Отпусти.

На его лице катаклизмы, катарсисы и чужие ошибки. Элиас пробует кожу на вкус, чувствует, что здесь всё: соль моря, ржавчина крови, слезы и грех войны. Он прикасается губами к шершавой, колкой щеке Гэбриела и шепчет: — Отпусти. Губы сталкиваются губами и война (не та, что за окнами) разгорается в их телах. Внутри пепелища выжженных земель, застоявшаяся в адреналиновом спазме кровь и пастозная, серая масса именуемая душой. Рорк вытр(я/а)хивает из него всё, что только можно, до чего дотягивается крепкая рука. Бедра двигаются в унисон и кадык на шее проламывается от стона. Они словно дворовые псы трахающиеся посреди оживленной улицы, потому что у животной страсти нет стыда и морали. О войне подумаем завтра? Элиас стонет так громко, что хочется перекричать, но это невозможно. Подушка единственный приемлемый вариант и получается почти что задохнуться, но в последний момент пиковой эйфории адреналин выкорчевывает легкие, а в мозгах наслаивается опухоль. Гэбриел падает мокрый и липкий, и окружающего мира вроде бы не существует, когда Элиас накрывает его собой.

***

— Отпускаю, — шепчет Рорк, смываясь в каракасской воде из разрушенной дамбы.

***

Багрянец разлитый на клочке земли, поплавящийся полуденными лучами солнца, застревает на зубах. Солнечный диск цвета спелой рябины выжигает зрение. Липкие пальцы оставляют отпечатки крови на рукояти пистолета. Алая вода сходит с пальцев мерным кап-кап; среди иссиня-прозрачной водной глади эти красные жилы тонут в глубине, словно диковинные спруты. Солнце закатывается к линии горизонта, и беззвучные птицы поднимаются ввысь — и всё кругом подтирается, словно грубым ластиком раздирающим тонкую бумагу. Этот начинающийся вечер похож на первую миссию против «Федерации», и сквозь звуки падающих капель слышится шепот. Монстры заводят беседу. Элиаса насквозь пробивает дрожь. Он споласкивает руки в воде и заправляет онемевшие ладони в карманы защитного бушлата. На кончиках подрагивающих пальцев образуется наледь силы, мерно растекающейся под тонкой кожицей. Уокер стискивает кулаки и поднимается с корточек. Призрак Рорка замирает у самой кромки воды. Подошвы его ботинок тонут в квашне жухлой травы и грязи, и его засасывает трясина, и Элиас обезумевше бросается в его сторону, ловя в объятия безразличный взгляд мертвого рыбьего косяка. Аякс вытаскивает его из болота как щенка за шкирку и ничего не говорит. Самое простое что они могут сделать друг для друга это промолчать.

***

Они идут по раздолбанному асфальту Каракаса когда-то давно залитому водой из обрушенной дамбы. Элиас почти не смотрит по сторонам, нарушая собственный приказ смотреть в оба. Уокер поднимает голову к небу и жадно смотрит на солнце давно спрятавшееся за тучами. Грозовое небо неожиданно плачет дождем и в этой занавеси ливня он впервые за столько лет видит Рорка. Он чинно прогуливается по улице — блеклый и несуществующий, давно размытый и иссохшийся фантом человека. Гэбриел останавливается, заставляя Элиаса встать под бушующий поток. Прямо из под его ботинок нелепо зашнурованных поверх призрачных ног приходит вода. Грязный, мутный поток силой сбивает его вниз. Лицо Рорка превращается в пастозную маску и остается только нечеткий силуэт гремящих под водой косточек. Уокер не шевелится позволяя Рорку подплыть ближе. Что-то красное мельтешит в воде. Элиас зачерпывает рукой со дна и достает бандану Гэбриела. В воздухе пахнет солью, скорбью и прошлым. Неумолимый дождь прекращается, смывая остатки боли. — Отпусти, — твердит самому себе под нос Уокер и стискивает кулаки, выжимая грязную воду. Аякс хватает его за плечо, молча отводя в сторону.

***

На поверхности сна его глаза кажутся очаровательно голубыми. Море бушует на горизонте и Элиас улыбается. Гэбриел не говорит с ним — он призрак давно размытый Каракаскими водами, но все равно что живой и Уокер почти верит в эту неправду. Они дрейфуют вместе; губы Рорка шевелятся на его щеке, но слов так и не получается. Элиас просыпается на пятые сутки. Его колотит озноб и температура почти забирает рассудок. Он говорит Аяксу идти за Рорком, вкладывая в его пальцы бандану. В тот вечер Призраки хоронят двоих — давно умершего и убитого мертвецом. Уокер прячется ото всех в каморке и плачет в смятую, пропахшую морской солью и кровью бандану. Он всё никак не может отпустить.