Как не нужно умирать

Слава сложил несколько выданных ему листков аккуратным квадратиком и засунул в карман. Там же нашарил пачку сигарет и подкурил от трепещущего огонька зажигалки, ярко вспыхнувшего во тьме. В центр помощи страдающим от Синдрома Частичной Смерти он ходил раз в пару месяцев, чтобы пополнить запас нейротриптилина. За год вежливое лицо медсестры, неизменно смотрящей мимо него, Слава выучил наизусть, вплоть до последней родинки. Он знал, что нужно сказать, чтобы ему не задавали лишних вопросов. Жалоб нет, реакция нормальная, лекарство принимает вовремя, психологическая помощь не нужна. Поход в центр всё равно угнетал чуть ли не хуже, чем в первые разы. Если бы ему не нужен был нейротриптилин, он бы вообще не выходил на улицу.  — Эй, пацан! Огоньку не найдётся? — На пустыре за безлико-белым зданием центра фонарь не горел, зато в свете фар проезжающей мимо машины Слава разглядел фигуру мужчины, натянутый до самых глаз капюшон, худи с дурацким принтом и татуированные руки. Был конец сентября, а питерский климат обязывал надеть что-то теплее тонкой толстовки. Даже Слава был в куртке, хоть температуры и абсолютно не чувствовал, просто надел её по привычке. Он молча протянул зажигалку и подождал, пока незнакомец подкурит и выдохнет клуб дыма, который тут же быстро унёс ветер.  — Что ты делаешь у центра мертвяков? Ждёшь кого-нибудь? Слава фыркнул.  — Нет. Он повернулся так, чтобы свет с улицы упал на его лицо, и незнакомец тихо рассмеялся, будто услышал остроумную шутку.  — Извини, я ещё не видел, чтобы немёртвые курили. Меня зовут Мирон, кстати. — Он протянул руку и даже не поморщился от холодного прикосновения. Сам Карелин с любопытством оглядел колесо на тыльной стороне его ладони, когда представилась возможность.  — Слава.  — Я вообще за сигаретами бегал, уже спать собирался, так как завтра на работу, но в пизду всё. Пойдём напьемся? Было странно общаться с живым человеком. Или вообще хоть с кем-то. Мирон смешно шутил, почти не задавал глупых вопросов, и после порции телячьих мозгов в странном баре, где была куча полумёртвых, стало так спокойно, как не было уже давно. Вспоминались пьянки с друзьями, которых при жизни у него было немало, и всё было бы вполне невинно, если бы в голове не шумело, а губы Мирона не были такими мягкими и настойчивыми. Если бы существовали какие-то критерии, по которым человек считался живым, то Мирон бы показывал самые высокие результаты из всех, кто ходил по этой земле. На его лице постоянно были какие-то эмоции, и даже в его напускном безразличии пополам с высокомерием было больше жизни, чем Слава ощущал в себе, когда был живым. Они диаметрально отличались друг от друга, и всё же Слава поймал нужную волну, как грёбаное радио, и теперь наслаждался его голосом и манерами, немного пьяной болтовнёй ни о чём и тем, что на него не смотрят, как на бомбу, которая может взорваться в любой момент. Слава кайфовал от того, насколько они разные. Мирон был параллельной вселенной, недосягаемой, но крайне притягательной. Если бы Карелин не был частично мёртв, вряд ли бы что-то изменилось. Разве что он мало был бы интересен Мирону. Судя по всему, ему сносило башню от полумёртвых парней с ледяными руками. Но у всех свои странности, в конце концов. Слава вообще был частично мёртв. Ему так хотелось бы, чтобы он был пьяным в стельку, чтобы не мог контролировать свои действия, но, как назло, он прекрасно запоминает дорогу до дома Мирона, его блестящие глаза и до одури горячие руки. Слава не чувствовал температуру, но прикосновениями прожигали что-то внутри него, что-то, о существовании чего он до этого не подозревал, думал, что оно умерло вместе с ним, осталось в какой-то палате больницы, куда его успели привезти, на столе