Как правая и левая рука, Твоя душа моей душе близка. Мы смежены, блаженно и тепло, Как правое и левое крыло. Но вихрь встаёт — и бездна пролегла От правого — до левого крыла! (М.Цветаева)
***
Арей стоит, облокотившись об дверной косяк и мрачно скрестив руки на груди. — Что-то случилось? — обеспокоенно спрашивает Меф, заметив хмурый взгляд мечника. Наставник не отвечает, продолжая стоять, и Мефодий напрягается, на всякий случай призывая меч. С Ареем никогда нельзя чувствовать себя в безопасности: он может напасть в любой момент, а потом обвинит тебя же в недостаточной боевой готовности. Понимая, что что-то всё-таки не в порядке, Меф встаёт с кровати, ощущая, как колышется пространство рядом, готовое материализовать меч Древнира в любой момент. — Арей, — снова зовёт он. — Что происходит? Страж выглядит недовольным, но по-прежнему молчит. Это удивляет Наследника ещё сильнее: редко, когда Барон упускал возможность укорить своего непутёвого ученика. Внимательно вглядываясь в Стража, Меф замечает и другие нестыковки: слишком чистые волосы, ухоженная борода, будто вымытая и причёсанная несколько раз. «Арей никогда не уделяет внимание внешности. Вид клинка — конечно, но собственный… Нет». Нахмурившись, Меф всё-таки материализует клинок, настороженно приближаясь к наставнику, который по-прежнему не двигается с места. Наследник уже собирается просканировать его внутренним зрением (что стоило сделать гораздо раньше!), но тут замечает, как Арей незаметно прячет в рукавах сюртука накрашенные ногти с чёрным лаком. «Что?» Суккуб, а это именно он, пошленько усмехается и игриво машет ему пальчиками. Мефа бросает в дрожь. Он разъярённо бросается на него, разрубая пополам. Меч недовольно звенит, обиженный, что приходится рубить такую ерунду. В комнате повисает вонь дешёвых духов, и юноша понимает, почему суккуб не прошёл в комнату: в коридоре запах несколько выветривался, не позволяя ему сразу опознать обманку. Кстати об этом. Меф недоуменно хмурится, вытирая меч об покрывало: «Странно, что я не понял, что это подстава сразу же. Почему я был так невнимателен? И с чего суккуб решил принять облик именно Арея?». С другой стороны, внешний вид Дафны они никогда не принимали, понимая, насколько это безрезультатно. Светлая была Светлой, и дело тут не во внешности. Арей же был Мраком. А Мрак всегда и во всех Мрак, хотя Буслаеву иногда казалось, что наставник выше этого: «Сколько раз он помогал мне и моим друзьям избегать подлых ловушек Лигула? Сколько раз спасал мне жизнь? Сколько раз именно советы наставника помогали мне выжить?» Меф вздыхает и садится на кровать. В то, что это происшествие было случайным, он не верил. А понять, какой был смысл всё-таки не мог. «Может это одна из задумок горбуна? Но Наследник знает Арея давно и должен был сразу разгадать, что это обман». Меф морщится, недовольный сложившейся ситуацией: «И что ему теперь делать? Оставить это событие без внимания? Или поговорить с кем-нибудь? Например, с Дафной». По спине бежит противный холодок — не стоит. «С самим Ареем? Нет, он не смертник». Ни Ната, ни Петруччо, ни даже Мошкин в советники не годились. Оставался только один вариант.***
— Это странно. Правда, странно. Из всех, чей облик мог принять суккуб он выбрал именно Арея. Зачем? В конце концов эта могла быть Зозо. Ну-у, или мой отец. Хотя, я не уверен, как он выглядит сейчас. — А почему не Лариса из восьмого «В»? — Эссиорх не смотрит на него, продолжая размешивать краски на палитре, но Меф не заметил, когда хранитель успел подзеркалить его. — Чего? — Не «чего», а «кто». Лариса. Та самая, с красными волосами. Помнится, она нравилась тебе, разве нет? Меф отворачивается и бурчит что-то о том, что ему было пятнадцать, а она была похожа на Лару Крофт, шикарную расхитительницу гробниц из одноимённого фильма. И, вообще, в этом возрасте зависать на всяких там Ларисах вполне нормально. — Нечего ей делать в Резиденции. Где она сейчас? Фиг знает. Логично, что я бы сразу заподозрил подвох, — наконец-то Меф выдаёт что-то членораздельное. — То есть, ты ищешь логику и злой умысел? — Эссиорх поднимается со стула и внимательно вглядывается в картину. — Тот вариант, что