***
— Дошли-таки, да, Теник? — ящер, опираясь на коня, принимает вертикальное положение. — Идем здесь, там тебя ветер не тронет. С высоты оглядывая белые просторы, Дайрокс показывает их драконам. И пожар начинает утихать. Больно, по-прежнему больно, клыки драконов дерут его изнутри, затуманивая разум, но огонь утихает. Дайрокс ведет Тенегрива по узкому выступу на внутренний двор монастыря. Там горит огонь, теплый, согревающий, и нет ветра. Хотя Дайрокс предпочел бы сейчас колючий мороз пурги пламени, бьющемуся в душе. В небе северное сияние. Голубые всполохи раскрасили темное полотно, фиолетовым отсвечивают их бока. — Север, — шепчет Дайрокс. Мессер и Секунда глядят на мир. Потрепав по холке коня, ящер идет к дверям. Монастырь тих и по-холодному уютен. Дайрокс с наслаждением вдыхает запах промерзших камней. И тут же легкие будто скручивает. Сотни мечей вонзаются в тело, проворачиваются, проникают насквозь. Дайрокс хрипит, оседая на пол. Перед глазами кувыркаются темные пятна, голова кружится, к горлу подступает тошнота. Ящеру хочется вырвать себе ребра, лишь бы ушла боль, лишь бы драконы успокоились. Они принялись шептать. Их голоса грохочут в голове, эхом отдаются в ушах. Дайроксу хочется кричать и выть от раздирающей боли, хочется спрятаться от нее. Обхватив руками грудь, он с силой впивается в шкуру твердыми когтями. Плоть расходится, на боках проступают капли крови. Дайрокс сдавленно рычит, зубами раздирает себе предплечье. Кровь блестит в тусклом свете свечей. Держась за стену, аргонианин поднимается. Стоит, пока пол и потолок не вернулись на свои места, пока пламя внутри не становится привычным. И, медленно шагая, направляется к месту медитации Арнгейра. — Помогите, — хрипло шепчет Дайрокс в пустоту коридора. Арнгейр услышал тяжелое дыхание, а затем из темноты по-звериному вышел Дайрокс. Мокрый от растаявшего снега, в пропитанной кровью рубахе. И упал на пол, гребни звонко стукнули по камню. Седобородый подходит к нему, осторожно поднимает голову. На руках расплылись красные разводы. — Помоги, пожалуйста… Они говорят, больно… Помоги, — прохрипел Дайрокс. И закашлялся. Легкие взрывались огненными атронахами, вдохнуть воздух стало непосильной задачей. Лишь боль и беснующиеся внутри драконы. Горло разрывается на части. Даже ту’ум не рвал так все нутро, как сейчас разрывает кашель. Из глаз текут слезы, мешаясь с кровью. Разум грязнет в красно-синем, как кровь и ту’ум. Дайрокс видит лицо Арнгейра, склонившегося над ним, и кругом пятна. Ящер раздирает когтями шею, хватает ртом воздух и чувствует, как внутри все рвется на части. Седобородый с силой отводит руки Дайрокса, прижимает к полу. — Слушай меня, слушай только меня… — говорит Арнгейр в надежде достучаться до ящера. Но Дайрокс слышит лишь драконов внутри себя. Их тяжелые голоса звучат в голове, их огонь перекрывает кислород, сжигает все изнутри. Сажа и копоть выстилают легкие и горло. — DiiN Naa, EVENaaR YOL, — шепчет Арнгейр, удерживая когтистые лапы аргонианина. — Ну же, тихо, успокойся, не давай им говорить… Дайрокс теряется в пучине мыслей, боли и крови. Ему кажется, что еще немного — и все внутри лопнет, и не спасет ни холод, ни Арнгейр. Трудно заморозить ярость, а затушить огонь еще труднее. Седобородый не знает. Не понимает. Он не сможет понять. Не в его груди жгут все десятки тварей. Хочется вгрызться в шею старика, хочется напиться чужой крови, чтоб она текла по горлу, чтоб огонь утихал. А кровь течет. Его, Дайрокса, кровь.***
В темное ночное небо улетучивается белый дым костра. Ящер чувствует за спиной теплый бок Тенегрива. Конь положил свою тяжелую голову на широкое плечо Дайрокса, Мико же устроился у него на коленях. Айен играет на лютне. Мелодия кружится по лесу, заставляя листья и траву подпевать, звенит северным сиянием, звездами. Тепло, хорошо, спокойно. Ночная прохлада лижет шею, броня снята, и раны могут наконец затянуться. Карждо мурлыкает под нос песенку в такт музыке, откинувшись на наплечных мешках. Деркитус следит за жарившейся на костре рыбой. Вкусный запах еды приманивает двух волков. Мико срывается на лай, Тенегрив злобно фыркает, звери испугано отступают. — Тихо, брат, тихо! — смеется