День накануне

Лютня фальшивила. Подтягивание колков, перенатяжка струн, долгое вдумчивое перебирание ладов – всё это не дало никаких результатов, и пришлось, морщась от расстраивающеся мелодии, бренчать – другого слова не находилось – второй час, задумчиво глядя в стену. Утреннее смешение света наступило совсем недавно, если чувство времени не подводило, но ни тренироваться, ни отправиться в гости к приятелям, ни хотя бы разобрать скопившиеся дела, ни, в конце концов, поесть желания не возникало. Апатия овладела им окончательно и бесповоротно, вытеснив все желания, чувства и эмоции. И лютня фальшивила. -Не сомневался, что найду тебя здесь, - донеслось от дверей. Он невесело дернул уголком рта. -Где ещё мне играть, как не в музыкальной комнате? -У себя в покоях. На террасе. В саду. Форменос велик. -Ты же сам не веришь себе, Нельо. Старший брат так же невесело усмехнулся, тяжело опускаясь в широкое кресло. Дорожный плащ , с досадой отброшенный в сторону, неопрятно свесился с подлокотника, но нолдо не обратил на это внимания, устало прикрывая глаза. Поднял руку в дорожной перчатке: -Я здесь подремлю, хорошо? К Амбаруссар с утра пораньше дружки зашли, ор выше Таникветиль. -Хорошенькое дело! – Делано возмутился он. – То есть мне прекращать игру? -Нет… - Донеслось полусонное. – ТЫ не мешаешь. Вскоре от кресла донеслось еле слышное посапывание. Играть он стал немного тише, но не перестал, привычно подстраивая ритм мыслей под ритм мелодии, рождающейся в умелых пальцах. Форменос не располагал к беспечности, зато располагал к уединению, особо в последнее время. Отец после изгнания был сам не свой, и сыновья старались помочь, как могли – хоть и могли немногим. Феанор часто запирался в сокровищнице, купаясь в бьющем от Камней свете, озаряющем становящееся мягким красивое лицо, или же просиживал в покоях лорда Финве, молча выслушивая мудрые речи нолдорана. Мама в такие дни умела растормошить отца, превратить его пламенность в тепло, согревающее, но не сжигающее, вернуть улыбку… Мама… -О чем задумался? Менестрель не удивился. За самым старшим водилось такое: вроде безмятежно почивает, но стоит кому-то из младших напроказить, да хоть тому же Тьелко удрать без спросу или Амбаруссар учудить нечто глобальное – и рыжий великан тут как тут, зачастую быстрее отца: кому по шее, кому поможет, кого прикроет перед родителями. Прикрывал, помогал и раздавал – они давно уже взрослые мужи, Курво и вовсе сам отец, и детство, которое у всех было таким разным, без следа кануло в воды Ульмо. Странное настроение сегодня, ностальгия непрошеная вот привязалась, ест изнутри, противная. -Помнишь, как дома бывало весело? Ещё до всего этого… - Он запнулся, подбирая слова, пока не махнул рукой. – Все собирались, Финрод, и Турьо с Финьо, и даже девочки не мешали! -Вспомнил, - равнодушно откликнулся Майтимо, - ты ещё вспомни, как Курво приходил смотреть на близнецов и спрашивал, почему их двое. -Да ему всего ничего же было! -Да? А по-моему, вполне взрослый… Ты тоже тоскуешь, а я надеялся, что хоть тебя не покинуло благодушие. Это было что-то новенькое. «Тоже» резануло слух, заставило нахмуриться. -Братья? -Да. Тьелко ушел с псом, Атаринкэ у себя в кузнице, близнецы смеются с друзьями, Морьо вместе с ними, ты предаешься музыке – и у всех одно и то же. -Ну, я то-менестрель, мне положено пребывать в философской меланхолии. -Ты феаноринг. – Нельяфинвэ встал, в несколько размашистых шагов пересекая комнату и останавливаясь у витражного окна, бросившего на лицо и одежду изумрудные и охристые отсветы. – Ты не умеешь скорбеть просто так, потому что не умеешь. -Забавный аргумент. -Зато действенный. -Сам-то где был с утра пораньше? -Ездил в Тирион. -О… -Не удивляйся. Отец может изображать равнодушие, но