Всегда

      В Токио наступает тёплая, затяжная осень: красные листья вперемешку с дорожной пылью кружат вдоль автострады, и такой же рыжий осадок бренди плещется на дне стакана. Дым клубится в недвижимом воздухе, пропитывая запахом никотина мебель и длинные пальцы, держащие сигарету.       Сколько времени прошло с тех пор, когда обсидианы уничтожили, а он перестал быть Синим королем? Быть может около года назад.       Скипетр-4 функционирует как государственный орган. Былого энтузиазма не вернуть, хоть Рейси, со свойственным ему рвением, цепляется за возможность найти применение своим деловым способностям и ещё держит коллектив, не позволяя пасть духом.       Лишиться силы для многих было облегчением, а для него и спасением; ещё мгновение и он сгорел бы, подобно Красному королю. Однако после того, как клинок пронзил внутренности, а наружу хлынула ярко-алая кровь, тягучая и вязкая, тёплая, как сам Суо, его посетила сладостная малодушная мысль, что неплохо было бы оказаться на месте своего "врага" (своё отношение к лидеру красного клана никак особо характеризовать нельзя было, а если они сражались, то формально можно было считать его врагом). Перед глазами бы мелькали ночные огни и поглощающая окружающие звуки пустота. А потом бы все с наигранным трагизмом говорили, каким он был героем.              -Темно, - кратко подмечает он.              Устало вздохнув, бросает взгляд на женский силуэт в полуночной синеве кабинета с твёрдой уверенностью, что никто не постучится.       Авашима Сёри была слишком идеальна, чтобы просто спать с ней. Пока у него была ощутимая власть, он считал, что эта женщина интересует его ровно на 50 процентов; теперь он нуждался в ней на все 100.       Сквозь жалюзи проникал эфироподобный лунный свет, падая горизонтальными тенями на её обнаженное тело. Мунаката усмехается и затягивается сигаретой, про себя отмечая, что развернувшаяся сцена напоминает старомодный нуар.       Когда это началось? С того момента, как она решительно вмазала ему сразу после падения Домоклова меча? Он ведь никогда не смотрел на неё, как на женщину, а она и не думала, что их свяжут ещё и такого рода отношения. Точнее, не слишком рассчитывала.       "Было интересно, сможете ли вы меня убить", - с улыбкой по-отцовски благосклонной и самодовольной, а в самой фразе - остатки немой надежды и просьбы. Умереть от клинка бессердечной девы было бы весьма... Эстетично?       После удара левую половину лица ощутимо саднило; в общем-то он еле сдержался, чтобы не попросить ещё.       Буквально через пару часов ощутил вкус её губ и с досадой понял, что поцелуи её, такие ласковые поначалу, кромсают душу не хуже умело обрушившейся на плоть катаны. У неё же просто накипело, и второго оправданного шанса проявить страсть могло и не предоставится, учитывая такое стремление капитана к смерти.       Ладони неприятно вспотели и лихорадочно цеплялись за пуговицы формы,и, когда она оседлала его, он сжимал её бедра так, что потом оставались синяки. В непонятном расстройстве, упиваясь жаром, тихо матерился про себя и сухо смеялся, уткнувшись в копну светлых волос.       - Я включу свет, -произнесла Авашима и накинула синий китель прямо на голое тело; вслух сравнивать её с истинной куноити или скандинавской валькирией было бы слишком поэтично, так что мужчина лишь перевёл взгляд.       Форма всегда ей шла, пусть и была "слишком": частичное обнажение или, вернее сказать, частичное облачение не мешало успешно прессовать подчинённых, а проблемы на работе не нужны никому.       Рвение, с которым лейтенант исполняла приказ, не могло не радовать. Однако жаль, что простора для фантазий не оставалось хотя бы потому, что их приятное времяпрепровождение не даст ей повышения; спят друг с другом за "просто так" и оба грезят отнюдь не о справедливости. Лишь о крови и триумфе системы.       