Дайрокс. — Эй, ну, идите сюда! Не обидим. И зарычал, как настоящий зверь. Словно и нет в нем ничего от людей. Волки крадучись подходят ближе. К огню идти боятся, становятся в тени густой ели. И тихо скулят — голод силен, но не столь, как страх. — Ладно уж, — Дайрокс вынимает из котелка пару рыбешек, зажав их в зубах. Дайрокс идет как зверь, на четырех лапах. И делает это так, словно так и должно быть. Айен продолжает играть спокойную мелодию, чуть более человечный каджит Карджо продолжает разглядывать звезды, лежа на мешках, Деркитус продолжает поворачивать рыбу. Дайрокс, почти полностью зверь, истинный ящер с людским разумом, идет, чуть путаясь когтями в лесной подстилке, к двум волкам. Кладет перед ними еду, отходит на пару шагов. И рычит. Волки тявкают в ответ, берут добычу и уходят. — Ящер дружит с пьющими молоко? — ухмыляется Деркитус. Он аргонианин, но все же слишком похож на человека. Даже его ноги прямые, и когти малые. — Мы неплохо ладим, а друзья нужны везде. Такие, как вы, например. Дайрокс треплет Мико по холке, Тенегрив вновь кладет голову на плечо хозяина. Мелодия лютни качает звезды, легким перезвоном несется по лесу. Вкус отвара из горноцвета и снежоягодника, тепло костра и друзей. И тихая песня всего севера. И вой волков далеко, но при этом невозможно близко.***
Холод блуждает по каменному замку, холод крадется по чешуйчатой коже, холод делает разум ясным и чистым. Дайроксу хорошо, у него больше нет желания разодрать глотку Арнгейра, нет жажды крови. И ему жутко от своих мыслей. Жутко от ярости, наполнившей мозг, от злобы, застилавшей глаза. Снега укутывают ящера, как кутала в легкое плетеное одеяло мать, они поют ему колыбельные, как пела их старшая сестра. Метель всегда хранила его от бед, сторожила покой. Дайрокс знает, что родился в сердце зимы, оттого ему хорошо, почти тепло, ведь так по-родному по венам ползет холод, ведь так по-родному оберегает от боли метель, поет сестра-вьюга. — Дайрокс, безмозглый мальчишка! Ты насмерть здесь замерзнешь! , — Арнгейр врывается в спокойствие ледяного покоя, разгоняет спасительный холод, заглушает голоса снегов. Ящер будто сбрасывает наваждение. Пелена уходит, открывая реальность. Дайрокс в одних штанах лежит на каменном выступе над пропастью, на голой спине толстым слоем покрывало из снега. — Идем, тебе здесь нельзя быть. Арнгейр касается его плеча, зовя за собой. Ящер поднимается и по-звериному следует за Седобородым. И чего мне нельзя? — думает Дайрокс. — Тепло же… Арнгейр заводит его в одну из маленьких комнатушек, усаживает на кровать, словно малого ребенка. — Как ты себя чувствуешь? — спросил он, протягивая ящеру кружку с отваром из горноцвета и снежноягодника. — Они умолкли наконец, спасибо тебе. Как ты заставил их заткнуться, а? Я уже замучился с этими болтунами. — Дайрокс, послушай меня. Если ты хочешь научиться ладить с драконами внутри тебя, тебе придется остаться здесь. Мы обучим тебя искусству медитации, поможем найти гармонию, но это будет не просто, кровь Драконорожденного не поможет тебе, как с ту’умом, а подобное, скорее всего, будет повторяться. — Я это… с радостью! А что до повторений… Уж пол года так страдаю. Знаешь, обычно просто тянущая такая боль, но иногда они так болтать начинают, и говорят еще так, что во мне пробуждается такая ярость! Просто охота убить всех, кого вижу. Вот тогда мне страшно становится, а потом меня вырубает. Арнгейр чуть хмурится, а затем осматривает тело Дайрокса. Раны не кровоточат, бальзам справился со своей задачей. — Ты не должен наносить себе травмы, с этим прекрасно справятся твои враги, не упрощай им работу. Кровь у ящеров, знаешь ли, совсем не просто остановить. Дайрокс кивает. Он осматривается на месте своей стоянки. Обычная кровать, застеленная шкурами, рядом тумбочка и комод у стены, маленькая печь в углу. Дверь не медная, как все в монастыре, а деревянная. Кто-то снял с седла Тенегрива наплечный мешок Дайрокса, и тот теперь лежал у кровати. — Ты слышишь меня? Вернись с Секунды и слушай, что я тебе говорю. Дайрокс встрепенулся, повернулся к Седобородому. — Сегодня днем мы начнем. В полдень жду тебя во дворе, а пока располагайся. Мужчина вышел, а Дайрокс