суккуб действовал по велению своей сути, ты не рассматриваешь? Меф недоуменно хмурится, пытаясь разобраться в мудрёной формулировке Хранителя, который слишком явно старается не смотреть на Наследника. — Не понял, — наконец признаёт он и опирается рукой на холст, привлекая к себе внимание. — Что ты имеешь ввиду? — Руку убери, испачкаешься. — Эссиорх отворачивается, и принимается переставлять баночки на столе, то расставляя их по цветам радуги, то перемешивая порядок. — Есть вариант, что суккуб просто «прочитал» то, что творится в твоей душе. В твоём сердце. То самое сердце, о котором говорит хранитель, ёкает. И бухает куда-то в глубь живота, начиная судорожно биться. Удивление и недоверие просто заполняют его, и парень чувствует, как холодеют кончики пальцев. — Ты чего? — пытается отсмеяться он. — Что за бред? Это же просто… Просто бред. Это ненормально… Да это… Ерунда. Бред. Ты с ума сошёл! — Меф отшатывается, резко откидывая от себя холст. Деревянная подставка ломается, а незавершённая картина падает на пол изображением вверх, и юноша в ступоре смотрит на рисунок. На нём изображен Арей. Такой же, как и сейчас, но лучше, ярче. Чище что ли. Он как будто светится изнутри, словно Эссиорх вложил частичку Света в своё творение. Кажется, что глаза мечника излучают космическую темноту: в них нет той непроглядной и холодной пустоты, засасывающей в свои глубины. — Нет! Это бред. Я… Я пришёл за советом, а ты… Мефодий не заканчивает свою импульсивную речь и торопливо выбегает на лестничную площадку. Его трясёт, и он срочно хочет покинуть это место. Учитывая, что в таком состоянии телепортация отпадает, парень просто бежит вниз по лестнице. Ступеньки монотонно мелькают перед глазами, а холод подъезда напоминает ему мрачность Резиденции. «Нет, точно не туда». Солнечный свет слепит привыкшие в темноте подъезда глаза, и он на несколько секунд теряет ощущение реальности. В эту секунду эйдос особенно резко колет, и парень хватается за грудь, царапая ногтями толстовку. Дыхание перехватывает, но он не дает себе ни минуты отдыха и пускается бежать по многолюдным улицам Москвы.***
«Бред. Просто бред. Какой смысл был идти к Эссиорху, если он сам мог предположить тоже самое. Любой маг знает, чем занимаются суккубы, так что Хранитель просто высказал самый распространённый вариант. И только потому, что сам не знает, как объяснить это событие», — так рассуждал Мефодий, раскачиваясь на качелях и отдыхая. Только что он на износ сделал сотню подтягиваний, отжиманий и вертикального пресса на перекладине и сейчас отдыхал. Только вот изматывающая тренировка ничего не смогла поделать с ураганом мыслей и эмоций, который бушует внутри. «Ну, хотя бы злиться перестал и на том спасибо». Металлические качели противно скрипят несмазанным креплением, но Мефодия этот звук успокаивает — он напоминает о детстве, когда можно было беззаботно кататься целый день и ни о чём не думать. Отпугивающая руна защищает площадку от назойливых родителей и их шебутных детей. Но Меф не чувствует угрызений совести, ведь по-другому остаться одному было невозможно: в этот солнечный осенний день желающих насладиться тёплой погодой предостаточно. Юноша закрывает глаза и поднимает голову к небу, ощущая лучи солнца, приятно согревающие лицо. Под закрытыми веками пляшут золотые полукружья и прочие фанатические фигуры, а слабый ветер приятно холодит разгорячённую после тренировки кожу. Если не брать в расчёт события сегодняшнего утра, то всё было отлично. Кроме этого, была ещё одна причина спешно успокоиться и привести мысли в порядок. «Дафна». Собственная бронзовокрылая Хранительница чутко реагировала на изменения в душевном состоянии подопечного. И даже странно, что она до сих пор не появилась в лопухоидном мире. Когда она по долгу отсутствовала в Москве — причиной служили еженедельные сеансы «осветления» в Эдеме — Меф ловил себя на неправильных мыслях. Скорее всего, дело было в комиссионерах, но поганых созданий Мрака, он возле себя не замечал. А мысли всё равно были. Одной из них, но самой сильной и въедливой, было размышление о том, что он всегда будет только с одной Дафной, даже не узнав, каково это — любить