Kiiara - Feels Billie Marten - Bird
Со мной моя любовь, и страх, и ласка. Я — тихий плеск в тени плакучей ивы. И сны мои, как жизнь - неторопливы.
Сычена называли отродьем. Его сестры, только заметив своего кровного брата на горизонте, растворялись в чаще деревьев либо же ныряли в водную гладь, не желая видеть своего собрата. Но разве Сычен виноват? Его мать, прекрасная нимфа по имени Метида*, зачала своего сына после половой связи с Зевсом, но кто же мог подумать, что богиня родит мальчика? Прекрасную наяду**, нимфу ручьев, озёр и рек, в мужском обличие? Да ещё всего наполовину покровителем водной стихии? Ведь помимо того, что мальчик был душой своей небольшой, но быстрой реки, переходящей в ручей, он также мог разговаривать с деревьями и заставлять траву расти. И его сестры, красавицы и любимицы богов Олимпа, ненавидели младшего брата. Сычен был красив: светлые волосы и такая же кожа, казалось, что порой она даже прозрачная, ярко-розовые губы, горящие глаза и обворожительная улыбка. Парень не был мускулист, не умел быть грубым и жестоким. Если люди в сознании отрывали ветки деревьям - Дун не мог наказать их просто потому, что не хотел причинять смертным боль; скорее он был более женственным, нежным и ласковым. Метида, мама, всегда утешала сына и говорила, что он - самая прекрасная нифма не только в Греции, но и во всем мире. И это были причины, по которым океаниды, нереиды, ореады и другие нифмы посылали грозные взгляды в сторону блондина, сдерживаясь, чтобы не попытаться задушить бедного мальчика сейчас же. Сычен был одинок. Но он был любимцем богов. Не раз даже сам Зевс предлагал сыну «развлечься», но парень лишь испуганно глядел на отца, сглатывал и отрицательно мотал головой. Разве это правильно? Зато его сестры были только рады предаться плотским утехам, издавая смешки, смотря на то, как их братик дрожал и боялся. He’s underwater again Somebody’s son, a friend Сычен думал, что будет сам вплоть до того, как его ручей и речка высохнет, а дерево срубят либо оно засохнет. Но потом появился он. Он приходил каждый день на рассвете и закате, снимал с себя все, что тогда называлось одеждой, и с головы нырял в ручей Сычена, а не Озомены или Персеиды.*** Красивый, высокий, с тёмными волосами и чёрными, будто ночь, глазами. Он всегда появлялся один, без друзей или родственников, купался около часа и уходил, оставив за собой ещё не успокоившуюся гладь воды и камень на сердце наяды. I can see you, yeah, I see him Это был человек, в этом не стоило сомневаться: Сычен слышал биение его сердца, ощущал тепло тела и чувствовал мурашки по коже, когда неизвестный заходил в воду. Каждый раз, видя юношу, Дун прятался за деревом калабрийской сосны****, растущую рядом с рекой, иногда - за большим камнем, наполовину в воде. Он не хотел спугнуть этого волшебного парня, из-за которого сердце нимфы трепетало и желало лицезреть кареглазого как минимум всю жизнь. Конечно, иногда наяда рвалась подойти, узнать имя, услышать дивный голос, прикоснуться кожа к коже и сполна насладиться совместным временем, которое они могли бы провести вдвоём, но Сычен быстро отгонял от себя эти глупые мысли. Потому что - это тоже не правильно. Ведь он - живой человек, будущий воин и муж, а Сычен - бессмертная нимфа, которая умрет тогда, когда высохнет её река или засохнет сосна. Но судьба, вопреки гневу Зевса, который видел и ощущал влечение сына к смертному, распорядилась иначе. And I got way too many feelings, way too much emotion All this Xans inside my body, I say fuck it keep on drowning______
Гермес являлся единственным и лучшим другом Сычена, хотя это не препятствовало мыслям о том, что все же Дун перебывал в одиночестве и был сам на сам в этом жестоком, беспощадном мире. Однажды, Метида, подозревавшая о чувствах своего младшего ребёнка, отправила покровителя путников и посланника Зевса в небольшую деревню, которая находилась в нескольких милях от реки Сычена, чтобы тот разузнал все о парне, что так глубоко засел в сердце её дитя. А Гермес не посмел отказать богине. Он явился в небольшое поселение в образе странника, сбившегося с пути и искавшего ночлег. И, по смешному стечению обстоятельств, его приютила мать того самого парня с чёрными