тяжело рухнул на кровать. Его друзья всегда с ним, даже когда на самом деле на другом конце провинции. Тепло костра, песни Айен, под когтистыми грубыми лапами шерсть Мико, чешуйчатая ладонь Деркитуса, надежно держащая коня, и вечно довольный Карджо. Воспоминания всегда льются теплом, но вовсе не обжигающим жаром, а нежным и приятным. Приятным, как терпкий запах отвара и дым костра. Ящеру хотелось избавиться от драконов, чтобы ничего больше не грозило самым лучшим и самым верным существам, ведь драконы туманят разум. Дайрокс помнит свой ужас, крепко перехвативший горло, когда увидел шею Айен прямо у своего носа. И осознал, что готов впиться в нее клыками. Тогда и рассказал им все. Про боль, что вызывают поглощенные души, про то, что часто теряет себя. Думал, они отвернутся, бросят опасного спутника, решат, что северный ящер с рыжими щеками не стоит их внимания… — Брось, Дай, мы тебя не оставим, — заверила Айен, обнимая его мощную лапу. — Верно. Плевать нам, кто там внутри тебя сидит, мы его быстро научим уважать чужие мозги, — Карджо и Деркитус согласно кивнули. И предложили идти к Седобородым. И пошли вместе с ним, облегчая боль, не давая кусать и царапать себя, не давая сдаваться. Мысли снежным комом летели вниз, и Дайрокс понял, что еще немного — и он взвоет от тоски по самым родным существам. Но рядом Тенегрив, надо его проведать, собрать ему ягод, растопить для него снег. Во дворе светило солнце, снег ослепительно бел и чист. Дайрокс вдыхает полной грудью, не боясь согнуться от боли. Тенегрив фыркает, примостившись у куста рядом со стеной. — Итак, дружище, с чего начнем? Пить хочешь, а? Давай воду сделаю, — ящер треплет коня по холке. Он слишком часто мешал жить Седобородым, нарушая своим шумным присутствием безмолвие гор, и чувствовал себя словно в гостях у лучшего друга. Дайрокс находит в глубинах монастыря котелок, набирает в него снега. Читает заклинание, на когтистой ладони зажигается огонек, занимаются жаром ветки и толстенькие бревнышки. Пока вода топилась, ящер обдирал ягоды с кустов, складывая их в подол рубахи. Крупные спелые плоды давно не были такими сладкими, как сейчас. Дайрокс словно научился заново видеть мир, ведь боль ушла, Их души успокоились, а его собственная вот-вот взлетит над землей — так легко и свободно было на вершине. Холод приятно окружал, морозный воздух мешался с запахом елей, и такой свежий аромат… снега. Дайрокс не совсем понимает, как может пахнуть замерзшая вода, но вполне уверен, что пахнет она именно так — елями, морозом и свободой. Тенегрив с аппетитом слизывал угощение с ладони ящера, фыркая от удовольствия. — Я тебе потом травы достану, обещаю, — Дайрокс ласково треплет коня по шее, вспоминая, с какого склона быстрее спуститься до лесного массива, и где проще забраться, минуя семь тысяч ступеней. Спускаться он планировал с разбега. Кому нужны дороги, если есть Бесплотность?***
Арнгейр сказал, что медитации помогут побороть драконов, злобно рычащих внутри, но пока Дайрокс боролся исключительно со сном. Сперва они разговаривали на тамриэлике, затем ящер отвечал на зверином, потом дошли до даэдрика… Когда язык сменился на драконий, на язык ту’ума, Дайрокс едва не засыпал. Медитации ордена Седобородых он видел не единожды, и они разительно отличались от подобных упражнений. И если переход с тамриэлика на драконий Дайроксу был более-менее ясен, то причем тут родной звериный, он не понимал совсем. Ему кажется это бессмысленным и бесполезным, пока он не ловит себя на очень интересной мысли: «а мы сейчас о чем говорим?» Вспомнить предыдущую фразу Арнгейра Дайрокс не может, хотя точно помнит, что понял ее и ответил. Но в голове словно все затянулось белесой дымкой. Сквозь нее видно, но ничего на разглядеть толком. — Это будто туманы под Солитьюдом, — говорит он Арнгейру, мешая драконий и звериный. Смесь грубых рычащих звуков, сквозь которые прорываются слова могущественного языка. — Смотри выше тумана, — отвечает монах. — Услышь голос Кинарет, повтори ее слова, пропусти их через себя… С вершины башни прекрасный вид. Снежный берег посреди синих вод неба. Ветры тут поют особенную песню, а это еще не самый верх горы. У подножия полоса