кого-то другого. Провести всю жизнь лишь с одной девушкой, даже не сравнив, какого это — быть с кем-то другим. Целовать другую девушку (тот вынужденный поцелуй с Прасковьей на крыше не в счёт), обнимать кого-то другого… Меф мотает головой: «Ну вот, опять!». Скрип начинает надоедать, и будущий повелитель Мрака открывает глаза и произносит короткое заклинание, отключающее все звуки вокруг него. На площадке воцаряется тишина: ни свиста ветра, ни щебета птиц. Безмолвие. — Глупо. Мефодий дёргается и соскакивает с сиденья, но запутывается в металлических цепочках, которыми качели крепятся к турникету. — Мда… И это мой лучший ученик. Меф встаёт в стойку, озираясь по сторонам. Арей стоит напротив, привалившись спиной к детской горке, и держит в руках меч. Меф сглатывает и бегло оглядывает наставника, убеждаясь, действительно ли перед ним стоит Страж. — Ты убрал все звуки, так что даже шагов не услышал. Где твоё благоразумие? Ах да: его никогда и не было. Самонадеянность синьора Помидора увеличивает шансы на его скоропостижную кончину от какой-нибудь острой безделушки. Например, от моего меча. Оружие наставника неожиданно свистит в воздухе перед юношей, и он едва успевает уклониться, как меч рассекает воздух там, где секунду назад была его голова. Меф тут же отпрыгивает в сторону и материализует оружие Древнира. Магический артефакт пылает, готовый к сражению, но Арей опускает свой клинок: — Ну-у, хоть что-то. Но отвратительно, как всегда. Меф не может сдержать улыбку — в том, что перед ним Арей собственной персоной, он не сомневается. Но всё же бросает взгляд на его руки. Точнее, на ногти — жёлтые, погнутые. Никакого чёрного лака. Арей хмурится, перехватывая его взгляд и читая мысли. — Что за ерунда? — переспрашивает он и кривится, не понимая рассуждений ученика. Мефодий смущается и торопливо закрывает сознание, но ни резвости, ни умений ему не достаёт: Арей уже узнал всё, что было нужно. Арей просматривает его утренние воспоминания и разговор с Эссиорхом. Просмотрев остальные действия наследника и убедившись, что больше ничего интересного нет, отпускает магию и, склонив голову, смотрит на юношу. От такого взгляда Мефодию становится не по себе, и он на всякий случай проверят, нет ли здесь каких-либо рун, мешающих телепортации. «Хотя это глупо — сбегать он не будет точно». Парень сглатывает и нервно трёт шею, стараясь не смотреть на Стража. Молчание затягивается, и Меф не выдерживает такого напряжения. — Это ведь проделки Лигула, так? Какой-то план? — надежда в его голосе звучит слишком явно. — Скажите, что это он специально. Пожалуйста. На этих словах Арей морщится, и Меф смущённо опускает голову: — Извините. — Карлик, может и тот ещё интриган, но бесполезность попытки залезть в твоё сердце даже ему понятна: там прочно и надолго обосновалась Светлая. Надо отдать должное Троилу — старый добряк знал, кого посылать тебе в Хранители. Так что суккуб действовал по своей воле, если так можно говорить про этих мыльных Зигмундов. Хотя, будет лучше сказать — по своему желанию. Он хотел показать, что у тебя внутри — его право и, в какой-то степени, его обязанность. В конце концов, когда Кводнон их создавал, то закладывал в них какие-то остатки понятия «любовь». Меф упрямо смотрит в землю, изучая степень искрошенности асфальта и прикидывая, какой игрушкой дети добились таких разрушений земляного покрытия. — Не думал, что ты так остро отреагируешь на обычные действия суккуба. Давай-ка, я дам тебе совет. Да-да, небывалая роскошь от меня. Причем, заметь, безвозмездно. Выкинь из головы этот «инцидент». Одноразовый случай не должен так на тебя влиять. Потому, погуляй и возвращайся. У тебя ещё скопилась работа в Резиденции. Улита и так припахала всех. Арей замолкает, давая ученику проанализировать слова, и, когда Меф, пересилив себя, всё же поднимает голову, наставника к этому моменту уже нет. Вздохнув, парень откидывает взмокшие волосы назад и, стерев все руны, отправляется в Резиденцию пешком.***
