и сжигала… Я знала: больше он не сможет жить, так как я жила сейчас, и совесть потихоньку гложет, в надежде выменять у Бога (?) немного времени для нас. Но знала б я, что пьянь дурмана в Драконе жар вновь возродит, и пыл жесткого романа концом для нас вдруг послужит… Наверно, оттого бледна, что начат был вдруг разговор. Испив любовь и боль сполна, он мне заменит приговор:  — Послушай, милая моя, всем сердцем ты мне полюбилась. И мне не надо бытия, где б ты меня не изменила. Ты знаешь, я готов на все, хоть душу Дьяволу продать, благодаря тебе спасен, но нет во мне же благодати. Как сердца нет, так и души, тут не попишешь ничего, одно прошу: меня прости. Ушел. Спасибо за тепло. Пока Дракон мой говорил, в очах вдруг стало так темно. Словами он меня душил. Я шла на дно, на дно, на дно… *** ≪Как тяжело ходить среди людей и притворяться непогибшим, об игре трагической страстей повествовать еще не жившим≫.* Я понимала суть тех слов, однажды брошенных поэтом. Ведь жизнь дала мне сей урок: не пренебрегай заветом, что старшие тебе твердят. Они сберечь тебя хотят. Дракон ушел, поднялся к звездам, оставив мне на память шелк. Вернулся он туда, где создан, чтоб небесам вернуть свой долг. Лухан рожден был для кручины, для одиночества, игры. Любовь Драконам не причина, чтоб вдруг забыть, что так мудры. Дракон совсем не человек, чтобы страдать от дел амурных; так бесполезно жить в свой век, теряясь в чувствах этих бурных. А я? Что я? Я из людей. И мне знакома эта боль. Чуть стала от любви глупей, на ранах щиплет больно соль… Теперь печаль живет во мне, в глазах лишь грустью отражаясь. Его простила я, но где? Где жить теперь мне, не скрываясь, от той тоски, что поглощает мой свет, мою любовь, меня? Его простила я. А он? Прощает? Забыть его ведь не смогла…