тумана. А они — выше. Почти под самым небом, на ладонях богини воздуха. Ее слова, Ее дыхание. Дайрокс, кажется, видит Ее глазами. Вот сквозь белую полосу тумана — голубое небо. А потом белого не остается совсем, лишь яркая лазурь, царство Кинарет. Дайрокс слышит голос неба. Ветер гладит по зеленой шкуре, яркое солнце целует морду. Дайрокс встает на задние лапы, вытягиваясь навстречу небу. Пропасть за краем башни совсем не пугает, ведь здесь с ними Кинарет. Ее голос слышится из песен ветра, а его прикосновения — словно Ее руки касаются чешуи. Дайрокс тянется все дальше, совсем не боясь потерять равновесие. На двух лапах стоять — не бегать, и равновесие держать труднее, даже с тяжелым хвостом. Но Дайрокса держит сам воздух, не смея ослушаться приказа своей богини. Ладонь Арнгейра мягко ложится на спину ящера. Дайрокс медленно отходит от края, все еще вытягиваясь вверх и вперед, и лишь потом открывает глаза. Арнгейр улыбается. Дайрокс смотрит и не может поверить. Закат. У самого горизонта ярко-алое небо, а далеко за вершиной Глотки Мира — темно-синее. На душе невероятно легко и свободно. Словно могучие крылья рассекают пространство, унося наверх, к самым истокам, к самому Совнгарду. Дайрокс знает, помнит. — Голос… Я словно слышал голос… И чувствовал, — растерянно говорит Дайрокс, опускаясь на все лапы. Спина отзывается болью, но до этого дела нет. — Да, это была Кин. Чем ближе ты к небу, тем лучше ты слышишь ее глас, — ответил Седобородый. — Ты запомнил Ее слова? Дайрокс прислушался к своим ощущениям. Разум был ясен как никогда, а душа ликовала. Такой легкости и свободы от боли давно не было. Будто драконы, почувствовав простор, расправили крылья и сами обрели покой. — Слова… Нет. Я слышал, но сказать тебе не могу. Я не знаю, как сказать. Я помню все, но хочу озвучить, как… нет, не забываю, не-е… понимаю. Я не знаю. Дайрокс прижался к стене и съехал по ней на пол. — Для первой в твоей жизни медитации — это отличный результат, — похлопал его по плечу Арнгейр. — Далеко не всем удается осмыслить сказанное. Думаю, ты хочешь немного отдохнуть. Дайрокс остановился перед входом в монастырь. В груди едва ощутимо кольнуло. — Арнгейр, — позвал он, — а завтра мы будем медитировать? Тот кивнул в ответ и направился к месту своей вечерней медитации. У Седобородых расписание строгое. Дайрокс взглянул на небо: еще не очень поздно, и у него есть время отдохнуть, как и советовал Арнгейр, прежде чем отправляться за едой для коня. — Стоит его, наверное, отвести в Айварстед на постой. Гора — не лучшее место для лошади, — решил Дайрокс. — Завтра с утра и сделаю это, пока копыта не потрескались. В монастыре оглушающе тихо. В голове у Дайрокса отдается звонкий голос Кин, и среди дремлющих камней он слышен особенно громко. В большом зале медитирует Борри. Обычно Дайрокс обходил стороной остальных монахов Высокого Хротгара. Они не достигли еще того уровня мастерства владения ту’умом, чтобы говорить с другими. От их еле слышного шепота дрожали стены, и ящер их откровенно опасался. Осторожная почтительность, не такая, как к Арнгейру. Тот может сказать, если его не устраивает что-то, а Вульфгар, Борри и Эйнарт… Страшно. Но сейчас Дайроксу интересно. Седобородый сидит в центре узора на полу, глаза его закрыты, руки сложены на коленях. Ящер подходит чуть ближе, стараясь не цокать когтями. Интересно, — думает он, — они чувствуют то же, что и я? Борри теперь не казался молчаливым ужасом, он был теперь почти как Арнгейр, стоял рядом с ним, как и Вульфгар, и Эйнарт. В глазах Дайрокса они все теперь были теми, кто идет по Пути Голоса, постигая знания ту’ума. До Дайрокса только дошло, что и он сам, выучив Крик, приняв в наставники четырех монахов, встал на эту дорогу. Он рыскал по гробнице основателя ордена Седобородых в поисках их главной реликвии, чувствуя мощь и силу. Она не исчезла за годы, она копилась, и Дайрокс ощущал это. Юрген Призыватель Ветра, что похоронен в Устенгреве, словно наблюдал за отпрыском болот, напоминая, что его знания открываются лишь усердным.***