Мефодий не знает, как себя вести: «По словам Арея, ничего особенного не произошло, но всё же…» Юноша вздохнул и, не моргая, уставился в потолок своей комнаты. Через четверть часа у него должна быть тренировка с наставником. Именно это и было причиной его беспокойства. — Чёрт! — выругивается парень, спешно пытаясь погасить вспыхнувшее пламя, заплясавшее на противоположной стене. В последнее время его магия стала чересчур нестабильной, хотя мечник говорил, что всё должно быть, как раз наоборот. «Но, когда у наследника всё было как у людей?», — добавлял Арей с ухмылкой, которую было легко разглядеть даже сквозь густую бороду и поседевшие усы. Меф хмурится — образ наставника всплывал в каждой второй мысли — и это тоже было причиной его беспокойства. Понимая, что отвлекаясь, пожар он не потушит, парень пытается выбросить из головы неуместные мысли и сосредотачивается на всполохах огня, полностью захвативших стену. Призванный поток воды широкой лужей растекается на полу, не желая перебираться на стену. Меф мысленно старается перебросить его на горящие обои, но вода упрямо плещется на полу, грозя долиться до середины кровати. Изменяя магический запрос, Меф представляет себе пожарный шланг и обреченно слышит завывания пожарной машины, только что оказавшейся на Дмитриевке. Без особого чувства вины, он торопливо отправляет обалдевших пожарников обратно, стараясь не думать, какими заголовками будет пестрить завтрашний выпуск московской газеты. Вздохнув и признав свою никчёмность, наследник призывает ведро и бурчит что-то про неравномерное распределение сил Кводнона, дар Мошкина и всё, что он думает про лунное затмение, так неудачно совпавшее с моментом его рождения. Поработав, Меф выпрямляется и пинком отправляет ставшее ненужным ведро куда-то на Лысую гору. Взглянув на часы — наконец-то, он избавился от отвратительной змеи, пожирающей свой хвост, парень морщится — опоздал. Странно, что Арей не разбушевался на всю Резиденцию, оскорбляя нерадивого ученика. «Что же… Значит, он сделает это на тренировке», — с такими мыслями он спускается в тренажёрный зал. Сегодня Арей в очередной раз проявил фантазию. «Хотя, куда уж больше? У них был турецкий замок, египетские пирамиды, сады Семирамиды, знойная пустыня и леденящий холод Севера. Сейчас это были болотистые дебри Азии. Или это были джунгли?». Меф не силён в географии, поэтому на зачарованную пятым измерением комнату он смотрит с опаской. — Не стой, проходи, — насмешливо приглашает Арей, стоящий на каком-то возвышение, посреди серо-коричневых протоков. Меф мешкается в дверях — сухой тропинки к наставнику он не видит, а пробираться сквозь мутную воду нет никакого желания. — Вы всерьёз думаете, что когда-нибудь мне придётся сражаться в таком… В такой дыре? «Дерьме» так и не звучит, но очень явно подразумевается. В ответ Арей лишь насмешливо приподнимает бровь, всем своим видом показывая, что вопрос его несказанно удивляет: — Откуда мне знать? Но если твой соперник бросит в тебя ядовитой змеёй, одновременно нападая мечом, и ты умрешь от её укуса, а после тебе отсекут голову — стыдно будет мне. Так что — начинай! Меч материализуется в руках, и Меф делает шаг вперёд, стараясь не морщиться. Тут же его нога утопает в чём-то вязком и зыбучем. Спешно пытаясь пробраться к наставнику, он с трудом переставляет ноги. Чем дальше от входа, тем ниже оказывается дно, выше поднимается вода и медленнее идёт он. Когда он наконец-то добирается до вожделённой, сухой земли, Арей уже стоит, ковыряя клинком ноготь, и совершенно не обращает на него внимания. Меф, давно убравший меч, чертыхается и пытается магией высушить джинсы. Слава Древниру — у него это выходит неожиданно верно, и ткань просыхает, не испепелившись на нём. Несвоевременно порадовавшись успеху, парень улыбается и тут же чувствует жар, обхватывавший ноги. С криком (больше от шока, чем от боли) парень пытается сбить пламя, но магический огонь не желает пропадать. Понимая, что выбора нет, Мефодий бросается с берега и с шумом ныряет в самую глубину мутных вод. С громким шипением огонь затухает, и Меф выныривает на поверхность, оставаясь стоять посреди болота с прожжёнными штанами и чувством полной ничтожности. Уткнувшись взглядом в серую воду, он делает усилие над собой и всё-таки отваживается взглянуть на наставника. Арей не сменил позы, продолжая