Значение.

Он приходит бурлящим штормом, болезненным нутром и скалится, прижимаясь. Душно пахнет хвойной смолой, будто весь пропитался ею, прячась от самого себя в бескрайних глубинах изумрудной шерсти леса. То руки, то лапы сбиты до карминного цвета мяса, где по рваным краям свисают сдернутые лоскуты кожи. Коркой, грязными пятнами кровь бугрится на мускулистом теле. Разрастается, пачкает её тонкие запястья, оставляет следы — полосы вдоль шеи, впитывается в поры, проникает, роднится, ставит железную метку — клеймо. Рычит беззлобно и вымученно, когда она проходится едва ощутимым касанием вдоль бугристого позвоночника. За пальцами шлейфом тянется солнечной теплоты пламя, волнами окутывая треснувшие ребра и простреленные легкие. Оборотень дрожит. Вены ядовитыми змеями ходят по телу, связывают мышцы. Ека поднимает голову и сквозь лабиринты кудрей золотым пеплом сыплется багряный закат. Она смотрит на него вечным мгновением, въедается в радужку оледенелого стекла. Высматривает те самые осколки безумия, устелившие сознание. Могла бы лишь слепо провести ладонью вдоль щеки:  — Я всегда чувствую тебя, — отнять усыпанную крошечными рубинами руку и сжать маленький кулак так сильно, чтобы бардовые капли лентами устремились вдоль предплечья. Мох вокруг её миниатюрных ног окрашивается в темное пятно. И там, в нём, он шумно втягивает ночной воздух, прикрывая оттаявшие ледники под тонкой кожей век. Облегчение зарождается постепенно. Спокойствие исходит от неё, насквозь пробивая сознание. Он припадает к её худому плечу разгоряченным лбом, пылающей глыбой. Одичалый от голода волк внутри засыпает, запуская собственные когти глубже к себе под кожу. И лишь луна серебром плавится с неба, мерцанием опадая на его оскаленные клыки. *** Ека спиной прижимается к шершавой стене Его дома. Вся сжимается, будто пытается раствориться на месте, провалиться под землю. Узелок нервов неприятно стягивается в животе, когда она цепляется слухом за хрустящие хрипы ветвей ели и размеренный топот тяжелых охотничьих сапог. — Уходи, — мольба затравленным шепотом маленького зверька в ловушке стекает с её побледневших губ, — уходи, прошу тебя, уходи же ты! У Волка напротив шерсть встает наэлектризованным щитом, напряженные мышцы сгибаются в настороженной позе, кровь лавиной сжигает внутренности. Она задыхается. Задыхается и смотрит на его расширенные дикие зрачки, слышит так же отчетливо, как и его приближение:  — Чего ты боишься? — воспоминания с отзвуком упавшей монеты всплывает яркой картинкой перед глазами, — я же сильнее, ты только посмотри на меня, — чужие пальцы развернули её лицо ближе к себе. Будто в ответ Оборотень озлобленно смотрит, от него гневом и псиной пахнет за версту. Жар его тела и отупляющий страх мгновенно сжигают весь кислород при мысли, что Он сможет учуять. « Он учуял, конечно, учуял» — тенью проскальзывает в голове Еки. Ритм сердца сбивается, куда-то мгновенно пропадает, будто исчезает окончательно и бесповоротно. Охотник выходит из тени деревьев после своего выстрела в воздух, пахнет непромокаемым порохом и растопленной еловой смолой. Высокий темный силуэт очерчивается солнечными бликами, превращаясь в рельефную статую. Голова с кудрявыми волосами, зацепленными в хвост, с опасным интересом наклоняется в сторону. Едва заметные нитки кровавых царапин на левой щеке сейчас покрыты слоем дорожной пыли. Пот, медленно стекающий с бритых висков, прокладывает узорчатые следы на коже, исчезая где-то за воротником кожаной куртки. Ноздри гневно раздуваются, втягивая всё напряжение. Нахмуренные брови сурово обрамляют прозрачно-голубые радужки глаз. Ека