На мир глядят две луны. На темное полотно небес словно рассыпали звезды; они светят ярко, снег ловит их сияние, становясь похожим на осколки цветного стекла. Темная армия елей далеко внизу. И вся земля сверкает. Кажется, будто до самого горизонта можно различить отблески снега и переливы льда, стоит лишь приглядеться. Дайрокс подходит к краю обрыва. Под руками-лапами толстый снег, что постепенно сползает вниз большим пластом. Гора круто уходит вниз. Словно большая снежная горка. Такая большая, что удержаться просто невозможно. — Ну, брат, давай спускаться вниз. Заодно и ребят повидаем, да? — Дайрокс ведет коня по узкой тропке вдоль обрыва. — Будешь с ними жить пока, а я тут пока побуду. Ступени перед монастырем преодолены, а те, что в скале, Тенегрив обходит по обочине тропы. Дайрокс обещает себе, что отведет его в Айварстед, привяжет у таверны, чтоб до утра в поля не ушел, и тут же назад, пока Седобородые не заметили побег. Все же Арнгейр требует послушания от ученика, и вовсе не одобряет шатания по всему свету в поисках приключений. Дайроксу иногда очень хочется напомнить Арнгейру, что жизнь на Пути Голоса не кончается, но раз он теперь под крышей Высокого Хротгара… Дайрокс не столь глуп и наивен. Вот отсчитано семь резных камней, что стоят вдоль дороги, вот и трава посреди снега виднеется, а значит, до Айварстеда рукой подать. Дайрокс смотрит на звездное небо, слышит цокот копыт Тенегрива, стук собственных когтей по земле, ветер с холодно-сурового становится мягким и тихим. Дайроксу всегда нравилась эта перемена в погоде. Вот снег и метель, а вот под лапами цветет горноцвет и их запах мешается с ароматом травы. Паломники ходят этими дорогами, но вряд ли они могут учуять природу так, как звери… и первородные аргониане. Айварстед еще спит, и гулкие отзвуки копыт слышать некому. Дайрокс подводит коня к крыльцу таверны и привязывает поводья к деревянным перекладинам. Карджо с Деркитусом проснутся и точно заметят его. В кадку для воды, стоящую у входа, ящер уложил траву, что набрал по дороге. Грубая, но сочная, то, что нужно крепкой лошади. Запоздало понял, что не взял с собой ни бумаги, ни угля, чтобы черкнуть друзьям записку. Конь без хозяина, возможно, встревожит их. Взгляд Дайрокса падает на сложенные аккуратной горкой поленья. Он выбирает самое маленькое, но широкое, и когтями выцарапывает послание. — Очень даже ничего вышло, — гордясь своей находчивостью, Дайрокс прижимает деревяшку ремнем подпруги. Проверив, чтоб она не терла коню бок, и потрепав на прощание по шее, опустился на четыре лапы и побрел обратно к ступеням. Высокий Хротгар ждет его. Дайрокс привык бегать вверх-вниз по семи тысячам ступеней, а без кричащих внутри драконов подъемы были похожи на приятную прогулку. Ступеней, правда, было несколько меньше семи тысяч — Дайрокс пересчитывал не один раз. Но даже без них гора Глотка Мира — самое любимое его, Дайрокса, место во всем Скайриме. Величественная, таинственная, опасная и при этом — невероятно заботливая. Метели укрывают мягким одеялом снега, а с других склонов этот самый снег такой глубокий, что Дайрокс может нырять, словно в воду. Удивительное место. Удивительные обитатели удивительного места. Мысли ящера крутились вокруг Седобородых. Много лет монахи живут высоко под небом, постигая Путь Голоса, в тишине и уединении. Дайрокс удивляется каждый раз. Для него просто немыслимо было бы сидеть в мрачном монастыре, бесчисленными медитациями общаться с Кинарет, а не с друзьями. — И как можно променять секиру на серые одежды, а шумные приключения — на тишь да гладь, я не понимаю. Может, ты объяснишь, а, снежок? — говорит сам с собой Дайрокс, на ходу опуская нос в сугробы. Белый днем и собирающий все оттенки синего и голубого ночью — вот снег склонов Глотки Мира. Невероятно красиво. Дайрокс просто идет вверх, наслаждаясь своим любимым местом и представляя на небесах северное сияние. Грудь неприятно кольнуло. Дайрокс подумал, что слишком долго шагать на двух лапах не стоит — мышцы сильно напрягаются и болят. Не зря же первородцы встают лишь при беге и сражениях! — Стоит завтра прыгнуть с того уступа, — вспоминает он и смеется над собственным ходом мыслей. Плавные переходы — точно не про него. На левую лапу больно наступать. Плечо сводит, а мышцы будто деревянные. Насчитано пять резных камней. Полпути