I'll be yours

      Проснувшись от боли в затекших конечностях, Дональд Скриппс не сразу понимает, где находится. Сквозь тусклый предрассветный свет обстановка кажется смутно знакомой, но это точно не его комната. Где он? Он пытается перевернуться и найти часы, чтобы узнать, который сейчас час, но случайно задев чье-то тело, лежащее рядом, замирает в нерешительности – так, в кровати он явно не один. Эта мысль одновременно и удивляет, и пугает парня, он не привык просыпаться неизвестно где и не понятно с кем даже после попоек с Дейкином. Но голова не болит, и ожидаемого сушняка тоже не наблюдается, значит, он вчера не пил. Да и проснулся он одетым. Что же произошло? Кое-как все же исхитрившись повернуться, он распахивает глаза и с удивлением видит знакомый профиль, уткнувшийся ему в плечо. Дэвид Познер лежит рядом, и Дон очевидно находится в его комнате, вот почему обстановка даже почти в темноте показалась знакомой. Напрягшись, Скриппс вспоминает, что произошло вчера вечером.       Они с Познером занимались, готовились к семинарам и так увлеклись, что, когда Дон взглянул на часы, неожиданно понял, что на дворе почти ночь. Он попытался уйти, но Поз его не отпустил, а предложил остаться на ночь, ведь ехать до колледжа Дональда далековато, к тому же на улице дождь, и простудиться в конце семестра, когда экзамены на носу, совсем не нужно. Дон согласился, а затем нерешительно взглянул на крошечную и явно одноместную кровать в углу комнаты Познера. Проследив за взглядом друга, Дэвид густо покраснел и поскорее отвернулся, чтобы достать из шкафа футболку и штаны для Дональда. — Не волнуйся, Скриппс, приставать к тебе я не буду, слишком спать хочется. На, вот, переоденься, – и, бросив Скриппсу одежду, направился в сторону ванной. — А если, наоборот, это я к тебе начну приставать? - проговорил Скриппс, глядя куда-то в сторону, а затем широко улыбнулся, давая понять, что шутит. — Отстань, Скриппси, – Поз лишь скептически изогнул брови, как-то горько усмехнулся и поспешил закрыть за собой дверь. — Боже, Поз, ты и понятия не имеешь, – еле слышно пробормотал Скриппс пустой комнате и стал переодеваться, пытаясь отвлечься и не думать, что бы он сделал, если вдруг Познер всерьез бы дал ему такой шанс.       «Так, Дон, соберись, это опасная территория, не ходи туда, тебе еще спать с ним в одной постели. Именно спать, ничего больше, ведь Дэвид твой лучший друг и никогда не посмотрит на тебя в «этом» смысле. Ведь ты совсем не похож на Дейкина».       Лучший друг. Скриппс уже и не помнил, когда его чувства к Дэвиду стали чем-то большим, чем просто дружеские. Сначала, в школьные годы, Дону казалось, что он постоянно наблюдает за Познером, чтобы улучшить свои писательские навыки. Дон хотел писать о людях, об их характерах, проблемах и мыслях, а Познер с его сложной, иногда противоречивой натурой казался идеальной кандидатурой. Затем он думал, что таким образом, постоянно находясь рядом и подставляя дружеское плечо, помогает Познеру справиться с безнадежными чувствами к Дейкину, оказать поддержку, как-то предостеречь от разбитого сердца. Но шли годы, и Дон, наконец, честно сам себе признался, что не только он нужен Познеру, гораздо сильнее Познер был нужен ему, и все его чувства — бесконечная привязанность, нежность, влечение — далеко не дружеские.       Иногда Скриппсу казалось, что Дэвид все понимает. Когда они оставались одни, занимались музыкой и Дэвид с такой нежностью смотрел на своего аккомпаниатора, Дон думал, что вдруг у него есть хотя бы крошечный шанс. Но в классную комнату заходил Стюарт Дейкин, и все снова становилось напрасным – Дэвид и его преданное собачье сердечко следовали только за Дейкином. — Скриппс, ванная свободна, – голос источника постоянных терзаний Дона вырвал его из раздумий, – кажется, я упаду прямо сейчас, так глаза болят. Спокойной ночи. – И Познер залез в кровать.       Когда Скриппс вернулся из ванной, Познер уже крепко спал. Стараясь его не разбудить, Дон неловко примостился рядом, уверенный, что в таком напряжении долго не сможет уснуть, но усталость быстро взяла свое.       