Не своди с меня глаз

Тишину нарушал только тихий звон, который издавала ложечка, сталкивавшаяся со стенкой кружки. Один, два, три, четыре удара — количество сахара быстро превысило тот уровень, когда обычный человек называет кофе “вкусным” и “сладким”, и даже перемахнуло за границу “переслащенный”. Получившийся в кружке концентрированный раствор не поддавался никакому описанию, однако на лице того, кто пил густой сахарный кофе, не было ни следа отвращения. Наоборот, кажется, он полностью наслаждался своим напитком. — Что-то не так? — Рюдзаки вопросительно взглянул на Лайта, который вот уже несколько секунд не сводил взгляда с содержимого чужой кружки. — Сомневаюсь, что мой кофе отравлен, так что тебе придётся подождать до моей смерти ещё некоторое время. — Нет, дело совсем не в этом, — покачал головой Лайт. — Я почему-то никак не могу свыкнуться с мыслью о том, что свободен, а с меня сняты все обвинения. Продолжая свою мысль, Лайт приподнял руку, позволив рукаву соскользнуть вниз, и показал чистую кожу без единого следа от наручников, которые ещё недавно не мог снять ни на миг. Рюдзаки оценивающе взглянул на красивое запястье Лайта, но не позволил своим мыслям зайти дальше положенного — по крайней мере, не здесь и не сейчас. — Совесть не даёт покоя, верно, Кира? — Рюдзаки продолжил любимую игру “я знаю, что ты Кира, и ты тоже это знаешь” и сделал небольшой глоток кофе, наслаждаясь его вкусом и ароматом. — По-твоему, именно сейчас я должен проколоться и выдать себя? — приподнял бровь Лайт, стараясь изобразить на лице одновременно удивление и вселенскую скорбь. Получалось неплохо, надо сказать. — Но нет, твои ожидания не оправдаются, ведь я не Кира. И это было доказано лично тобой, Рюдзаки. Роль “я знаю о твоих подозрениях, но не позволю им стать правдой даже в твоих мыслях” идеально подходила Лайту — примерному ученику, замечательному сыну и превосходному лицемеру. К сожалению (или к счастью — это уже как посмотреть), лишь Рюдзаки оставался неубеждённым игрой Лайта и продолжал своё расследование уже чисто из спортивного интереса. Ведь когда-нибудь Лайт не сможет скрыть правду — высокомерие, спрятанное глубоко в душе, возьмёт верх и заставит проговориться, сделать лишний жест или исказить взгляд. Пусть даже в этот миг гениальный детектив L будет умирать. — Хорошо-хорошо, отложим этот вопрос ещё ненадолго. Примерно до тех пор, пока тебе не надоест играть свою роль. Рюдзаки склонил голову набок, оценивающе глядя на Лайта. Он снова и снова изучал его и каждый раз находил что-то новое и интересное. Потрясающе. — Пока мне не надоест жить своей прекрасной жизнью без наручников, круглосуточной слежки и камер? Сомневаюсь, что мне когда-нибудь захочется вернуться в тюрьму и сидеть за грехи, которые я никогда не совершал. Лайт взглянул на содержимое своей кружки, размышляя о том, нужна ли ему в организме небольшая порция кофе или нет. Рюдзаки в это время мягко оглаживал черенок ложки, удобно лежавшей в его руке, и продолжал наблюдать. Что же он на самом деле желал увидеть? Подтверждение или опровержение своих догадок? Или просто пытался разобраться в себе и своих чувствах? Желание прикоснуться к Лайту точно нельзя было назвать сиюминутным. Ощутить тепло кожи, забраться пальцами под рубашку, втянуть в поцелуй — Рюдзаки хотел этого всем своим естеством. Плевать, что с большой вероятностью (а цифры уже давно превысили лимит в сто процентов) Лайт — это Кира. Плевать, что Лайт может желать его смерти. Если Лайт желает его тела — одного этого будет достаточно, чтобы позволить себе на миг забыться. Какие странные мысли. Хотеть единственное, что нельзя получить? О, благодаря Лайту Рюдзаки сполна познал это чувство. — Твой взгляд уже столько месяцев прожигает во мне дыры, а я всё никак не могу привыкнуть. Думаешь, я сделан из сахара? — рассмеялся Лайт. — Я не прочь это проверить, — ответил Рюдзаки, решив, что двадцати процентов уверенности в ответных чувствах достаточно для подобного признания. — Впервые вижу такой странный флирт. — Лайт посмотрел на Рюдзаки, ища подтверждение тому, что всё услышал верно. — Ох, чёрт, так ты серьёзен. — Абсолютно серьёзен, если ты всё ещё склонен верить человеку, посадившего тебя на трёхметровую цепь на несколько месяцев. Рюдзаки положил ложечку на стол и, перегнувшись через него, коснулся руки Лайта, но не стал добиваться чего-то большего. Какое прекрасное безумие. — Я дам тебе дополнительный шанс, — улыбнулся Лайт, ощущая, как холодные пальцы крепче сжимают его запястье. — Воспользуйся им правильно.