Бумажная гирлянда

Тонкие пальцы, скрытые тонкими белыми перчатками, проворно бегают по клавишам фортепиано. Сейчас есть только Родерих и музыка, музыка, созданная Шопеном, великолепным и талантливым композитором. Прекрасные звуки, издаваемые фортепиано — услада для ушей. И ничто не помешает Эдельштайну наслаждаться собственной игрой, кроме... — Эй, гаси свою балалайку, мелкий господин. Родерих вздыхает. Только подумаешь, что всё хорошо, что можно наконец-то отдохнуть, и тут появляется это чудо в перьях. Буквально. Только не совсем в перьях, на его плечах и волосах покоятся мелкие квадратики из бумаги, которые он небрежно стряхивает по дороге. Эдельштайн неодобрительно за этим наблюдает, немедленно прекращая игру. Спокойствие на сегодня закончено. — Убери за собой. Но Гилберт лишь отмахивается, радостно улыбаясь и подходя к Австрии. Территории себе вернул или добился независимости от России, не иначе. Сияет, словно начищенный пятак, Родериху становится даже тошно от столь счастливого вида Байльшмидта. — Потом. Заканчивай со своей пиликалкой и иди мне помогать. — Что?! С какой это стати я должен... Но Гилберт просто хватает его за руку и куда-то тащит, не давая и шансов на сопротивление. Родериху остаётся только следовать за ним. Если уж что-то взбредёт в голову этого упрямого субъекта, то будет сделано всё возможное и невозможное для достижения цели. Даже если нужно заставить Швецию улыбнуться или заставить Венгрию станцевать стриптиз. Проблема в том, что ему это не надо. Он приводит Эдельштайна в свою комнату. У последнего от увиденного очки сползают на нос, а брови удивлённо ползут вверх. Нет, Гилберт, конечно, очень любит Хээллоуин, и готовится к нему с большим размахом, но это... Родерих поправляет очки двумя пальцами и выдыхает. — Что за свалка? — Это не свалка! На кровати, стульях, кресле и столе валяются куски бумаги. Везде. Но Родерих приглядывается: на кровати не просто обрезки, а вырезанные летучие мыши. Ровные, аккуратные, — сразу видно, что Байльшмидт убил на них очень много времени. Вот делать ему нечего, куда столько? Есть белые, есть чёрные. Есть отдельные фигуры, есть гирляндой. Скорее всего, он собирается повесить их на шторы и стены. — Зачем столько? — Я на весь дом вырезал. И ведь улыбается, да так довольно, что у Родериха язык не поворачивается отругать его за подобную бессмысленную трату времени. — Помоги мне их развесить! — Я тебе что, акробат? — Да ладно тебе, хотя б на свою пиликалку и в гостиной повесь. — Не трогай моё фортепиано, идиот! Кроме них в доме никого нет. Да и к лучшему, иначе бы всем мешали своими криками. Нет, к этому уже все привыкли, но всё же это отвлекает от собственных занятий, будь то работа с документами, готовка или чтение книг. Гилберт берёт одну бумажную гирлянду из летучих мышей и присматривает место на окне. Нет, лучше взять белую, и повесить повыше. Родерих качает головой, но берёт пару одиночных мышек и уходит к своему фортепиано. Пусть уж будут, Гилберт всё же старался, кропотливо вырезая их строго по контуру несколько ночей, и не только для себя. Рисовал контур, вырезал так, чтобы все были абсолютно одинаковыми, а при малейшей неточности — вся цепь отправлялась в мусор. Сколько же ушло бумаги и времени, а главное, терпения Байльшмидта? Когда ему нужно, он умеет быть осторожным и неторопливым. Родерих улыбается и прикрепляет пару летучих мышей к инструменту. Потом снимет, после Хэллоуина. Может быть.