с видимым безразличием заниматься своими ногтями. На секунду Меф подумал — а не суккуб ли перед ним, но шершавые подушечки пальцев и помятый на спине камзол говорили о том, что это именно его наставник. — Достаточно, — сухо произносит Страж и, махнув рукой, стирает реальность, возвращая их в привычную тренировочную комнату. Безразличие и разочарование Арея уязвляют сильнее обидных слов, и Мефодий опускает взгляд, чувствуя стыд и собственную никчёмность. Страж отходит к столу и перебирает лежащее оружие. Шпаги, рапиры, сабли — всё лежит вперемешку, сваленное в кучу, и звук трения металла об металл вызывает зубную боль. — Знаешь, у меня были дни, когда я не хотел даже брать оружие. Были моменты, когда я погружался в себя, не замечая ничего вокруг, — голос мужчины звучит устало и отрешённо. Удивлённый таким откровением, юноша даже поднимает голову, смотря на габаритную фигуру наставника, замершего с копьём в руке. — Я ничего не хотел, ни с кем не общался. Сидел и жалел себя. Думал, как же мне плохо, и как я от всего этого устал. И, знаешь, что? Арей разворачивается, держа оружие в опущенной руке. Чёрные глаза смотрят прямо в душу, а нахмуренные брови придают Стражу ещё больше мрачности. — Я имел на это право. Я был никем, никем и остался. Но ты… — Арей делает шаг ближе, и Мефодий напрягается. — Ты не можешь себе этого позволить. Ты — будущее Мрака. Поганое такое будущее, если честно. Бесперспективное. Мефодий закусывает губу, не зная, как реагировать на такие слова. — Поэтому ты не можешь терять себя и бегать от одного советчика к другому. Если плохо — терпи: уйди в тень, скройся, отдохни. Приди в себя и вновь вернись к миру. Но не позволяй никому видеть твою слабость. Таких здесь растопчут. Оставят валяться на полу, да ещё и плюнут, проходя мимо. Это жизнь и все твои проблемы — только твои. Не можешь справиться — дуй отсюда и дай дорогу тем, кто сильнее. Ты понимаешь меня? Меф поднимает глаза и встречается взглядом с мужчиной. Глубокие морщины прорезают его лицо, рот корчится горькой щелью, но взгляд чёрных глаз горяч и ясен. Количество седых волос в бороде перевалило за половину, и возраст Стража сейчас проявляется особенно явно. — Мне негде скрыться, — признаёт Мефодий вновь опуская голову. — В Москве нет места, где… Он не договаривает, огорчённо взмахнув рукой. Арей смотрит на него долгим и тяжёлым взглядом и, будто что-то решив, откладывает копье в сторону, берёт юношу за руку: — Зато у меня есть одно место. Вспышка телепортации ярким бликом отражается в оставленном оружии, и комната пустеет.***
Сильный порыв ветра сбивает Мефодия с ног, и он цепляется за руку Арея, силясь открыть глаза. Они стоят на вершине горы, и повсюду, насколько хватает глаз, простирается полевая равнина. Зелёные площади то принимают светлые оттенки свежескошенной травы, то сменяются темно-коричневой пропаханной землей. То и дело на глаза попадаются извилистые тропы, прорезающие поле подобно змейкам, сплетаясь и расходясь в разные стороны. Арей отпускает его руку и Мефодий, пошатнувшись, придерживается за тонкое дерево, растущее рядом. Он смотрит под ноги, на высокую по пояс траву, и проводит ладонью по колючим росткам. Солнце скатилось к краю горизонта, и тёмные тучи надвигаются с восточной части. — Где мы? — Мефодий отбрасывает волосы, хлестнувшие по лицу, и подставляет лицо холодным порывам ветра. — Это пятое измерение? Арей стоит, скрестив руки на груди, и смотрит в даль. Закатное солнце отражается в его глазах, разжигая кроваво-красные блики, и юноша чувствует себя неуютно. — Нет. Это Инта — небольшой городок на реке Уса. А за ней, — Арей широким жестом указывает на горы, простирающиеся справа. — Река Печора. Слыхал о такой? Меф качает головой, но Арей доволен его ответом: — И правильно. Мы жили там, у притока… Мужчина отворачивается, всматриваясь в бескрайние простор окружающей природы. Ветер доносит до них запах свежести: леса, травы и дикости. Мефодий, повинуясь импульсу, раскидывает руки в сторону и встаёт на край, вдыхая бушующую стихию, сливаясь с ветром, наполняясь его силой и дарующей свободой. — Каково это — летать? — спрашивает он, одурманенный ярыми и