патологоанатома, в сырой земле, но точно не в его теле. Спустя месяц после знакомства с самым странным человеком в его жизни Слава обнаружил, что живёт в чужом доме. Это произошло спонтанно, просто Мирон однажды заметил, что Карелин проводит у него 90% своего времени, так что какой смысл вообще уходить куда-то? Славе сон был не нужен, поэтому ночь для него быстро стала любимым временем суток. Его нынешний сожитель был нормальным человеком, а значит спал, и это было интересно. Иногда во сне Мирон тревожно хмурился или наоборот ни с того ни с сего улыбался, и Слава запоминал и то, и то. Ещё он заметил интересную особенность: засыпал Фёдоров только лицом к потолку. Ему будто не от кого было прятаться. Как он сам говорил, его тараканы были слишком огромными, чтобы пытаться сбежать от них. Он часто пил, любил наркотики и хип-хоп, по профессии был писатель, по жизни латентный некрофил и открытый гей. Слава читал и перечитывал его рукописи, нюхал порошок за компанию, после чего яростно отфыркивался. Это заставляло Мирона смеяться до боли в животе. Слава обычно валялся на кровати, пока Фёдоров пытался что-то написать. Они много целовались, ещё больше говорили, смотрели глупые и не очень фильмы, читали одни и те же книги одновременно, перелистывая страницы по очереди. Теперь жизнь Славы крутилась вокруг Мирона, а не мыслей о том, как бы сдохнуть во второй раз. Большие перемены, но это было похоже на перемену мест слагаемых: внешне значительно, но суть одна. Он всё так же гнил изнутри, становясь всё больше трупом, чем человеком, какими дозами нейротриптилина бы ни закидывался. Не было никакой разницы. Мирон мог найти себе другого мальчика-мертвеца, а Слава мог найти другой смысл для существования. Эти мысли вгоняли в тоску и неизменно портили настроение. Потому что хотелось поверить в судьбу и забить на то, что может случиться потом, просто наслаждаясь моментом. Но Слава уже разучился просто жить, и Мирон не мог научить его заново. Слава катился в бездну, не особо сопротивляясь, но теперь он заодно и тащил за собой человека, виноватого разве что в том, что его это устраивало и даже нравилось. Мирон любил говорить о смерти, любил его шрамы, рассказы из жизни, глупые признания в том, что он с удовольствием бы умер, если бы валяться на кровати не было куда проще, чем вышибить себе мозг. И ебанутым в их странной почти-паре Слава себя не считал, и Мирон с этим был полностью согласен.  — По итогу вся моя мотивация — это просто скука. Мирон откинулся в кресле, натянул на плечи клетчатый плед и слегка прикрыл глаза. Осень была холодная, и он постоянно мёрз из-за огромных оконных щелей и паршивого отопления. Слава никак ему не сочувствовал.  — И что в этом плохого? — тихо спросил Слава, слушая, как Мирон тихонько шуршит пледом. Сам он сидел на полу, облокачиваясь спиной о старое жёсткое кресло отвратительного цвета, и Мирон легко мог дотянуться до его макушки. Он легко пробежался рукой по его волосам, одновременно поднося сигарету к губам. Слава чувствовал себя собакой, составляющей компанию одинокому хозяину.  — Это бессмысленно, — сказал Мирон уже в который раз за сегодняшний день, затушил сигарету о пепельницу, опасно балансирующей на подлокотнике, и закопошился под пледом, чтобы подняться на ноги. — Ты пойдёшь со мной в магазин?  — Нет, — мгновенно ответил Слава. Он по-прежнему не выходил на улицу, разве что за лекарством, по-прежнему долго сидел у окна, как какая-то гребаная принцесса из детских сказок, курил сигареты одну за другой, хоть ничего и не чувствовал, и продолжал плавать в собственном похуизме, как мёртвая рыба в аквариуме. Было странно, что жизнь такая обычная, хоть он и почти-мёртв и, кажется, сходит с ума. Раньше можно было напиться или накуриться, теперь разве что уставиться в стену и представлять, что его на самом деле не существует. Ну, ещё было можно наесться консервированных мозгов, но от них не торкало так сильно, как хотелось бы. Слава спрятался в ванной, не желая беспокоить Мирона лишний раз, и сжал свои трясущиеся руки в кулаки. Голова шла кругом, будто он катался на американских горках, а не сидел на холодном кафеле, пытаясь унять расцветающий внутри страх. Нейротриптилин больше не работал. После инъекции он впадал в странное полуобморочное состояние, а потом в течение нескольких минут наслаждался жутчайшим бэд-трипом. Слава был не экспертом в области СЧС, но это точно было ненормально. В любой момент он может превратиться в кровожадного монстра, которому интересны только чужие мозги и способы их добыть. Во время реабилитации Слава вспомнил лица почти всех людей, что успел убить. Он не мог испытать жалость по отношению к ним, но знал, что вот так прервать чужую жизнь он не имеет права. Если он действительно снова станет зомбаком, то единственная вещь, о которой можно пожалеть, — это то, что учёные наверняка придумают что-нибудь новенькое, и история повторится, будто это кому-то нужно. Потому что Славе патологически не везло со всем, что касалось смерти. Если он убьёт Мирона, то это даже к лучшему. Может быть, тогда, после того, как его снова «вылечат», он найдёт в себе силы убить себя.  — Слава? — раздался встревоженный голос из-за двери. — Тебе плохо? Недавно его стошнило, когда он решил попробовать нормальной еды от скуки. Желудок был не способен переварить что-либо, так что только сжимался в отчаяньи, пытаясь вытолкать непонятную пережёванную массу обратно. Он долго провозился над унитазом тогда. Но сегодня он ничего не ел, Мирон знал об этом, так что сейчас наверняка опять хмурился в беспокойстве. Слава закрыл глаза, пытаясь стереть из памяти это выражение.  — Нет, нет, просто решил помыться, — отозвался Слава, едва слыша свой голос. Он повторил громче, и Мирон, выматерившись, заколотился в дверь, а потом ворвался в ванную, осознав, что Слава забыл даже дверь закрыть. — Только не кричи на меня. Фёдоров опустился на корточки и взял его за подбородок, пытаясь осмотреть зрачки, будто в этом был хоть какой-то смысл.  — Завтра сходим в центр, а пока сделай ещё одну инъекцию.  — Да бессмысленно, я и так вколол двойную дозу сегодня, — промямлил Слава и убрал чужие руки со своего лица. — Дай мне посидеть пару минут так, и всё будет нормально.  — Ничего не будет нормально, у тебя руки трясутся уже несколько дней, как сумасшедшие. Мы сходим к врачу, и тебя вылечат. Поживёшь ещё немного, с тебя не убудет. Славе захотелось рассмеяться, но не получилось, потому что в ушах снова зашумело, и он запутался в своих мыслях. Его мозг отказывал. Может, скоро он совсем отключится. Слава немного предвкушал этот момент. Каким же всё-таки трусом он был. На следующий день стало лучше. Слава сообщил об этом Мирону, и тот всё утро подозрительно щурился, наблюдая за каждым его шагом. К обеду Мирон всё-таки успокоился и сел за ноутбук, чтобы немного поработать. Слава молча лежал на кровати, смотря в потолок. Делать ничего не хотелось. Совершенно. Он проснулся от того, что его резко встряхнули, и он сонно захлопал глазами, пытаясь понять, что происходит.  — Что за хуйня, Карелин! — закричал Мирон так, что Славе стало страшно и очень плохо. Страшно от того, что Мирон выглядел так, будто хотел вырвать все волосы со своей лысой головы. И плохо от того, что он впервые за год уснул. Слава быстро вскочил и едва успел добежать до туалета, как его желудок вывернуло наизнанку. Он блеванул какой-то хернёй вперемешку с желчью, и от вида и запаха ему стало ещё хуже. Спазмы были болезненными, и когда они закончились, у Славы даже заболели мышцы от напряжения. Мирон помог ему подняться и удерживал на ногах, пока Слава пытался умыться и почистить рот. В зеркале виднелось белое, как лист бумаги, лицо Мирона. Это его разозлило. Так, что вдруг очень сильно захотелось что-то сделать, а что, он и сам не понимал. Мирон впервые посмотрел на него так, будто боялся его. У него не было ни сил, ни желания выпутаться из рук, которые отвели его к кровати и неловко уложили туда, будто Слава был нажравшейся в хламину одиннадцатиклассницей. Несколько раз моргнув в темноте, он неожиданно для себя снова заснул. В центре им ничего путного не сказали, только попытались «госпитализировать». Естественно, Слава отказался, при этом послав старенького врача подальше. Ни на одном сайте, ни на одном форуме не нашлось никакой информации. Мирон перерыл всё, что можно. Слава молча пытался вспомнить, о чём ещё не успел подумать за всё то время, что только и думал да смотрел в потолок. В голову пришла странная идея, которая не сразу оформилась, но мгновенно стала назойливой.  — Мирон, — позвал Слава. — Я тут подумал. Я хочу кое-куда съездить. Даже звучало абсурдно. Слава отчаянно пытался прогнать эту мысль, но она только распространялась в его мозгу, как чума по Европе. И времени передумать уже не оставалось, потому что Мирон заинтересованно приподнял бровь.  — Куда?  — К моей могиле, — ответил Слава. Он попытался представить, как странно всё это было для Мирона. Не получалось. — Я ни разу там не был, по сути. В сознании, я имею в виду.  — Понял, а зачем тебе это надо? Слава пожал плечами и потянулся за пачкой сигарет. Мирон дотянулся до тумбочки первый и вытащил две сигареты.  — Просто интересно, — ответил Слава.  — Ладно. Поедем завтра. Слава присел на скамейку неподалёку, пока Мирон с интересом осматривал надгробие, покосившееся и покрывшееся грязью. Он расчистил фотографию, отпечатанную на камне, и вздохнул.  — Наверное, это первый раз я вижу тебя улыбающегося, — сказал он.  — Выбрали самую дурацкую фотку. Мирон сильно испачкал кроссовки и джинсы, но его это, похоже, совсем не смущало. Слава молча курил, наблюдая за тем, как Фёдоров бродит по кладбищу. Здесь было не так много разворошённых могил. В основном здесь лежали люди, умершие несколько десятилетий назад. Задолго до Восстания. Мама уступила ему место. Её похоронили на другом кладбище, вдалеке от родственников и мужа. Она умерла через месяц после восстания, когда Слава ещё бродил где-то в поисках свежих мозгов.  — Ты хочешь ещё на что-то посмотреть? — спросил Мирон. — Можно в церковь сходить, например.  — Почему бы и нет, — ответил Слава, выкидывая бычок в сторону разгромленной могилы. Её кое-как засыпали, но здешние смотрители после этого не хотели даже к ней приближаться, так что неровные сугробы земли сильно заросли. — Самое время, я считаю. Он на секунду прикрыл глаза, чувствуя себя странно. Ветер, который был едва заметен, вдруг стал пронзающим. Слава поднёс к лицу трясущуюся руку и сжал изо всей силы в кулак, будто это могло как-то помочь. В груди что-то странно заныло.  — Что с тобой? — спросил Мирон. Слава даже не заметил, как он подошёл к нему. От Фёдорова пахло мятой из-за тонны сожранной в машине жвачки и чем-то ещё.  — Какого хуя, — простонал Слава, пряча лицо в руках. — Блять.  — Да что происходит, ты можешь, блять, сказать нормально? Слава лихорадочно вдохнул, неотчётливо слыша стук где-то внутри. Слишком быстрый, неестественный. Почему-то собственное волнение больше всего озадачило Карелина.  — Поехали домой, — попросил Слава. — И не хорони меня снова здесь, мне это место не нравится. Лучше где-нибудь рядом с мамой. Мирон посмотрел на него, как на больного. После грубо выругался, пугая проходящих мимо бабулек, и быстро набрал номер такси.