bad blood
26 ноября 2017 г. в 22:45
Есть у неё такая привычка — расставаться.
Чеён никогда ни к чему не привязывается, о чём гласит татуировка на её левом запястье.
Как только Пак чувствует, что начинает постоянно думать о человеке и желать его увидеть, она растворяется в тумане ночного города, словно её никогда и не было. Ни адреса, ни записок, ни пропущенных звонков. Словно Чеён — это всего лишь мираж, созданный одиноким разумом простуженного и забытого человека в огромном городе.
Чеён — это сломанные грифельные карандаши, исписанные сокровенными мыслями тетради, несколько пустых пачек из-под сигарет в потрёпанном дорожном рюкзаке и неон в лёгких. Чеён живёт в дороге, весь мир — её дом. Но у неё нет родных и близких. Совсем.
Она живёт для себя.
Чеён не позволяет себе привязываться к кому-либо. В её крови — дым больших городов. В её глазах — огни мегаполисов. Её голос — это хриплый утренний сквозняк.
Разве такие могут быть настоящими?
Она никогда не была такой для других.
Никто не видел её истинную сторону. Чеён никогда не позволяла другим заглянуть в себя. Каждый видел в ней то, что хотел видеть в идеальной девушке. И каждый влюблялся в образ, созданный им самим.
Для кого-то Чеён была прилежной тихоней, любящей запах книг и вишнёвые пончики. Для других она была дерзкой бунтаркой, которая плевать хотела на все правила, и носила только чёрные вещи. А для третьих она была самой обычной девушкой, любящей тишину и кофе без сахара. Но не для кого она не была самой собой.
Той, которая любит корицу, звук колокольчиков и февраль. Той, которая в запой читает антиутопии до четырёх утра, спит до обеда и ничего не желает слышать о прошлом. Чеён живёт лишь настоящим, не держась за прошлое и не задумываясь над будущим.
Всё, что её тревожит, — это привязанность к людям, которой она стремительно избегает. Она не желает жить для кого-то и пускать других в свою маленькую вселенную, сотканную из предисловий. Её мир — непреступный особняк. У Чеён есть Чеён, и ей достаточно. Ей хотелось бы верить, что она не умеет любить, но это не так, и поэтому она всегда бежит.
Она просто боится любви как огня.
Чеён не понимает этот мир, помешанный на отношениях. Кто-то сверху сказал, что у каждого должна быть семья, дети, друзья и прочие социальные связи. Но зачем? Зачем привязываться к кому-то? Зачем следовать этой указке? Ведь любовь — это слабость и от неё только боль. Именно так считала Чеён.
Свобода слишком сладка на вкус, чтобы променивать её на кого-то.
А у Хёка никого нет. Он слоняется по округе в поисках себя, отзывчивости и искренности. Он никогда не верил, что улыбка других может согревать тоскливой осенью. По его мнению, ничего не может быть лучше пальто цвета охры, в карманах которого спички и билеты на прошлогодние электрички. После каждого глотка сидра Квону кажется, что время играет с ним в игры: убегает, замедляется, перескакивает, а потом снова возвращается обратно. Хёк не знает, как пришёл к этому. Видимо, ноги его совсем не слушаются.
Холодная квартира кажется ему весьма душевной: из неё доносятся звуки Моцарта, на книжных полках стоят Паланик, Лондон, Мураками и Достоевский, а обои заменила карта звёздного неба. Хёк далеко не романтик, но душа всё равно требует уюта. Если у него когда-нибудь родится дочь, он непременно назовёт её Осень. И он её очень сильно будет любить.
Он знает, что если бы его не было, то мир бы не заметил. Квон не расстаётся с кедами даже в самую лютую зиму. Наверное, именно поэтому ноги его не слушаются.
У него в душе дыра — туда бы поместился целый океан с парочкой китов, одно созвездие, ноты и ни одного человека. Кроме Чеён.
Как-то так получилось, что нити их судьбы переплелись, хоть они вовсе этого и не хотели. Одинокие и побитые жизнью, они встретились, когда совсем не были к этому готовы. Так захотела сама Вселенная, не иначе.
Хёк слушает, как она поёт в полупустом баре, и рисует её портреты на салфетках. Он провожает взглядом уходящих завсегдатаев и молча пьёт своё вино. «Истина — в вине», — считали древние. А Квон считает, что истина — в тишине, которая возникает между ним и Чеён, когда они вместе идут до дома (живут в одном районе) и молчат о своём и общем.
«Дурная кровь», — говорили о них. Но они не слушали. Они были одновременно вместе и порознь.
Жили для себя.