сбивающими с ног порывами ветра. Арей молча подходит ближе, вставая за спину и кладя руки ему на плечи. — Закрой глаза, — тихим шёпотом просит он, и Мефодий слушается. Чувства обостряются и холодные потоки теперь кажутся совершенно разными: Те, что выше — теплее и ярче, будто перелётные птицы, зовущие ввысь. Чуть ниже их больше, и они сильнее: готовые подтолкнуть его и увлечь за собой в бескрайний полёт в бездну. А внизу по щиколоткам проходятся совсем холодные воздушные струи, будто холодные змеи, обвивающие ноги и обманчиво дурманящие сознание твёрдостью земли. Ощущений слишком много и Меф пугается, боясь упасть, и отступает назад в раскрытые объятья мужчины. Тепло его тела резко контрастирует с промозглым ветром, а крепкие руки гораздо мягче острых порывов. Меф делает ещё один шаг назад, проваливаясь в Стража, прижимаясь к нему всем телом и всем естеством — в поисках защиты, убежища, Света. — Ты ищешь не там. — Даже сейчас голос Арея, подзеркаливающего его мысли, звучит насмешливо, но объятья по-прежнему надёжны и крепки. — И не найдёшь, как бы ни старался. Меф плотно зажмуривает глаза, не желая возвращаться в реальность, сухую и безжизненную. Он поворачивается лицом к мужчине и обнимает его в ответ. Эйдос пульсирует в такт биению сердца, а дыхание то и дело вырывается облаками пара, повисая между ними прозрачной пеленой. Пальцы дрожат, но Меф продолжает стискивать жёсткую ткань на спине наставника, задевая щекой колючую бороду и чувствуя согревающие ладони на своей спине. Он по-прежнему не открывает глаза — то ли страшась увидеть Арея так близко, то ли боясь, что это — всего лишь сон. — Ты когда-нибудь полетишь, — тихо шепчет ему барон, делясь теплотой своего дыхания, от чего короткие волосы на виске шевелятся от столь интимной близости. — И твой полёт будет самым великолепным, какой только видели Стражи Света. В груди разливается теплота от его слов — пророческих, без сомнения, и Мефодий зарывается лицом в складки сюртука. Тяжёлая ладонь ложится нему на затылок, приглаживая встопорщенные волосы и прижимая ближе. Юноша улавливает чужое сердцебиение и замирает, услышав его размеренный и спокойный ритм. «Арей — его нерушимый камень, его твердыня, скала — столько же постоянная и непоколебимая. Тот, кто всегда рядом, и тот, кто всегда будет его защищать». Мефодий открывает глаза, глядя снизу-вверх на обнимающего его Стража. Чёрные глаза сливаются с темнотой ночи, а вечер отбрасывает странные тени на лицо мужчины, изменяя знакомые черты. Но в том, что это всё тот же Арей — нет никаких сомнений. Рот кривит усмешка — юноша опять не закрыл свои мысли, только в этом нет необходимости. Мефодий перед ним как на ладони: раскрытый телом и обнажённый душой. Светлые волосы впитывают вечерние сумерки, наливаясь тяжестью и струящимся водопадом спадая до поясницы. Арей поглаживает шелковистые потоки, ощущая, как прижимается мальчишка к его руке. Отзывчиво, откровенно, открыто… Наивный мальчишка, стремящийся к Свету и боящийся его как огня — напоминает ему самого себя. Только ему Арей не даст совершить той же ошибки: не даст погубить себя и погасить эйдос. Прикосновения становятся плавнее — Арей и забыл каково это — ласкать молодое, податливое тело, жаждущее его огня. Рука проводит сверху вниз, от шеи к пояснице, поглаживая мальчишескую угловатость и проявляющиеся мышцы. Ладонь цепляется за костлявые лопатки, путается в волосах, и рваный вдох мальчишки обжигает ему шею. В груди тлеют угли неутолённого желания, и этот вдох лишь распаляет их жар. Арей прижимается губами к виску мальчишки, ощущая пряный вкус кожи, смешавший в себе юность и страх, безрассудство и отчаянное желание. Мефодий елозит в его руках, желая прижаться сверх меры, проникнуть на его территорию, но Арей терпелив. Он помнит, сколь прекрасно и томно неудовлетворённое желание, и как дурманит голову предвкушение близости. Губы скользят по щеке — последняя дань целомудрию и единственный шанс отречься от наваждения. Но Мефодий не из тех, кто остановится на полпути, и Арей продолжает своё движение по девственной коже молодого тела. Он покрывает шею крепкими поцелуями, царапая бородой и колючими усами, и, извиняясь