protect me

Вечерело. Бал кончился, гости разъехались, а Чацкий сидел в сенях, обескураженный, опустошённый. Он положил голову на колени, обхватил их руками и сдерживал подступающие к горлу рыдания. Нет, это не были обыкновенные слёзы грусти – это были, скорее, слезы отчаяния. "Нет, мне больше нет места в этом мире", – думал молодой человек, сам себе, своими же собственными словами добавляя новые и новые рубцы на сердце. Те, которые не заживают даже при самом тщательном лечении. Москва со своими бесконечными пороками и прогнившими изнутри людьми разочаровала Чацкого, и это было видно в его недоумевающем взгляде, в его выражении лица, словно он хотел провалиться сквозь землю, лишь бы не быть рядом с этими подлецами, глупцами, алчными, жестокими человечешками... Но не только это стало причиной его непривычно серьёзных переживаний и подавленного состояния. Любовь, она, как и со многими другими, сыграла с ним не то, чтоб злую шутку — она подхватила его жалкую тушку и размозжила ее об стену, множество раз перед этим об неё же ударив. Софья говорит о том, что любит Молчалина. Первый удар. Да, Чацкий не верит ей, поэтому удар не был критично болезненным, но ввёл его в некоторое смятение. Этакая разминка. Подготовка к дальнейшим испытаниям. Следующие удары были более стремительными, но юноша парировал и их. Последний стал смертельным. Увидев Молчалина с Лизанькой, чертовой служанкой, он был готов умереть на месте, что, по сути, и сделал. Больше не было желания бороться с фамусовским обществом, с проклятыми пороками не менее проклятой Москвы. Хотелось лишь сидеть и выть, словно раненый зверь. Выть от боли, от отчаяния, от бессилия над ситуацией. Он приподнял голову. Ему показалось, что он слышал тихий, но едкий смешок. Это сама Любовь смеялась над ним. Внезапно тишину разрезал звук быстрых, мелких и тяжелых шагов. Александр прекрасно знал, кому они принадлежат, ибо всегда, когда мог слышать их, проникался ими, запоминал каждый характерный звук. "Только не он, только не сюда, умоляю, судьба" Дверь в сени приоткрылась, из-за неё показалась голова Молчалина. Он достаточно уверено вошёл в небольшое помещение, ставшее клеткой и одновременно спасением, мирным уголком для загнанного Чацкого, умирающего зверя. — Александр Андреевич, вы так поспешно ушли... не хотели провожать наших дорогих гостей? Даже князя Тугоуховского? — Оставьте меня. — Для чего же? — Оставьте, прошу. — Не посмею. Знаете ли, меня тревожит ваше состояние. Если вы забыли, как мы с вами близки... Чацкий побледнел. Тот даже не понял, что он все видел, знает о его чувствах к служанке в доме Фамусовых, продолжает лгать, так горделиво веря в свой успех, в то, что может и дальше пользоваться юношей, удерживая его от скорейшего отъезда в Европу. Признаться, раньше у него получалось – если бы не Молчалин, Чацкий бросил бы все и всех и поспешно уехал бы из этого ненавистного города. — Оставьте эти глупые разговоры. Алексей Степанович, я прошу вас. — Неужто, вы и вправду забыли обо всем? – едва не полушепотом произнёс Молчалин, наклоняясь все ближе и ближе к Александру. Тот отстранился, уже не сдерживая слез. — Я хочу уйти, сбежать. Не из Москвы, но из этого треклятого мира. Спасите меня от этой мысли, или сделайте ее моей целью, – отчаянию молодого человека не было предела, поэтому он решил открыться самому любимому, но вместе с тем самому ужасному человеку в своей жизни; тому, кто причинил невиданное множество боли и разочарований. – Алексей, вы моя последняя надежда, поймите. Я не забыл ни о чем, и если все то, все те слова и обещания были правдой, прошу, уберегите меня от моих бесов. — Я люблю вас, и только вас... — Вы лжёте! Сколько можно лжи?.. я видел вас с Лизанькой перед тем, как прийти сюда. — Я не могу любить служанку, она слишком проста для меня. — Вы сами родом из небольшого городка. Не грешно ли говорить так о ней? — Родом из небольшого городка, а умом – так коренной москвич. — Не обманывайтесь. Вы лжец и вертихвост, а не благородный, - последнее слово он произнёс с иронией, – москвич, – а это едва ли не выплюнул с презрением. — Раз так, то не пора ли раскрыть карты? Вас, Александр, невозможно полюбить искренне. Такого своенравного, самовлюбленного негодяя нужно ещё поискать. Вы ворвались в этот дом без приглашения, испортили все то, что я воздвиг, пускай и на лжи, вместе с Софьей, и что потом? Вы просите искренности, а не поступков во благо личной выгоде? Вы многого хотите. Глаза Алексея поблескивали слепой ненавистью. Действительно, если бы не Чацкий, этот малодушный, но невероятно хитрый человек уже бы сумел завладеть разумом Софьи целиком и полностью, и закрепить своё место в доме Фамусова на долгие и долгие времена. А что теперь? После того, как Александр в своих же интересах оклеветал Молчалина(попав при этом в точку, если вести речь об измене), испортил все его планы. — Любовь к Софье была всего лишь ложью, а моя к вам – истинной и чистой. Не осуждайте меня за то, что я уберёг вас от греха. — А я вас не уберегу. Держать не стану. И я вас не люблю, все было ложью. Держите лучше бритву и идите, куда хотели. Глаза Чацкого в который раз наполнились слезами. Он тихо встал. Не видя ничего перед собой, с третьей попытки принял бритву. Спустя двадцать минут в ванную комнату в поместье Фамусова зайдёт сам его глава, и, увидев обескровленное, посиневшее тело, констатирует факт: "Эти умники долго не живут. Всему виной образованность, видишь, Алексей, с какой точностью перерезана шея? Словно бы врач какой работал. Что же, уноси. Скажи Лизаньке, чтоб отмыла ванную. Знаешь, а мне его вовсе не жаль. Доучился..."