пройдено, а остальное можно и на трех лапах прошагать, хоть так и тяжелее. На резком вдохе становится нестерпимо больно. Кашель рвется наружу и, кажется, вместе с легкими. Дайрокс точно знает, что это значит. — Пожалуйста, не надо… Пока боль не перерастает в нестерпимую, ящер укладывается на снег возле скалы. Сейчас с ним нет Тенегрива, способного дотащить до верха, и Дайрокс отстраненно признает, что думать — не его конек. Иначе он бы точно рассмотрел подобный исход тайной вылазки вниз. Старается представить белесую дымку тумана. Вот темная почва болот, высокая трава, тихие всплески воды. Серые стены воздуха повсюду, сквозь них проглядывает желтое солнце. Таким тусклым и смазанным кажется оно среди густой мглы. Но стоит забраться повыше, как серые облака у самой земли растворяются в бесконечно голубом и бесконечно ярком небе. Душная влажность сменяется свежим ветром, играющим с белыми клубками облаков. Вот выше всех птиц и всех ветров яркие полосы расчерчивают небосвод. Зеленые, белые, голубые сияния освещают все вокруг, а белые звезды весело мерцают под задорные песни ветра. Словно дыхание неба, его вкрадчивый, тихий шепот. Дайрокс пытается разобрать слова, но не может. В груди болезненно тянет. «Не получится» — слышит вдруг он. Не получится, не получится… Голос словно смеется. Это вовсе не то, что он слышал при медитации в монастыре. Это что-то злое, точно не Кинарет. Дайрокс с ужасом осознает, что мысли о высоких небесах улетучиваются. С ним говорят Они. Драконы. Их голоса вплетаются в самое нутро Дайрокса и впиваются в его легкие огромными когтями. Они шепчут, кричат и воют. Простое YOL. Простое, но невероятно смертоносное. Крик даже не полный. Дайрокс плачет от боли. Его сжигают изнутри. — FO KRah DiiN, — Дайрокс выдыхает слова, но ту’ум не несется холодной волной вперед. Теперь это всего лишь слова на драконьем языке. Мороз, Холод, Заморозка — верный ту’ум, всегда спасающий из самого скверного положения, теперь бесполезен. Больно. Больно. Больно. — Ну же, давай еще раз…***
Белый туман болот Солитьюда. Айен слышит вдалеке щелчки корусов, но ей совсем не страшно. Музыка дудочки все также ровна и спокойна. Деркитус и Карджо напевают песенку о Рагнаре Рыжем, акценты каджита и аргонианина звучат на удивление неплохо. Мико лает на пролетающих мимо стрекоз. Дайрокс идет на всех четверых, на глубоких местах вода доходит ему до самого носа, но он все еще фыркает от смеха, когда друзья уходят по грудь. Они ушли вперед, скрывшись в тумане, и Дайрокс идет на звук, различая в душном воздухе болот запах друзей. Мелодия резко смолкает, раздается всплеск, затем вскрик. Дайрокс встает на задние лапы и несется вперед. Он втягивает воздух, но запах коруса не чувствует. Что могло произойти?! Карджо затащил Айен на нетвердую землю, Деркитус вытягивал из трясины пса. — Не пугайте так, во имя всего! — Дайрокс облегченно опускается на все лапы рядом с Мико и, схватив того за шкирку, одним движением вытаскивает из зыбкой грязи. Ящер относит Мико на берег, словно тот — маленький щенок. Грязные с ног до головы, друзья выбираются на берег. Шерсть Карджо превратилась в мерзкие патлы, а Мико, кажется, еще и глотнул тухлой воды. — Вы в яму наступили? — спрашивает Дайрокс, вытаскивая наплечный мешок. — Да, а я повредила ногу, — кивает Айен. — Печально, что наш-ш верный Тенегрив осталс-ся дома, — говорит Деркитус, стягивая ботинок с ноги женщины. — Или вывих, а возможно и перелом, — констатирует Деркитус. — Но я не знаю, я не целитель, я не разбираюс-сь. — И что делать? — спрашивает Карджо, заботливо укладывая Айен себе на колени. Дайрокс оглядывается, словно надеясь разглядеть в тумане ответ. До Солитьюда не долго, за пару часов они точно доберутся. Даже реку переплыть проблем не составит. — Сперва возьмем это и вот это, — Дайрокс откусывает от куста пару крепких веток, а одном из наплечных мешков смогли отыскать пару тряпок. Карджо попытался закрепить палки на ноге Айен, но та закричала, и в итоге все сделала сама. — Вы, мальчики, лучшие в бою, но в хозяйстве вы ужасны, честно, — Айен улыбается чуть виновато, почесывая Мико за ухом. Дайрокс взваливает Айен на спину, Карджо подбирает ее мешок Пелена тумана становится прозрачнее. Щелчки корусов остались далеко позади. А потом из белой мглы появляется голубое небо и чистая, свежая вода реки. — Дай, тащи меня аккуратнее, мне страшно, что я упаду, — Айен судорожно хватается за гребни Дайрокса, когда тот сильно наклоняется вниз. Он смеется и кладет руку на холку Мико. Он никогда не позволит своему другу упасть.***