за эти варварские ласки, проводит по ней языком, зализывая покрасневшую и воспалившуюся кожу. Юноша в его руках уже не держится на ногах и оседает на пол — его неопытное тело плавится под жаром умелых и терпких ласк, и Арей сжаливается над ним. Он опускает обессилевшего Мефодия на землю, успевая поймать обеспокоенный взгляд и глазами дать ответ, что это ещё не конец. Багровый плащ падает с плеч на землю, расстилаясь и становясь для них импровизированным ложем. Темнота скрывает его кровавый окрас, а острые грани камней напоминают о том, что это — не сон. Тучи покрывают небо, пряча в своей утробе месяц и сияние звёзд, но переливающийся эйдос освещает Арею дорогу. Он знает, что мальчишка видит в темноте, но сейчас его глаза закрыты. Растрепавшиеся волосы светлым ореолом обрамляют лицо, напоминая о том, к чему стремится Страж, и к чему ему никак не попасть. Арей нависает над юношей, вглядываясь в блестящие глаза, в которых блестят невидимые звёзды, и накрывает его губы своими, разделяя первый поцелуй и горячее дыхание страсти, бьющейся в клетке, которую пока рано выпускать. Арей медлит, желая продлить пусть не долгую, но такую желанную ласку и нежную близость. «Боль будет позже. Сейчас — лишь наслаждение и трепет». С этим чувством он склоняется к Мефодию, освобождая от одежды и приникая сухими губами к обнажившемуся молодому телу. Борода задевает тонкую кожу под кадыком, цепляется за короткие волоски на груди и остро колет чувствительную грудь. Это не боль, далеко не боль. Но когда зубы касаются нежной горошины, а крупная ладонь накрывает живот, проводя по кругу и не спускаясь ниже, Меф готов застонать от невозможности сделать эту боль слаще. Арей перехватывает его гортанный стон, губами забирая вырвавшийся вздох, и тихо смеётся, продвигаясь ладонью ещё ниже к горячему нутру, пылающему жаром Геенны. Пальцы смыкаются, обхватывая ладонью жаждущую плоть, и утробный стон эхом разносится по пустынным горам, отдаваясь внутри Арея, и искры желания вспыхивают, обжигая жаром нетерпения. Юноша цепляется за его руку, широко распахнув глаза, сияние которых затянуто дымкой бессознательного наслаждения. Жемчужные зубы сжимают губы, дабы не дать волю бесстыдному крику, готовому вырваться из натуженной гортани. Арей качает головой и вновь приникает к его рту, жадно впитывая чужую влагу, как жаждущий путник пустыни истосковавшись по воде. Стон исторгается в поцелуе, делая его ещё слаще и горячее, а по-мальчишески короткие ногти рвут старую ткань сюртука где-то у основания шеи. Арей продолжает удерживать плоть в своей руке, то сжимая, то выпуская на волю, ловя трепетания истомившегося тела. Эйдос пылает ярче с каждой секундой, будто готовый вырваться на свободу яркой пролетающей звездой. И мечник на миг замирает, любуясь переливами граней: вечность зовёт и манит к себе, столь притягательно, как и распростёртое тело перед ним. Страж Мрака боится, что проиграет этот бой. Боится, что тёмная жажда возьмёт верх, и он не устоит перед этой сладкой пыткой. Потаённые инстинкты, полные Мрака и тьмы, взывают к его разуму, приказывая подчинить себе юношу, взять его — и получить душу. Вот же он — открытый, готовый и девственно-чистый, как и его душа. Арей прикрывает глаза, ослепленный сиянием эйдоса, и впивается зубами в собственные губы, желая вернуть контроль над собой. Но хриплое дыхание, блестящие бисеринки пота на лбу и мольба в глазах расшатывают его и без того слабую волю. Мужчина сжимает плоть юноши сильнее, чувствуя пульсацию и близость развязки. У него ещё есть время — безумие и жажда Мефодия полностью лишают его рассудка, засасывая в пучину страсти и кипящей крови. — Прошу, — шепчет мальчишка. Голос сорван, а горло пересушено, но умоляющая просьба отдаётся внутри Арея ярко вспыхнувшим костром. Угли разгораются широким пламенем, выжигая последние остатки разума и самообладания. И мужчина срывается с якоря самообладания. Рывком переворачивает Мефодия на живот и обхватывает пальцами разгорячённое тело. Он мнёт его как пластилин, сжимает и разглаживает, ласкает и причиняет боль, готовясь проникнуть в него. Кровь кипящей лавой обжигает вены, дурманит мысли, а запах пота