Банальная сказка

Выходные шли так себе — ни шатко ни валко. Кирилл, конечно, не провалялся овощем на диване в обнимку с Дэном, пялясь в потолок и размышляя о вечном, но только потому, что Витя, прочувствовав каким-то образом его состояние, в ультимативном порядке вытащил его на шашлыки за город. Ещё и припахал сначала прочесать небольшую рощицу в поисках хвороста, а потом стоять на стрёме рядом с шипящим и шкворчащим на углях мясом, пресекая далеко идущие планы нахального потомка волков оставить их без закуски. — Ты совсем о псине не заботишься, — разливая тёплую водку по пластиковым стаканчикам, заявил зять. — Жрёт он у тебя, как вроде не немец, а африканец. — О, а есть и такая порода? — задумчиво разглядывая печального кобеля, поинтересовался Кирилл. — Ога. Слонов. На диету его посади, что ли… — Дэн склонил башку набок и выразительно приподнял губу над правым белоснежным клыком. — Какие мы впечатлительные, — буркнул кардиолог. — А как насчёт побегать? Ярко-салатовый теннисный мяч, неведомо каким образом появившийся в его руке, взвился в воздух и, пролетев прямо над головой с заинтересованно дёрнувшимися ушами, канул в небытие в ближайших кустах. — Аппорт! — подсказал Витя, видя, что псина не двинулась с места. — Я? — нарисовался вопрос на изумлённой чепрачной морде. — Неси! — вторая попытка. — С фига ли? Ты выбросил, ты и неси, — фыркнул немец и, потянувшись всем телом, передвинулся ближе к мангалу. — Совсем обленился… — прокомментировал зять. — Вы, доктор, просто не умеете правильно мотивировать, — хохотнул Кир и повернулся к псу. — Денька, кушать хочешь? — Агрхаф! — горящий энтузиазмом взгляд и подрагивающие в нетерпении кончики пушистых ушей. — Тогда принеси Вите мячик. Тяжёлый вздох и полный укоризны взгляд, который бросил на кардиолога потрюхавший к кустам кобель, могли бы разжалобить и гранит. Но врачи, они такие… врачи. — Диета, я тебе говорю! — прошипел он на ухо родичу, убедившись, что предмет обсуждения их не слышит. — Иначе пёськин — мой клиент. Ты, дорогой, кстати, тоже. — Охренел? — Кирилл в изумлении потрогал свой железобетонный накачаный живот. — Ты что, намекаешь, что у меня что-то не так с весом? — С весом, может, и так, — Витя тоже ткнул пару раз шуринский боксёрский пресс и завистливо вздохнул. — А вот с сердечком нет. Рассказывай. — Что рассказывать? — попытался отмахнуться тот, но навязчивый родич вцепился хуже клеща. Да и выговориться, поделиться с кем-то наболевшим хотелось нестерпимо. Когда он успел влюбиться в Магичева? Когда эти бесконечные сюси-пуси с Сашенькой перестали бесить и начали вызывать какую-то чёрную зависть, идиотское в своей абсурдности желание услышать хотя бы раз пошлое «солныш» в одном предложении с собственным именем? Хотя оно уже даже пошлым не казалось, скорее родным и домашним. Как и сам Стас. Он покорил Кирилла с ходу, практически и не прилагая к этому никаких усилий, стоило только дать себе приблизиться к нему, окунуться в ту атмосферу покоя и умиротворённости, что парень приносил с собой, куда бы ни шёл. Может, это произошло во время одной из деловых встреч? Когда неудовлетворённые результатами проверки клиенты начинали рвать рубашки на груди и призывать на головы несчастных аудиторов все египетские казни разом, но мгновенно затихали, услышав спокойный уверенный голос парня: «Так всё же хорошо, мы всё вовремя обнаружили, давайте вместе подумаем, как исправить?» А может, когда однажды случайно увидел, как тот принёс их пожилой вахтёрше переносной телевизор: «Вот возьмите, Вам же скучно, наверное. Нет-нет, не беспокойтесь, это от фирмы…» Или, может, в тот момент, когда впервые обратил внимание, что, смущаясь, тот смешно сдвигает очки на кончик носа и смотрит исподлобья поверх них. Или теребит длинными пальцами мочку правого уха, когда задумывается. Или шепчет себе под нос, думая, что никто не слышит: «А я красавчик…», когда доволен результатом проделанной работы. И щёлкает пальцами над головой, озарённый новой идеей, и носит только кроссовки, и терпеть не может суши, зато никогда не откажется от куска хорошо прожаренного мяса, и слушает Кипелова вперемешку с Селин Дион, и… И когда он успел всё это узнать? А главное — когда всё это стало так нестерпимо, так отчаянно важно? Этот парень умудрился походя занять все его мысли, пленить и тело, и сердце. Каждое брошенное им слово, каждый жест, каждая мелочь отзывались в душе новой нотой, сплетаясь в древнюю, как сам мир, мелодию, и произошедшее вчера было лишь финальным аккордом той феерической симфонии, что люди испокон веков называют… любовью? Она ли это? И как вообще это произошло? Да Бог его знает. Но факт: Магичев — свеча. Яркая, жаркая свеча, манящая своим пламенем, порождающая где-то в глубине души священный трепет и какое-то детское ожидание чуда. А он — мотылёк. Глупый, жалкий мотылёк, знающий, что принесут ему объятия этого огня, но всё равно летящий на свет. — Если бы ты только знал, — закончив свой рассказ, пробормотал Царь, — как я боюсь понедельника. Ведь пойду же за ним, если позовет, как миленький пойду, а потом буду срываться на всех подряд, психовать и зарекаться, но снова пойду. И снова. И снова. Пока не сгорю к чертям… — А почему ты должен сгореть, Кир? — почёсывая лохматую башку оккупировавшего его колени Дэна, уточнил Виктор. — Ты как-то излишне пессимистичен по поводу этих отношений. — Да потому, дорогой, что я не смогу быть третьим, понимаешь? Не смогу делить его ещё с кем-то. — Собственник… — понимающе кивнул родич и, вытянув из пачки Кирилла последнюю сигарету, беспечно поинтересовался: — А я никогда не рассказывал тебе, как сделал Алиске предложение? — Ну, на футбольном матче вроде, да? — что-то такое бредово-романтичное, от чего сестра пищала как ненормальная, смутно припоминалось. — Прямо на табло. Много бабок отвалил, кстати? — Да уж не мало… Но я, в общем-то, не об этом, — Витя глубоко затянулся, закашлялся и, отшвырнув в сторону только что зажжённую сигарету, продолжил: — Ты знал, что параллельно со мной твоя очаровательная литтл систэр встречалась с ещё одним челом? — Гонишь! — опешил Царь. Алиска? Да девчонка буквально молится на своего мужа, особо, впрочем того не показывая, ибо, цитируя её саму: «нефиг морду баловать.» — Да нет, дорогой. Прогнал я, когда три месяца снимал макароны с ушей, что она и правда каждые выходные проводит у кровати смертельно больной бабушки. — Какой бабушки? — не сразу въехал Кирилл. — Баба Нина, земля ей пухом, скончалась, когда Алиски ещё и в проекте не было, а батя вообще детдомовский. — Вот то-то и оно… — снова кивнул приятель. — Вычислил я их, короче. Представительный мужик такой. На бехе за ней приезжал, по ресторанам водил, театрам… Красиво, сука, ухаживал. И сам на морду ничё так. Тебе бы понравился. — Тьфу, блин, — ругнулся шурин. — Кто о чём! Я-то тут при чём? — Да при том! На этом я его и обскакал. Или ты думаешь, я от рождения такой толерантный? — Не понял?.. — А что тут понимать, Кир? — Виктор скосил на него смущённый и какой-то извиняющийся взгляд, но всё же продолжил: — Психовал я сначала. Принципами размахивал. Мол, нафига она мне нужна, шалава такая… Э-э-э, успокойся, — заметил напрягшегося друга. — Я всё понимаю — сестра твоя и всё такое, но по факту — не так, что ли? — Блин! Я не знал, честно… — Да ладно, дело прошлое… Так вот, не буду грузить тебя всеми подробностями, но пришёл я к неутешительному выводу, что нужна она мне. Вот какая есть, такая и нужна. Решил, что костьми лягу, а отобью. Только как? Я же тогда был нищим студентом-заморышем… — Ты и сейчас заморыш. — Спасибо, родной, я тебя тоже люблю, — беззлобно хохотнул Витя и, отсалютовав Кириллу своим стаканом, отпил. — Эх, хороша! Всё же наша водка самая лучшая, да? — Я коньяк предпочитаю… — Всё у тебя не как у людей — коньяк, мужики, охранный пёс, страдающий ожирением… Ладно, о чём я? — О том, каким боком я к твоей свадьбе. — А! Ну так это… Алиска же тебя обожает. А мужика того с тобой не знакомила. И не спрашивай, откуда я узнал. Вывод? — Ну? — Боялась его реакции на твои, пардон, пристрастия. Вот я и подумал — это шанс. Подружусь с тобой, покажу ей, что со мной можно не переживать по этому поводу… — Так вот где собака порылась! — перебил его исповедь шурин. — А я-то столько лет голову ломал, с каких таких фигов шарахавшийся от меня Алискин хахаль воспылал в один прекрасный день интересом к моей скромной персоне? — Злишься? — виновато взглянули на него исподлобья. — Да иди ты… Дело прошлое, как ты говоришь. Мало ли кто и как дружить начинает. С Женькой Гордеевым, ну, замом моим, мы вообще начали чуть ли не с ритуального сожжения на костре. Только я не понял, к чему ты мне всю эту галиматью рассказывал. — А, точно! — мужчина хлопнул себя по лбу и пояснил: — Короче, оказалось, что дело-то было во мне, а не в том мужике. Ты же сам сказал — шарахался я в начале. Вот и девочка моя это видела. И разрывалась между мной и семьёй. Любила, вот и не бросала, а сама искала того, кто тебя, дурня, принять сможет. Вот так вот, Кир… — Афигеть… Санта-Барбара отдыхает… Витя, — позвал он притихшего и задумчивого друга, — а давай за семью, а? — А давай! — мгновенно подхватил тот инициативу. — Но ты, дурик, хоть понял, к чему я тут душу изливал? — Не-а… Совесть решил облегчить? — Какая нафиг совесть, Кир? Так, рудиментарные зачатки… Не. Я просто пытаюсь сказать, что иногда всё совсем не так, как выглядит. — И? — И… Вам надо поговорить. — С Алиской? — Тьфу, дурак! Всё, Склизу больше не наливаем! Со Стасом, Кир. — О чём? — Об особенностях разведения пингвинов в условиях зоопарков ближнего востока!