Белая пелена превращается в бескрайнюю синеву неба. Голоса драконов чуть утихают, уступая место едва различимому шепоту. Голос Кинарет. Дайрокс поднимается и, пока огонь не разгорелся с новой силой, бредет наверх по ступеням. Следует к небу, к спасительному голосу богини. Семь камней отсчитано. Всего три осталось, и вот он — Высокий Хротгар. Холодный, спокойный и близкий к небесам. Драконы злобно рычат, жгут нутро, но Дайрокс старается их не слушать. Его ведет только Кинарет. Яркий свет, высота, песни ветра. Он мягко касается чешуи, оглаживает гребни, а потом со звонким смехом уносится еще выше. Голос великой Кинарет крепчает, Дайрокс не теряет нить. Пытается не терять. Когти чиркают по камню, ящер падает. Но синева не превратилась ни в белую стену, ни в жестокую реальность, где беснуются драконы. Дайрокс поднимается. Ее голос звучит в самой душе, драконы кричат свое YOL. Только Дайроксу уже плевать. — Не надейтесь, мой голос сильнее вашего. Одавинг признал, и вы признаете. Драконьи слова отражаются от сводов скалы. На спину прыгает волк. Дайрокс падает с неба обратно в белую пелену и обжигающую душу реальность. Голос Кинарет умолкает, драконы занимают Ее место. Их ярость клокочет внутри, их голоса звоном отдаются в ушах. Они шепчут: «Убивать». Дайрокс скидывает волка со спины. Рычит, готовый принять вызов и растерзать противника. Животное прыгает, целясь в шею. Дайрокс впивается зубами в белый бок. Снег орошается каплями крови. Ярость застилает все вокруг. Снежный волк испуганно скулит и отходит назад, но Дайрокс не намерен отпускать его. Растерзанный на части зверь, измазанный его кровью Дайрокс. Драконы умолкли. Они насытились. Ящер смотрит на сотворенное, и не может поверить. Он не хотел, не желал этого! На острых зубах — вкус крови. Дайроксу противно и до тошноты страшно. — Что происходит?.. Прости, брат, я не хотел, правда. Дайроксу страшно представить, что было бы, находись с ним друзья. Все же Тенегрива он отвел вовремя. Нет. Нельзя к Хротгару. Там Арнгейр, а Дайрокс — опасен. Он знает, что замолчали они не надолго. — Мне жаль, я не хотел, — Дайрокс убирает с дороги останки волка. Местные хищники могут прийти на запах крови прямо к тропе. Перемешивая снег, чтобы хоть как-то забить запах, ящер чувствует себя самым мерзким существом во всем Нирне. К Хротгару нельзя, но, может быть, наставник Седобородых сможет помочь? Партурнакс — мудрый дракон, уж он-то должен знать. Небо красится в розовый. Скоро восход. Дайрокс лезет по заснеженному склону все выше и выше, на самую вершину Глотки Мира, в обход Хротгара. Поднимается буран. Лапы скользят и не держат, но Дайрокс упорно ползет вверх, пока драконы вновь не разговорились. Тогда он даже не успеет выкрикнуть слова Бесплотности, смягчив падение. Дайрокс судорожно вдыхает, когда в горле встает острый ком, будто разрезающий глотку. Кашель рвется наружу, но Дайрокс цепляется. Карабкается, надеясь на помощь. Раз Партурнакс помог с Алдуином, с самим Пожирателем мира, то разве будет ему трудно сказать, что происходит? Дайрокс — не первый Довакин, и такое точно должно было быть. Великий Талос, например. — Раз я благословлен Акатошем, то его отпрыск точно должен что-то да знать. Я надеюсь. Пожалуйста, пожалуйста… — дыхание срывается, но Дайрокс все шепчет мольбы. Он чувствует, как в груди вновь разгорается пламя. Пока слабое, но ощутимое. — Только попробуйте, и я вам крылья снова оторву, мне не сложно. Ветер сметает снежные наносы, Дайроксу все труднее цепляться за выступы. Когда маленький камень под большой лапой обваливается, ящер лишь чудом удерживается над пропастью. Плечо от рывка будто пробивает стрелой. И еще снег прямо в морду, почти в насмешку. Драконы внутри тоже насмехаются. Сдавайся, сдавайся — предлагают они. А Дайрокс не сдастся, вот просто