дом его там. А у меня там друг. И не только он. И не только у меня. В коридоре послышался голос: -Лорд Феанаро! Лорд Феанаро, где вы? Голос не был ни взволнованным, ни, что было любопытнее, знакомым. Братья переглянулись, одновременно бросаясь к двери. По коридору в сопровождении одного из Верных Первого Дома шёл незнакомый муж в голубом, белом и серебряном. Принадлежность его к эльдар была явной, впрочем, как и принадлежность к майяр или любому другому народу. Хлопнула дверь, ведущая в кабинет старшего из принцев нолдор. Феанор, скрестив на груди руки, наградил посланца тяжёлым взглядом, в котором сквозило лёгкое недовольство. -Кто ты, потревоживший меня? -Посланец Валар, сын Финвэ. Моё имя Ораниэ. Приезжий склонил в полупоклоне голову, протягивая нолдо свиток, запечатанный причудливым синим воском. Пальцы Мастера нетерпеливо взломали печать, глаза наскоро пробежали текст. Пламенный медленно поднял затвердевшее лицо. -Манвэ приказывает МНЕ? Второй поклон был ниже. -Владыка Манвэ принимает в расчет и волю Валар, и твоё изгнание, и лишь потому счел необходимым подчеркнуть, что твое присутствие на празднике, коий состоится завтра, желаемо всеми. -А если я не приду? – Ядовито осведомился отец. – Приказы Манвэ не взрастят приязни, Ораниэ. -Я всего лишь уста Валар, - развёл руками тот, - смири свою гордость, принц нолдор. -Он придет. Нолдоран стоял на пороге своих покоев, так же, как сын, скрестив руки на груди. Он был спокоен, даже безмятежен, благожелательно глядя на посланца. -Ты доставил приказ, уста Владыки Ветров. Он прочитан. Благодарю тебя. -Ты желанный гость на завтрашнем празднике, - теперь гость склонился куда ниже, - Сидящие на Таниквэтиль просят тебя… -Владыки могут просить сколько угодно, - раскатился по дому глубокий голос, - пока мой возлюбленный сын находится в изгнании, не пристало мне веселиться, тем паче с теми, кто несправедливо осудил его, углубляя тем вражду между моими сыновьями! -Отец!! -Молчи, Курво! Передай Владыке Манвэ и Владычице Элберет, майя Ораниэ: Финвэ нолдо не придет на праздник. Даже если ему прикажут. Гонец открыл было рот, закрыл. Молча повернулся на каблуках, с подчеркнутым достоинством удаляясь прочь. Стоило укрытой голубо-белым плащом спине скрыться, как внуки бросились к деду. -Лорд Финвэ! -Нельо, Кано, вы слышали. – Нолдоран глубоко вздохнул. – Я останусь в Форменосе. -Мы тоже. - Слова впервые за сегодняшний день находились легко. – Нам всем нечего там делать. Пусть Валар веселятся! -Нет, Кано. Вы должны быть с отцом, чтобы все видели: Первый Дом един. -Да. Мы сделаем это. – Нельо склонил голову в знак согласия. -Мы сделаем это. – Тьелкормо, нехорошо улыбаясь и поглаживая лобастую башку Хуана, ступил от дверей. -Мы сделаем это. – Морьо придержал за плечи рвущихся вслед за гостем Амбаруссар, легонько их встряхивая. -Мы сделаем это. – Младшие, как всегда в таких случаях, говорили хором. -Мы сделаем это. – Бросил Куруфин, отирая ладони о рабочий фартук. -Мы сделаем это, - шепнул он, невесть зачем ударяя по струнам так и не выпущенного инструмента. И лютня отозвалась чистым звонким аккордом. …Позади остался осквернённый Врагом Форменос, гробница с телом Финвэ, воссоединившимся с возлюбленной супругой, смута, мёртвые Древа, гневные Валар и расколовшийся надвое народ. Позади осталась сгоревшая Альквалондэ, трупы тэлери, братья, ставшие врагами. Позади осталось слишком многое, и пальцы всё сильнее сжимались на мокром от принесённых ветром брызг поручнях. Позади остался проклятый праздник, слишком весёлый, слишком помпезный и величественный, чтобы не закончиться слезами. А клятва всё ещё висела в пропитанном морем воздухе, и весь смысл десятков слов сводился к коротенькому и простому смыслу. Мы с тобой. Мы с тобой, отец.