возбуждает сильнее с каждой секундой. Стоны превращаются в крик, полный желания и безумства, и Арей придвигается ближе. Между ними не остаётся ни миллиметра — кожа к коже, нутро к нутру, душа к душе. Арей останавливается. Резко, будто натолкнувшись на стену. Моргает, облизывает губы, приходит в себя. Смотрит. Сожалеет. Мефодий не понимает эту заминку и выворачивает голову, силясь увидеть мужчину, замершего у него за спиной. В его глазах всё ещё горит безумство и страсть, и этот огонь по-прежнему влечет Арея к себе. Он тянется к юноше, вновь укрывая его плоть в плен сухих рук, и Меф прижимается к нему, целуя прикрытые глаза, тонкие веки, крупный нос… Он покрывает судорожными поцелуями его лицо, чувствуя вулкан внутри, готовый вот-вот взорваться. Большая ладонь делает последнее движения и… Вот оно. Взрыв сотрясает тело, оглушительный и беспощадный, он вмиг иссушает, лишая сил. Мефодий откидывается на спину и закрывает глаза, продолжая видеть пляшущие перед взором пятна. Тело разбито, будто после четырехчасовой тренировки, а в голове такая тяжесть, словно он не спал несколько часов. Меф с трудом приоткрывает один глаз и смотрит на сидящего рядом с ним наставника. Мужчина выглядит непривычно растрёпанным: камзол местами смят, а на груди порван. Меф стыдливо опускает глаза, но его руку накрывает крупная ладонь и ободряюще сжимает. Арей смотрит на юношу и чувствует исходящие от него волны неловкости и смущения. Запал прошёл — волна схлынула, унося с собой уверенность и выбрасывая на берег все сомнения и страхи. «Возможно, стоит объяснить мальчишке, что только что произошло, и что он чуть не потерял». Но загружать его сейчас теорией Мрака и силой «Первого разделённого ложа» кажется кощунством — он всё равно не воспримет. Мальчишка готов уснуть прям сейчас, только сомнения и страх не дают ему закрыть глаза и отпустить руку наставника. — Засыпай, — тихо говорит ему мужчина, проводит рукой по прилипшим ко лбу волосам и накрывает половиной плаща. Конечно, спать на холодной земле, да ещё и без одежды — не лучшая идея. К тому же, Наследник от лопуходных болезней иммунитета не имеет. Но Арей отмахивается от этих мыслей — потом он перенесёт его в резиденцию, в его комнату и оставит там одного. Юноша кивает и закрывает глаза, и Арей думает, что ему нравится такое послушание. «Жаль, что методы достижения этого подчинения были весьма… Специфичны». Страж вздыхает: «Сколь велик был соблазн сорвать сочный плод его девственности и искупаться в золотом сиянии эйдоса». Сколько Стражей именно таким образом получали силу, обрекая несчастных лопухоидов на вечные муки и страдания. Сколько Света дарили им девственные души, и как прекрасен он был. Если бы Арей не удержался, если бы не взял себя в руки — сколь могущественен мог бы стать. Куда там Лигулу с кводноновской цепочкой — у Арея была бы сила Повелителя Мрака, отданная не то что добровольно — отданная искренне и подпитанная свободным эйдосом, разделенным с ним без отречения. «Но… — Арей горько усмехается. — Треклятый Свет всё же просачивается в его сердце, ищет лазейки и пробирается в тёмный провал, зияющий на месте его души. И пытается распуститься там неуместным эдемским цветком, который зачахнет через несколько часов…» Сколько раз Арей пытался, желал, стремился отречься от Мрака, и Свет шёл ему навстречу, одаряя своим сиянием и теплом. Но проходили дни, да что уж там — часы — и Мрак снова простирал к нему свои липкие щупальца, забирая к себе и жаля за глупые попытки выбраться. Только сейчас Арей чувствует, как внутри пускает корни проросший Эдемский цветок. Как глубоко забирается он, обвивая пустоту его сердца и несуществующей души. Как пытается он пробиться сквозь Мрак и не зачахнуть. И как отчаянно Арей надеется, что в этот раз у него всё получится. Мефодий ворочается во сне, и Страж переводит на него взгляд, цепляя опущенные веки, размеренное дыхание и приоткрытые губы. «Мальчишка — его спасение, его надежда и его сила. Не важно, что будет с ним самим и как скоро погибнет его цветок. Важно, что он смог уберечь мальчишку. Смог его спасти».Тёмная сила! Мpa-ремесло! Скольких сгубило, Как малых — спасло. (М.Цветаева)