так, из вредности. И он не сдается — сквозь боль рычит заклинание школы Разрушения, и ладони примерзают к скалам. Чуть отдохнуть в полунапряженном положении, а затем двинуться дальше, оставив на промерзших камнях кожу с ладоней. До вершины — словно до неба, сквозь холод, пургу и острый ветер. Но если за небом ждет сама Кинарет, если в конце пути Ее голос сможет одолеть драконов, Дайрокс готов. Последний выступ, и вот она — вершина. Вечереет, облака вдалеке красятся в розово-желтый, а Дайрокс опьянен своей победой над горой. Он сумел. Он добрался. Драконы рвут все нутро на части, боль, словно из глубин Обливиона, заставляет рухнуть на снег вершины. Заметенные камни почти не ощущаются под уставшим телом. Хвоста Дайрокс давно не чувствует. Огонь в душе пылает ярким пламенем, резкий кашель с привкусом золы. Больно. Дайрокс встает с трудом, чувствуя, как мышцы плавятся и обугливаются под шкурой. Все в глазах сливается в бело-серые пятна. Подойти к Стене Слов с другой стороны вершины кажется невозможным, но он справляется. Шорох огромных крыльев, и Партурнакс опускается на землю со своего насеста. — DREM YOL LOK. Приветствую, — слова старого дракона жутким звоном отдаются в голове. — Помоги, прошу… — голос сиплый, почти не слышный среди ревущего ветра. — Те DOVah, что ты разил Драконобоем, не желают ползать по земле, подобно низшим созданиям. Они хотят наружу. Дайрокс задирает голову. Голубая синева так близко. Стоит только протянуть руку… Дайроксу требуется время, чтобы отвлечься от боли и медленно поднимающейся ярости. Шепот Кинарет проникает в самое нутро, убаюкивая, словно метель. Драконы пытаются перекричать Ее, мать небес, но им не под силу такая мощь. — А Талос? — Дайрокс чувствует, как бурлит смола в горле. — Тайбер Септим не был первородным KUL Чернотопья. Вас создали первыми, они KiiN вас по подобию DOVah. — голос Партурнакса глубокий и спокойный. Дайрокс слышит и его, и Кинарет. — Ты — DOVah, — продолжает Партурнакс. — Ты рожден DOVah, и их души не пытаются убить тебя. Они пытаются взлететь. Не мешай им, а помоги. — Я не понимаю. Дайрокс сидит на снегу перед драконом, когда его собственную душу терзают десятки драконьих. — Они, значит, взлететь хотят, а я мешаю… Драконы. Дайрокс не понимал слов Кинарет. Даже если драконы молчали, он понимал, но не вникал. Теперь он слышит ясно, несмотря на рев и ветер. Ты дракон, — говорит богиня неба. — Пойми это, сын снега. Вот так вот. Сын снега. Кинарет действительно видит все и всех. Дайрокс понимает. Понимает все, что раньше было от него скрыто, недоступно. Но теперь, кажется, все становится прозрачным. Как болота под Солитьюдом превращаются в призрачную дымку, а потом в ясную, небесную, прекрасную синеву. Словно глаза Кинарет, матери всего того, чем восхищался он, Деркитус, Карджо и Айен. Им не надо было большего, чем видеть звезды на темном полотне, цветные всполохи в самом сердце зимы… Яркое солнце вновь оказалось в самом центре, прямо над великой MONahVEN. Самая высокая гора ближе всех к небу, и лишь на ее вершине можно слышать и различать голос Кинарет. — Стань DOVah, тем, кто ты есть, — говорит Партурнакс. Кто я? — думает Дайрокс. — Я — Довакин. Драконорожденный. DOVahKiiN. В моих жилах кровь драконов. Мысль освещает разум подобно северному сиянию. Кровь дракона. DOVah SOS. Все теперь ясно. Кинарет улыбается, Дайрокс почти видит это. Теперь он все понимает. Драконы яростно ревут и кричат, они чувствуют. Их свобода близко. Они яростно грызут прутья своей тюрьмы. Они чувствуют волю. Снег, камни и выступы — совсем не преграда. Больше для Дайрокса границ нет. Пусть небо алеет перед вечерними сумерками, у Дайрокса в глазах — ясное голубое. И раз уж оно зовет его, то Дайрокс пойдет навстречу. — DOVah SOS KiiN! — слова сами рвутся из груди, складываясь в Крик. Драконы внутри ликуют: им вернули свободу. Мощные крылья разрезают воздух, а над головой — голос Кинарет. Невероятно близко. Дайрокс помнит, как Одавинг сказал ему: — Кто видел мир глазами DOVah, тот будет вечно завидовать DOVah. Дракон был бесконечно прав. Снежный берег под могучими крыльями — самое прекрасное, что видел Дайрокс. Самое прекрасное, что видели драконы.