не может дышать, Ека не может быть — она хочет улететь. Он подходит к ней рывком, забывая о боли в прокусанной ноге. Дульный срез ружья больно упирается в горло, заставляя высоко запрокинуть кудрявую голову. Свободная рука медленно выскальзывает из плотной перчатки, тут же сканером опускаясь на её напряженное тело. Синева взгляда скальпелем, слой за слоем, отделяет её сущность. Он просачивается внутрь, проверяя подушечками пальцем цветущие синяки и порезы. Наконец, спустя сотню прожитых ужасов, Охотник начинает дышать спокойнее. Но Ека не сглатывает с облегчением, не обмякает в его жилистых руках. Потому что понимает, что он все равно узнает. Мир кривится, надсмехается. И в ней нет ни одной мысли, чтобы обвинить Оборотня в этом. Мужчина цепляет указательным пальцем каштановый завиток волос, прокручивая его. Спустя мгновение с выдохом зарывается в волосы. Каменеет. Сохнет. Закипает. Удары осыпаются беспорядочным вихрем на худое тело у его ног. Они пинками выгоняют из неё жизнь, нарастают поверх старых ран и цвета их горят ярче. Запах пороха жжет горло, когда влажные фисташковые глаза цепляются за мокрую ткань его охотничьих штанин и вереницу следов на влажной после дождя тропинке в лес. Ека смотрит на укус от волчьей пасти, бардовой краской застывший на его ноге. Представляет, что совсем скоро будет бережно утирать кровь, скрывать ошибку за белоснежными бинтами. Будет щебетать, щурясь от боли. Только чуть позже, после его бесконечного наказания за личное предательство. И в ней нет ни одной мысли, чтобы обвинить Оборотня в этом. *** Она не видела его уже очень давно. Упорно скрывала в секретном отделе сердца его присутствие от Охотника. Тот смотрел на неё с наполненным сомнениями прищуром, ночами стоял над душой и всё искал, искал — что-то не давало покоя. Ека сидела на качелях, привязанных к высокому многолетнему дубу. Покачивала ногами в забавных красных туфельках, по нескольку раз расправляя сладки на легком платье. Ожидание расстраивало её, мерно скапливались дурные мысли под вторым ребром. Когда он наконец пришёл, то девочка не выдержала, метнувшись солнечной стрелой в его объятья. Человеческие объятья. Они утопали в море полевых цветов, оба счастливые и блестящие. Она ворковала дивные сказки о далекой долине драконов на его коленях, распевала о русалках с агатовыми плавниками, лесным зверьком прижималась к его широкой груди. Оборотень отвечал ей глубоким басом, не спеша, повествуя о спутниках их личной Вселенной, звездах и море жизни. Ласково называл белкой, без укора и злости. Её пальцы перебирали пряди его волос, холодным компрессом опускаясь на лоб. Он плавал в её бескрайних водах, погружаясь с головой. Тлел и возрождался, понимая любовь без единого слова. Потом она убежала, выпорхнула из его рук. Оборотень прикрыл глаза, но даже в темноте появился образ Охотника. Рык вырвался из горла, заставляя голову взорваться от боли. Реальность покачнулась ненормальным морем. Его морем. *** Ека не понимала зачем, но упорно сжимала гладкую поверхность ружья. Шла мелкими шагами, не имея возможности повернуть назад или остановиться. Его огромный силуэт у берега озера казался римской статуей. Оборотень взял оружие молча. Даже не коснулся её, но металл в то же мгновение обжег кожу. С каждым выстрелом количество уток на воде уменьшалось, иногда по две за раз. Слезы катились намного быстрее, хрустальными снежинками теряясь в зарослях травы. Ветер разносил убийственный запах мертвый воды. Она даже не спрашивала, получив ответ: — Я раскрасил это озеро для тебя, Ека. Тот день не был началом или концом. Он являлся продолжением.