глазами. Гермес узнал его сразу же: Увидев юнца, он ощутил, как что-то стремительно прожигает в нем дыру - это был знак Метиды. Гермес нашёл его. Того самого. До этого неизвестный молодой человек и взаправду был красив собой: тёмные волосы обрамляли овальное лицо, кожа была не белоснежной, но светлее, чем у жителей посёлка, красные губы и необычный разрез глаз. Его движения, жесты, манера речи - все поражало с первых секунд. Он являл собой превосходство, это невозможно было отрицать. Гермес искренне радовался, что сын его госпожи и по совместительству - лучший друг, испытал первое в своей жизни влечение не к кому-то, а именно к нему. Но кое-что все равно оставалось неизменным: Юта, так звали молодого юношу, был смертным человеком. А Сычен - бессмертной нимфой. А по законам им не суждено было быть вместе. И Гермес знал, что произойдёт, если чувства юной наяды, вместо того, чтобы пройти, окрепнут, станут сильней. И как он мог такое допустить?______
Сычен - хрупкий, воспринимал все слишком близко к сердцу, даже простое: "почему ты невесел?" могло пробудить слезы у юного парня. Поэтому все, кто знал его, старались по необходимости быть осторожны и аккуратны, чтобы ненароком не задеть за больное любимого мальчика Зевса (потому что какой-то животный интерес к этому телу и лицу не оставался незамеченным богами на Олимпе). Это было странно для смертных, но если нимфа все же влюблялась в человека, то сразу же могла ощущать его: настроение избранника передавалось моментально, если тот получил ранение в бою - божество природы почувствует боль в том же месте. И если любимец умрет - нимфа погибнет тоже. Поэтому, убить юношу Гермес не мог. Да и как можно было причинить боль такому изящному, умному, красивому и благородному парню? Что уже говорить о том, что пришлось бы пережить его не менее прелестной матери? И оставалось выбрать что-то одно: убедить Юту больше не приходить купаться в речке, о которой, якобы странник, узнал в разговоре (тогда Сычен мог бы, конечно, позабыть о парне, но Дун никогда не жаловался на память) или заставить ответить наяде взаимностью, напрочь позабыв о законах и правилах, забивая на неминуемый гнев Главы Пантеона, позволяя юным душам стать одним целым и ощутить всем нутром тепло от нового чувства, называемое любовью. И второй вариант наиболее устраивал Гермеса. Но полюбит ли Юта в ответ? Хотя, будучи откровенным, греческий Бог не переживал на этот счёт. Ведь Афродита, богиня любви, задолжала покровителю путников за спасение её мужа - Гефеста, а потому, если душа юноши не проникнется пред Сыченом, всегда можно попросить Амура послать свои стрелы прямо в сердце Юты. Осталось лишь подобрать подходящий момент.______
Третий день подряд над Фессалией***** гремело, небо, затянувшееся тёмными тучами, окрашивалось яркими вспышками молний и каждые несколько часов лило, будто из ведра. Владыка Олимпа был зол. Люди тотчас же стали приносить в храм Зевса дары, прося утихомирить непогоду, преподносили немалое количество жертв, но Бог лишь изредка позволял солнцу показаться над землёй. Сычен сидел на камне, за которым иногда прятался, свесив ноги и рассуждал. Дивный парень с тёмными глазами не появлялся два дня, но наяда, видя стихию, осознавала, почему. Хотя какое-то ужасное чувство прожигало светловолосого насквозь, не позволяя концентрироваться на чем-то, кроме смертного. Гермес тоже больше не приходил к другу, отчего Дун по-настоящему стал грустить, так, как забавные истории Бога хоть как-то скрашивали малоприятные дни нимфы. Послышался хруст веток совсем недалеко, но Сычен не предал этому значение: в такую грозу вряд ли кто-нибудь решит прогуляться, намного лучше сидеть дома; наверное, это его сестры - решили напугать младшего братика. – Что ты здесь делаешь? - до слуха наяды донёсся прекрасный, мужской голос. От неожиданности Сычен вздрогнул и резко повернулся, так и застыв. Ведь это был он. Стоял в двух метрах от Дуна, за спиной было видно лук и стрелы, которые парень придерживал одной рукой. – Эй, ты оглох из-за грома? - юноша скрестил руки на груди, внимательно вглядываясь в лицо человека перед собой. А мифическое существо таяло от тембра, интонации, как мягко двигаются уста. Но, осознав, что он открыто рассматривает парня, так и не ответив, быстро исправился: – Я..