Наблюдатель

      Сергей любил наблюдать.       Среди толп участников попадались такие персоны, что одним своим видом не отторгали, а наоборот, притягивали взгляд. Редко своей индивидуальностью, еще реже — результатами, но спустя долгие месяцы их образы оставались в мыслях фокусника. Некоторым счастливцам повезло поселиться в рыжекудрой голове навсегда. Словно мальчишка у окна женской бани, Сафронов с упоением ловил каждое движение, каждое слово, каждый взгляд своей "жертвы", уделял ей гораздо больше внимания, нежели остальным ясновидящим, в разы сильнее желал вывести временный объект профессиональной страсти на чистую воду, а полученным человеком белым конвертам радовался как своим. Было ли это одной из его причуд, велением сердца или так тщательно отрицаемой Сергеем интуицией — кто знает. Но факт оставался фактом. В новом, тринадцатом сезоне целью его цепкого взора стал не кто иной, как Дмитрий Волхов.       Молоденький колдун, совсем еще мальчишка, тщательно прячущийся в официальных костюмах, разжигающий прямо посреди испытаний можжевеловые веточки и улыбающийся слишком широко, чтобы скрывать нечто порочащее и постыдное. По крайней мере, так могло показаться на первый взгляд или неопытному наблюдателю. Но Сергей при одном виде трогательной мордашки с очаровательно распахнутыми глазами становился мрачнее тучи. Язычник, получивший среди членов съемочной группы прозвище Велес, слишком явно для скептика темнил. Что-то скрывалось за внешне располагающим видом и пылкими эмоциями, что-то твердое, ледяное, лживое, даже озлобленное. И если за твердое можно было принять жизненный стержень, приобретенный за какие-то двадцать четыре года, то происхождение остального Сергей был настроен отыскать самостоятельно.       В свободные от съемок дни, вместо того, чтобы проводить время с женой и дочкой, он осторожно следовал за колдуном по пятам, всегда держась поодаль. Спустя неделю он едва ли не с закрытыми глазами мог отыскать путь от отеля, где располагались иногородние участники, до спортзала, куда регулярно заходил Волхов и пропадал по несколько часов. Однажды он зашел внутрь, словно бы сам на тренировку, и сделал вид, что не заметил приветственно махнувшего ему Дмитрия. Находясь за несколько метров, он отлично мог рассмотреть напрягающиеся с каждой нагрузкой подтянутые мышцы парня, сосредоточенное и чуть нахмуренное лицо, сползающие по шее и лбу капельки пота и периодически увлажняющий пересохшие губы язык. А когда Волхов нагнулся к своей сумке, Сергей и сам не ожидал, что будет столь заворожено пялиться на обтянутые тонкой тканью спортивных брюк округлые ягодицы.       Сафронов видел, с каким интересом скользит взгляд Дмитрия по проходящим красавицам. Подмечал отвращение, явственно проступающее на лице колдуна при виде идущих с пивом ровесников. А когда на него случайно попадал чужой табачный дым, он смешно чихал и прятал нос в рукаве пальто.       Однажды фокусник, нагло пользуясь статусом, забрел в наблюдательный пункт отеля. Десятки мониторов, транслирующие с камер происходящее в коридорах, ничем не привлекли Сергея. Его интересовал только вид на номер Волхова. Подошедшая к двери горничная нетерпеливо постучалась. Дверь немного приоткрылась, и в щели показался заспанный и взъерошенный Дмитрий в небрежно натянутых наспех джинсах. Всего несколько секунд, десяток нейтральных слов, и номер снова был заперт, а Сергея еще несколько дней преследовала одна и та же картина: тонкие, аккуратные, молочно-бледные пальцы, сжимающие дверной косяк темного дерева, немного растерянный взгляд из-под лохматой отросшей русой челки, чуть ссутуленные острые плечи. Неожиданно — неожиданно ли? — иллюзионист поймал себя на мысли, что хотел бы видеть все это не на экране, а лично, в освященной утром комнате, посреди сонной уютной неги, после бурной и полной ничуть не невинными вещами ночи.       Сергея злила внезапно возникшая привязанность, гораздо более сильная, нежели к предшественникам Велеса. С каждой минутой, проведенной в одном помещении с колдуном, он все больше сомневался, что столь очаровательное, свежее, молодое и совершенно обычное создание может заниматься такой ерундой. Но Волхов, как назло, проходил одно испытание за другим. И Сергей решился на привычный в таких ситуациях, но ныне отдающийся неприятным скрежетом в сердце шаг — мешать так сильно, насколько только можно позволить себе перед камерой. Когда его коварный маневр срабатывал, фокусник ловил на себе укоризненный, обиженный взор и шумно убеждал братьев и всех вокруг, что лишь делал свою работу, больше убеждая, конечно, самого себя. И после этого колдун, стиснув зубы, стал выдавать такие финты, что даже многое повидавшему Сергею становилось не по себе.       "Ты мне скажи, ты сейчас логически к этому пришел?" — "Нахера тебе это надо?" — "Я хочу, чтобы ты мне сказал правду" — "Ну, я тебе правду говорю" — "Нет, я же видел".       В тот момент он почти был готов поверить. Окончательную ясность внесло испытание с татуировками. Когда Дмитрий, едва заметно улыбаясь, прицельно сканировал его, по телу Сергея пробежала легкая дрожь и отдала наиболее сильными импульсами в паху. Сглотнув, фокусник оголил руку, демонстрируя всем и каждому цветную татуировку, изображающую Зевса... Ему пришлось пожать тонкую, мягкую, как у девушки, руку Дмитрия, устанавливая желанное примирение и взращивая нежелательное напряжение в джинсах.       Теперь можно было без смущения положить руку Велесу на плечо, поинтересоваться о какой-нибудь незначительной глупости, чтобы послушать чистый голос, мысленно трансформируя слова в сладкие стоны. А дома, когда никто не мог его уличить, прокручивал все, что сумел насобирать в памяти: легчайшие прикосновения, изящный изгиб шеи, тонкие пальцы, пересчитывающие деревянные четки, легкий флер дыма, но не табачного, как от того же Кадони, а хвойного, лесного, подсознательно возвращающего к истокам и выносящего на новую, ранее неизведанную грань. Грань, за которой Сергей уже не различал, дыхание то в пустой комнате или полустоны, его ли это пальцы оглаживают крупную влажную головку или чужие, более нежные и чуткие. Он раз за разом представлял, как изогнется под его ладонями узкая поясница, как в живот уткнется горячий эрегированный ствол, как он сам разведет робко подрагивающие бедра, покрытые тонкими светлыми волосками, в стороны и насладится при проникновении в явно девственное тело болевым Волховским вскриком, который заставит зазвенеть в комнате стекла. Кончая себе в ладонь с тихим "Велес" на губах, он будто приносил свое семя в жертву древнеславянскому богу.       Глубокой ночью, стоя в толпе на убийственном морозе, он незаметно для камер приобнял теперь уже победителя Битвы, судорожно сжимающего Руку, и заметил на лице Дмитрия не только радость, но и понимающее облегчение. Сергей впервые проклял себя за чертову развитую наблюдательность, заставившую помедлить на целые месяцы и дающую надежду на возможное продолжение законченной, казалось бы, истории.