Он, конечно, не знал наверняка, о чём она может думать и чего желать, но определённо, простого пятничного траха в кабинете начальника её очаровательная беспринципность не заслуживает. Нечто липкое, болезненное копошится у него внутри. Рейси знает - это настоящие чувства.       Помнится, она тесно общалась с Фушими и Кусанаги. И, если первый был чертовски полезен, скрепя зубами можно было просто пощекотать нервишки, прослушивая каждый уголок штаба, то со вторым возникло теперь перманентное желание пройтись по его самодовольному лицу носком ботинка. Вот и сейчас передёргивает: от эмоциональных всплесков у Рейси лицо покрывается яркими рдеющими пятнами, и по позвоночнику пробегают мириады отвратительных мурашек.       Он прокручивает в голове её образ, поступки снова и снова, чтобы отыскать хоть один изъян в ней... И не находит.       Авашима всегда была сильной, но контроль, определенно, штука приходящая.Они совокупляются всю ночь напролёт, даже не предохраняясь, а она не пьёт противозачаточные, надеясь связать себя с ним окончательно. Однажды Мунаката находит пачку, неосмотрительно выброшенных, в мусорном ведре - и ничего не говорит, потому что вроде и сам не против. Потом, наверняка, придётся сделать аборт. И пусть. Сознание отключается от скручивающегося узла внизу живота, растраченного впустую семя и ежедневные совещания по вечерам - вхолостую. Он и сам не знает, чего хочет, а она лишь поддерживает его начинания.       - Ты любишь меня, Авашима? - спрашивает Рейси с горечью в голосе, надеясь, что она не успеет ответить, и он испустит дух прямо на месте.       Тишина звучит удручающе, так же, как и пустая холодная постель под утро с остатками еле слышного аромата её кожи.       Авашима несколько медлит и, подходя ближе, берёт в руку бутылку Торрес; на лице Мунакаты мелькает мимолётная тень еле сдерживаемого мучения, а на её - только ледяное спокойствие и меланхолия. Садится перед ним на колени, но вместо ожидаемого минета, в антураже годящимся разве что для дешёвого порно, накрывает своими тёплыми и сухими ладонями его холодные руки, и сердце пронзает вспышка. Ох, игра стоила свеч.       - Всегда, - шепчет она, -Капитан.       В этот момент Сери готова поклясться в верности: в том, что готова убить ради него сотни и тысячи, что лично готова вернуть Суо с того света, но такое звучит с её стороны первый и последний раз. Так же, как и последний раз он сомневается. Тишина неприкосновенна.       Снова сухо смеётся, подавляя приступ необоснованной сентиментальности; женские пальцы деликатно расстёгивают рубашку, хоть и желание броситься на произвол страсти и отчаяния кажется непреодолимым. Бляшка ремня слишком звенит, слишком упорно он подавляет в себе желание, стараясь зажечь его в ней, а она, безмятежная, глядит в пустоту искрящими серебром глазами и сдержанно закусывает нижнюю губу - этим и ранит.       У Авашимы крепкое сильное тело, но без форменной преграды оно выглядит слишком женственно-мягким. Таким, что не ощупать каждый сантиметр было бы грехом. Накрывает её грудь ладонью и хочет прижать к себе до хруста позвонков; в итоге лишь с невесомой нежностью скользит пальцами по предплечьям. Авашима касается кончиками пальцев его лица и знает: они так же приятно оглаживают и металл, перед тем как вонзиться в плоть, и её прекрасное спокойное лицо обагрится кровью.       С брюками возиться желания нет, так что он просто небрежно спускает их вниз. Сознание сужается до мыслей, связанных разве что с процессом, но постоянное желание контролировать собственное поведение сбивает нужный настрой, и мужчина про себя чертыхается, когда не находит поддержки в виде безумного вожделения (звучит в достаточной мере пошло, и, когда он об этом подумал, чуть не поморщился).       