- голос слегка дрогнул от количества эмоций, охвативших Сычена в этот момент.– А ты что здесь забыл? В такую погоду нужно сидеть дома и не высовываться, разве не видишь? Владыка злится. Юта хмыкнул и подошёл чуть ближе. Этот малец выглядел совсем безобидным, поэтому человек не переживал. – Встречный вопрос..- протянул он, поднимая уголки губ вверх и одаривая светловолосого улыбкой. Нимфа засмотрелась на неё, так, что могло показаться, будто Сычен никогда прежде не видел это явление, особенно, по версии наяды, столь прекрасное. Смертный удивился, про себя думая, что этот мальчишка - странный. Возможно, он уже очень давно в этом лесу?.. – Я живу здесь,- пожал плечами Сычен, однако Юта одарил его недоверчивым взглядом. – Где же твой дом? Вместо ответа, светловолосый указ левой рукой на речку, ручей, дерево сосны и камень. Ведь это на самом деле было его домом. Юта удивлённо вскинул брови, только сейчас замечая, что мальчик напротив был донельзя красив - непривычные, для этих краев, светлые волосы и белоснежная кожа, яркие глаза, изящные кисти рук – существо не было живым. Оно было творением Богов. Но глаза неизвестного завораживали: глубокие, с небольшой радужкой, тонким ободком. Казалось, будто они чёрные, и хотя это был цвет горя, траура, гибели, зла, смерти, подавленности и неуверенности..Юта готов поклясться, что смог увидеть палитру ярких, прекраснейших красок. Будто в неизвестном мальчике пряталась целая, неподвластная Вселенная. I don't know who are you, but I'd dive into your ocean – Кто ты?- вязко сглотнув, парень начал сомневаться насчёт своей безопастности - лесные твари обладали силой, победить которую было неподвластно людям. – Сычен,- ответ прозвучал едва слышно, поэтому наяда, опустив голову после того, как увидела страх в глазах своего обожания, повторила громче.- Меня зовут Сычен. Я..наяда. Юта нахмурился, подошёл ещё немного ближе, замечая, как щеки мальчика отдают розовым, как он явно был расстроен из-за того, что напугал и тем самым вызвал сомнения, и улыбнулся. Все таки, эта наяда не из тех обманчивых монстров, которые только на вид кажутся невинными - у настоящих нимф нет чувств. Более того, все они - женщины. – Как такое возможно?- заметив недоумение в карих глазах, Юта объяснился,- Я имею ввиду..все нимфы, они ведь девушки. Почему же ты - нет? Сычен прикусил губу и отвёл взгляд: сложившаяся ситуация до безумия смущала и нервировала. Он не привык общаться, тем более с людьми: лишь мать, Гермес и лес были его собеседниками на протяжении нескольких лет. Тем более, перед ним стоял тот самый. And I got way too many feels, way too much emotion I don't even know what's real I just say fuck it, keep on going And I get deeper, I get deeper, yeah, I think I'm rolling______
Юта приходил каждый день. Он все также купался в речке, только теперь Сычен не прятался, напротив: присоединялся к новому обретенному знакомому, в душе надеясь, что Накамото питает к нему такие же чувства, что и наяда. Как жаль, что нимфы не могут читать чужие мысли. Сычену бы очень хотелось. Время шло. Оранжевую, с отблесками золотого, осень сменяла холодная, удушливая зима, за которой пришла зелёная весна, вновь даря надежду смертным и жизнь всему живому. Юта больше не приходил. После наступления холодной поры, парень стал навещать наяду все реже и реже, пока не перестал делать этого совсем. Блондин ощущал необъяснимое чувство, которое до этого никогда не приходилось питать: там, внутри, будто упал тяжёлый камень на сердце, сдавливая лёгкие, сжимая, хватал намертво. Не отпускал. Вцепился мертвой хваткой, желая разрушить, уничтожить нимфу - стереть. И все, что мог видеть Сычен, были счастливые сестры, которые перешёптывались, смотря на брата, и довольно улыбались. Они что-то знали. Только вот, младший так и не смог понять, что именно. На удивление, этот весенний день выдался холодным. Сильный ветер, пробирающий до самых костей, грозные тучи, неприятный, лёгкий дождь. Сычен все также сидел на своём камне, безразличное всматриваясь в дно. Пустота. Больше не было привычного румянца на щеках, смущённых улыбок и внимательно вслушивающегося в истории Гермеса парня. Наяду