Вероятность

Пространство вокруг них пропиталось ядовитым запахом напряжения, волнами обволакивающего воздух беззвездной ночи. Шелест пушистых лап леса казался лязгом пылающих в битве мечей — стылый ветер заострял их. Он же, окаменев от кончиков пальцев до собственного сердца, точил её. Ека безуспешно пряталась от прицела его сосредоточенных глаз, низко наклонив кудрявую голову. Ступни, проколотые жесткой чешуей бесконечного змея, кровоточили. Жидкость стекала бардовым вином по всему телу, пенилась на открытых ранах. Уроборос утробно шипел, греясь, наполняясь. Существо с каждым новым её кругом обрастало непроторенной кожей, хвостом сметая осколки прежней шкуры. Он же, с каждым кругом Еки, приближался всё ближе — к душе. Монах сидел в центре, величественный и непоколебимый, окруженный едва различимым угольным туманом, натянутый, словно цепи на лапах разъяренного чудовища. Внемлющий каждому вздоху девочки, вскрику. Здесь и сейчас он был центром мироздания, островом гарантируемой безопасности. Его длинные пальцы плавно двигались вдоль головы змея, очерчивая бездны желтой радужки, проводили по пасти, нарочно задевая отравленные клыки. — Иди ко мне, — голос привкуса хрустящей коры заполняет сознание, — это и есть выход, моя милая. Она снова поскальзывается, раскоординированно хватая тонкой рукой ночную тень, и едва ли не падает на пол, в туман, пораженной к нему под ноги. Постепенно Ека восстанавливает равновесие, чтобы продолжить свой цикличный путь. Шагает по влажному от собственной крови длинному телу, замечает всю неправильность их личного Уробороса, склонившего голову перед Монахом. Без тени удивления усмехается самой себе, будто всё так и должно быть — отчаянно неправильно. Его нутро ловит движение губ, вытягивается на эмоцию, мгновенно сцапывает. Терпение граничит с ненавистью, зудящей под иссушенной кожей. Судорожно проглатывает, хочет ещё. Монах два раза похлопывает по голове побежденного существа, приглашает к себе, зазывает. Ека кривится от наиболее острой оливковой чешуи, чем вызывает резкое движение сапфировых радужек, выражающих заинтересованность. Позже улыбается совсем откровенно вместе со вспоротой грудной клеткой — назло. Ей не надо объяснять, словно потерянному путнику, что необходимо лишь спрыгнуть с этого круга, прекратив обновление устаревшей реальности. Приземлится ближе к омертвелой по ощущениям голове, и спуститься, забывая взглянуть на веки змея, позволить туману защекотать ступни. Вступить в его огонь, болезненной точкой пульсирующей внутри. Она шагает дальше. Монах же, не изменяя самому себе, самозабвенно ожидает. *** Солнце растекалось вдоль линии горизонта медовым сиропом от кашля. Тем самым, который Ека покупала на прошлой неделе у местного аптекаря. Горы исполинской стеной выплывали из-под утреннего тумана, а все растения мерцали россыпью прозрачной росы, когда она преодолела последний подъём на труднодоступной тропе к одинокому дому. Она выискивала следы от взмахов крыльев дракона в облаках, кучерявых и воздушных, будто взбитые сливки. Считала оттенки пламенной черты на ещё сонном небе и неумолимо быстро успокаивалась, находясь рядом с этим местом.Девочка, с замотанным в теплый шарф горлом, пришла к его порогу, переполненная непониманием, скребущимся внутри страхом за ближнего и … доверием. Тихо двинулась к высокому силуэту около скамьи под кружевом яблочных цветков, чтобы не спугнуть пение птиц на смутно знакомом ей языке. Говорить не имело смысла. Руки мужчины опустились на её живот со спины многовековыми чувствами. Тело Еки изогнулось, покрывшись электрическими импульсами ответной реакции, и незаметно для неё самой расплылось бескрайним океаном мерного тепла. Ткань на горле неуместно плавилась, мешая нежному цветку расцвести в горле. Простуда сгорала с каждой проведенной вместе секундой. — Спасибо, — искренностью разлился в голове Монаха голос. Он повлек её за собой, крепко обхватив запястья. Ека медленно села на его колени, ощутив плотное соединение. Неродной ваакум. — Помоги ему, пожалуйста. Я же знаю, что ты можешь, — она почти касалась его через взгляд, — знаю же. Монах пожимает тонкие губы, хмурится в сторону и возвращается к ней. С выхваченной из себя улыбкой и странного рода жестокостью. Она мелькает в нем неуловимо быстро, но Ека успевает ощутить эту вспышку. Достаточно проницательности, чтобы распознать правдивые сигналы. — Нет, солнце, — прерывая молчаливый поток возмущения, — ему уже не помочь, — его осушенный вмиг голос обстреливает всех птиц вокруг, завершая обряд песнопений утру. Девочка порывается встать, усиленно закутывая образ окровавленного оборотня глубже в себя. Пытается спрятать сокровенную боль, но падает к огню:  — Нет же, кроха, не уходи, - Ека молчит, растворяясь внутри него, и сомнительно пробует на ощупь жесткое тело. Невыразимо долго смотрит на тени вокруг глаз, взглядом отслеживает паутину морщинок вокруг них. Вспоминает об Охотнике, нервно оглядывается, оживая. Не уходит. *** В их деревне никогда не было столько людей — это единственное, что она понимает достаточно четко, скрываясь. У них никогда не было такой огромной, словно минное поле, площади. Ека никогда не теряла Охотника. Реальными были его шаги, ритмично идентичные секундной стрелке, покрывающие брусчатку, градом окидывая слух. Не было ни шума, ни топота остальных — только передвижение голодного монстра. Он лавировал вдоль них запрограммированной стрелой. Хрупкая девочка металась от одного к другому. Пыталась затаиться, как её лесные сожители. Закрывалась запахами и голосами других, но знала, что её победа давно с треском исчезла в их игре. Не могла понять с какого именно момента, с какого вздоха пропиталась им настолько, чтобы унести в себе невидимую красную нить. Монаха не интересовало происходящее. Он шел на неё гибкой машиной со встроенным тепловизором под сетчатками глаз, давлением великой необходимости, доведенной до апогея. Ека бежала дальше, сквозь лица, не оглядываясь. Бежала и шептала его прозвище, пытаясь сохранить свой драгоценный камень. *** Монах был в хорошем расположении духа, выглядел соскучившимся и отдохнувшим. Он раскрыл руки в её сторону, а Ека слушала, перебирала пальцами маленькое кольцо, улыбалась. Училась, повторяя за ним. Открывалась, радуясь. Выжимала из себя терпение. Звонко смеялась. Он будто сдался и лишь молча, наблюдал, как образ волшебной птички въедается в него безвозвратно.