глупый сентиментальный немец

Макс всегда был человеком спокойным и довольно равнодушным, однако Морицу с завидным постоянством удавалось выводить его из себя. Баум, обычно не заходящий дальше ленивых словесных перепалок и протяжно сказанных оскорблений, на еврее будто срывался: хватал за грудки, с силой сжимал чужие запястья, словно пытаясь убедиться, что перед ним настоящий человек, а не сотканный из загустевшего тумана бес - но на Вельта ничего не действовало, он все так же бросал на немца взгляды насмешливо-сардонические, с затаенным вызовом: попробуй, мол, ударить. Вот и теперь они стоят между окном и стеной, Макс крепко сжимает в кулаке накрахмаленную белую материю сорочки Морица. Ничто не мешает чуть подтолкнуть Вельта назад, сократить расстояние между ними до минимума, пропустить волосы сквозь пальцы, пробежать ими ниже, по шее, сорвав очередной мерзопакостный галстук-бант, приникнуть к небольшому уху... ...но Баум стоит неподвижно. В линзах пенсне Морица отражается краешек неба цвета пепла, которым щедро усыпана обетованно-проклятая лодзинская земля. Но в глазах за стеклами нет привычной насмешки. Только металл - но не сталь, а никель, ковкий, пластичный - и... разочарование? - Ну и дурак же ты, Макс. Слова рикошетом отскакивают от стен. Вельт исчезает в мгновение ока, то ли смахивая пылинку с плеча, то ли разглаживая измятую хваткой ткань. Пустота колет пальцы.