И вот теперь Дон лежит в кровати Познера, и тело ее хозяина плотно прижато к нему. Должно быть, ночью Поз замерз и в поисках источника тепла прижался к Скриппсу. Дону и самому очень комфортно. Тепло, исходящее от тела рядом, приятно расслабляет. На минуту он снова готов провалиться в сон, но Познер, не просыпаясь, немного смещается, прижимается еще плотнее, и теперь его дыхание щекочет кожу на шее Скриппса. Моментально всякие мысли о сне испаряются, сердце начинает громко стучать, отдаваясь звоном в ушах, а в груди вдруг становится жарко и перестает хватать воздуха. Нужно отодвинуться, но куда уж там, Скриппс итак лежит на самом краешке кровати. Можно, конечно, передвинуть Познера подальше, но ведь тогда, вероятно, он его разбудит, и станет так неловко, да и вообще придется прикоснуться к Познеру, а в теперешнем состоянии Дон совсем не уверен, что сможет просто дотронуться и не сотворить какую-нибудь глупость. Поэтому, закрыв глаза, парень остается лежать и пытается при помощи молитв успокоиться и восстановить дыхание. После двух десятков «Отче наш» и «Глорий» * Дон снова проваливается в сон.       Из сна его вырывают солнечные лучи, светящие прямо в глаза. При взгляде на часы Дон видит, что только половина седьмого. Странно, а ему показалось, что он проспал целую неделю, таким отдохнувшим и бодрым он себя чувствует.       Познер продолжает крепко спать, немного отодвинувшись от Дона и мило положив ладошки под щеку, но все также повернув к нему лицо. И Дональду остается только наслаждаться сокровищем, открывшимся перед ним, и смотреть на красивый, чуть изогнутый в сторону нос, на длинные пушистые ресницы, лежащие на бледных почти алебастровых щеках, на полные алые губы. Дон зачарованно наблюдает, как солнце касается и путается в светлых волосах, делая их почти золотыми. Скриппс невообразимо боится, что коварное светило разбудит Познера и лишит его возможности любоваться подольше спящим чудом, и одновременно нестерпимо желает, чтобы Дэвид проснулся, хочет уловить трепет прелестных ресниц, утонуть в глубине лазурных глаз.       Но Дэвид все еще спит, и, судя по тому, как его губы складываются в еле заметную улыбку, видит светлые, хорошие, ничем не омраченные сны. Погрузись, любовь моя, В зыбкие мои объятья; Время, страсть испепелят Чад задумчивых своих Красоту, и сон могильный Их докажет эфемерность: Но до самого рассвета Будь со мной, творенье жизни, Смертным, грешным, но по мне Всеобъемлюще прекрасным. ** Проносятся в голове Скриппса знакомые еще со школьной скамьи строки, которые в эту минуту наполняются новым смыслом.       Озорные лучики касаются родинок на щеках и шее спящего ангела, и Дон всем своим существом хочет оказаться на их месте. Чуть наклониться и нежными, легкими, почти невесомыми поцелуями пересчитать эти милые темные точечки – одна, вторая, третья, - спуститься по щечке к соблазнительной шее, затем вернуться обратно – добраться до губ, таких манящих и наверняка мягких, как бархат, и…       Но Дон не может, не смеет, ему нельзя. Дэвид Познер – не его, даже если и сам Дональд Скриппс принадлежит Позу, его сердце уже занято. А Дональду должно хватить долгих разговоров, дружбы, близости, тепла, робких улыбок и редких объятий. — Я твой. И я буду твоим, - в тишине комнаты шепчет Дон чуду, лежащему рядом.       Возможно, однажды Дэвид увидит, что его любовь к Дейкину не принесет ничего, кроме боли и страданий, может быть, однажды поймет, кто был действительно рядом все эти годы и по каким причинам, может, и сам что-то почувствует в ответ. Возможно, придет день, когда и Дон наберется храбрости и расскажет о тех огромных, как бездонный океан, чувствах, что его переполняют. Однажды… — Скриппси, – в полусне бормочет Дэвид, его невероятные глаза распахиваются и от осознания, кто здесь рядом с ним, наполняются каким-то почти неземным светом. – Дон…       Кажется, для Дональда Скриппса настал тот самый день. * Глория или Gloria in excelsis Deo (Слава в вышних Богу [лат.]) - христианский богослужебный гимн, доксология, входящая в состав католической мессы латинского обряда и англиканской литургии. ** Отрывок из стихотворения У.Х. Одена «Колыбельная» процитирован в переводе В. Савина.