будто подменили. Зевс перестал интересоваться собственным сыном, считая, что тот слишком изменился. А Сычен продолжал ждать. Ночные кошмары стали наравне с реальностью. Нимфа уже не могла различать их - ведь что в царстве Гипноса******, что в жизни была поглощающая тьма, только она не пугала, а заманивала к себе, крепко связывая и делая тело неподвижным. Возможно, с виду парень и выглядел живым. Но больше он таковым не являлся. Юта пришёл спустя еще четыре дня. Он не изменился: все такой же красивый, статный, с прорицающими чёрными дырами вместо глаз. Другим стало только выражение лица - не заботливое и тёплое, как перед зимой, а сосредоточенное, серьезное. Накамото нахмурил брови, когда вместо солнечного и весёлого блондина увидел бледное, исхудавшее тело, на привычном месте. Сычен узнал не сразу. Его глаза уже который день застилала дымка, состояние ухудшалось с каждым днём: сестры перестали смеяться, они были обеспокоены. Все таки, сумев сфокусировать свой взгляд, очи наяды расширились, к телу будто вернулась вся энергия, утерянная за несколько месяцев без предмета воздыхания. Дун с понятным только ему визгом кинулся на шею шокированного Юты, который смог обнять парня в ответ только спустя долгие секунды. А наяда слышала биение сердца, ощущала тепло, исходящее от воина и равномерное, утешительное дыхание. Накамото пах ягодами. И Сычен, без стеснения, уткнулся носом ему в шею - казалось, что все так, как и должно быть. На своих местах. Вплоть до того момента, как человек не отстранил нимфу от себя. Дун непонимающе уставился на Накамото - парни обнимались раннее, пусть и не так крепко, как сейчас. Back when we really didn't known it, we were searching for some – Ты не приходил 4 месяца. – Я знаю. Сычен нахмурил брови, стараясь не замечать нечто странное, что творилось внутри его худого тела. Парень на это лишь усмехнулся, поправляя заметно отросшую челку. – Я не такой, как ты думаешь, Сыченни,- выдохнул он, прикрывая глаза. Сегодня, или никогда. – Что ты имеешь ввиду? – Я совсем не хороший, понимаешь? Гермес рассказал мне, рассказал все о тебе,- наяда округлила глаза, приоткрывая рот. Гермес рассказал? Не значит ли это, что теперь Юта...- Тебя привлекает все во мне, не так ли?- перебивает мысли существа.- Мой голос, мое тело, мое лицо и глаза. То, как я веду себя с тобой и как стреляю из лука. Тебе нравится засыпать на моем плече и плавать вместе в речке, но я человек, я смертный и когда-нибудь умру. А ты,- Юта указал пальцем на Дуна,- останешься. Нижняя губа Сычена задрожала, а в глотку будто поместили ком, душивший блондина. Что это? Боль? Обида? Солёная влага медленно скатилась по щеке и нимфа вытерла её тыльной стороной руки. Что-то необъяснимое управляло юношей в тот момент, когда он вновь приблизился к другу, и, не ведая, что творит, коснулся губами тонких уст. Они были на удивление мягкими, довольно теплыми, приятными. Сычен целовал робко, неуверенно и неумело, сжимал тонкими пальцами ткань на теле Юты. Это опьяняло, как красное вино Диониса, заставляя кровь бурлить в жилах. Наяда больше не сдерживала слез, они текли маленькие ручейками, дрожь распространилась на все тело и, отхлынув от лица Накамото, Дун переместил свои маленькие ладошки на щёки парня. – Я,- блондин сглотнул, жмурясь и после выдыхая, чувствуя, что совсем скоро наступит конец. Но он должен успеть. Юта накрыл ладошки своими ладонями, внимательно вглядываясь в карие глаза с отблесками палитры красок; он ждал. – Я люблю тебя. Тихо, шёпотом, дрогнувшим голосом и закрывающимися, будто бы от сна, глазами. – Прости. Тело обмякло в руках воина, темноволосый опустился на колени и прижал своего..-а друга ли?- к своей широкой груди. – Все будет хорошо, Сыченни. Вот увидишь. Он уложил наяду на поверхность реки, зайдя в неё почти до половины. На секунду показалось, будто вокруг - тысяча нимф, но это было лишь воображением. Хотя, кто его знает? Сычен стал кувшинкой. Прекрасной, белоснежной, такой светлой кувшинкой, как и он сам. Невинной и смешной, яркой и солнечной. По истине творение Богов. Юта ушёл. Оставив лишь воспоминания, заплаканную Метиду, грустных Богов Олимпа и тяжело вздыхающего Зевса. По крайней мере. Сычен познал, что такое любовь.