Стоит ему снова окинуть взглядом трепещущее тело, как в полной мере ощущается то, сдавливающее ощущение внизу живота.       Не будет фальшивых обещаний, цветов, обручальных колец. Молча, в непосредственной близости от смерти, в каждой битве, внутренний голос упрямо твердил: "Никогда".       Слишком сильна взаимная зависимость, и слишком чудовищно то многое, на что способна лейтенант.       Рейси - это лишь изломы и надрывы, нереализованные стремления и похороненные страсти; она - его карающая длань, имеющая(как досадно!) собственную волю.       ...Ужас, какой неочаровательный диссонанс - каждому прикосновению подаётся вперёд, и на внутренней стороне бедра поблёскивает смазка, на раскрасневшемся лице отражается разве что усердие, с которым она усмиряет себя. Она прижата к столу, и Мунаката, весь перевозбуждённый и нервозный, со свойственным(в такие непредвиденные моменты) нетерпением не совсем осознаёт, что играть в жертву не совсем её стиль. С неприличным характерным звуком он вводит в неё два пальца до конца, а она чуть ли не извивается, прося большего - и снова лишь томно вздыхает. Ему самому хочется слететь с катушек, но что-то мешает так бессовестно поддаться.       - Давай уже, - произносит она со строгостью в голосе, но это не портит момента.       Садится на стол и раздвигает ноги ещё шире, легко притягивая его к себе, держа за предплечья. Ритм у него какой-то странный и рваный. Когда слишком сильно впивается поцелуем, Авашима дёргает плечом - не хочет, чтобы остались какие-либо следы и метки (очевидно, для обозначения своей принадлежности ей достаточно погонов).       От усиливающихся совместных движений рабочий стол начальника, Скипетра-4, жалобно скрипит, а лейтенант засовывает свою стоическую гордость куда подальше - и ошеломлённо стонет во весь голос. Становится невыносимо хорошо осознавать, что она - кровожадная и ненасытная, сдалась и умирает в объятиях. Ещё приятнее, что только в его.       Оргазм у них никогда не был одновременным, а сегодня почти получилось. Почти, потому что ей было недостаточно, и Рейси как заботливый любовник послушно сел на колени. На языке ощущается солоноватый вкус смазки его собственного семени, но сжимает её бедра он не с похотью,а в порыве доставить больше удовольствия. Вскоре по телу проходит приятная парализующая судорога и почти тут же отпускает, оставляя за собой ощущение усталости.       - Ты... - она не успевает договорить, потому что её беспардонно затыкают поцелуем. Но сейчас это простительно.       Вот теперь они стоят обнявшись, и он прижимает её к себе в порыве отчаянной безысходности и страсти. Влажная от пота кожа липнет соприкасаясь, а он оставляет на её виске излишне целомудренный поцелуй и знает, что потом опять схватится за голову, в немом крике раскрыв рот - потому что чувствовать, что снесло крышу, больно. А контроль тем временем безнадёжно проскользнул песком сквозь пальцы.       Жарче становится, когда она тихо произносит, сверкнув стальным блеском серых глаз:       - Я буду здесь.       Лучше бы снесла бы ему башку с плеч или проткнула глотку так, чтобы он захлёбывался литрами собственной артериальной. Но она выбирает путь более жестокий, и ни одно признание не смоет позорного приступа сентиментальности, неадекватной и душераздирающей, словно это их последний совместный вечер; впрочем, может быть лучше, если бы так оно и было.       - Уже поздно, иди ложись, - он произносит обыденную фразу почти кинематографически трагичным голосом, стоя лицом к окну. Романтик.       - Хорошо.       "Всегда,капитан"       Мунаката любуется незатейливым невнятным пейзажем и с досадой понимает, что за вечер выкурил почти половину пачки. В ночном осеннем Токио красные листья будто светятся лазоревым цветом, оттеняя лиловые многоэтажки. Воцарилась уже абсолютная, но теперь не гнетущая тишина.       А она не ушла.