Ключ

      Город был оранжевым, как будто тысяча тыкв взорвалась. Дин никогда такого не видел, да и Сэм, наверное, тоже. Дело в кленах, конечно, которые росли здесь повсюду, и, если честно, казалось, что дома случайно раскидали по лесу, словно белую речную гальку. В улицах не было никакой упорядоченности, они переплетались между собой, как ветки близко стоящих деревьев, видимо, поэтому тут везде торчали указатели, типа Октобер-роуд — направо, Ист-авеню — налево. Дин ни за что бы не отличил одну от другой. Он вообще не думал, что можно заблудиться в городке из пятнадцати улиц, но ошибся. Этот Самайн [1] — сущее недоразумение — начал бесить Дина еще в Ричмонде, когда он потратил полчаса, чтобы отыскать его на карте Индианы: за это время завтрак остыл, а кофе сделался противно-теплым — и это, пожалуй, стало первой зарубкой на столбе ненависти к Самайну. А потом еще объезд на дороге, из-за которого пришлось сделать шестидесятимильный крюк и потратить полсотни баксов на бензин. А теперь это — они заблудились, как придурки, среди крохотного городка, который пешком можно обойти часа за два.              — Думаю, прямо, — сказал Сэм, сверяясь с навигатором, от которого не было никакого толка.              — Ты ослеп? — раздраженно буркнул Дин. — Прямо — Секонд-стрит, а нам надо на Сканд, на которую, кстати, я еще не видел ни одного указателя. Она что, невидимая?              — Не кипятись.              — Да я спокоен, Сэм.              — Не похоже.              — Если мотель окажется дерьмом, я спалю этот город к чертям собачьим.              — А когда он оказывался не дерьмом? — с усмешкой поинтересовался Сэм, всматриваясь в указатели через пыльное стекло Импалы — дождей не было давно, что странно. Была осень все-таки, а значит, дожди, липкие опавшие листья, погони за монстрами по чавкающей земле, мокрые грязные шмотки и двойные траты на ландроматы прилагались автоматически. Сэм не очень любил это время — октябрь и ноябрь — ведь все самое плохое в его жизни случалось как раз в этот промежуток, хотя если подумать, то и зимой, и весной, и летом херни хватало.              — Посиди-ка, — сказал Дин, затормозив у тротуара.              — Куда это ты?              — Спрошу у той леди, где гребаная Сканд-стрит, а то мы до ночи тут кружить будем.              — Какой леди?..              Дин закатил глаза и качнул головой, как всегда делал, когда, по его мнению, братец нес чушь. Дверца с привычным скрипом открылась и захлопнулась. Дин зашагал по тротуару, усыпанному ярко-оранжевыми кленовыми листьями, к пустому месту и заговорил с ним. Сэм моргнул несколько раз, но ничего не изменилось: Дин стоит среди улицы и разговаривает с пустотой, кивая и жестами повторяя указываемый путь: значит, развернуться, проехать прямо и свернуть налево, ага, понятно, спасибо.              Какого черта? Сэм выбрался из машины, надеясь, что, может быть, брат просто перекрывает того, с кем говорит — роста Дину не занимать, — а не что на него вдруг напала избирательная слепота, развившаяся ни с того ни с сего. Но нет. Дин улыбнулся и, махнув своему невидимому собеседнику, пошел обратно.              — Ты чего вылез? — бросил он беззлобно и даже весело, явно довольный тем, что разузнал дорогу и больше не придется нарезать бесполезные круги по всем этим -роуд, -авеню и -стрит.              — С кем ты… — начал Сэм, но не окончил фразы. Пожилая женщина в старомодном костюме семидесятых годов материализовалась из воздуха и, сложив руки на груди, посмотрела на него.              — Алло, Земля вызывает Сэмми, — хохотнул Дин, щелкнув пальцами перед носом замершего Сэма. — Ты что, привидение увидел?              Сэм, схватив рукав Диновой куртки, молча развернул брата лицом к женщине, которая, дрогнув, прошла сквозь железные прутья решетки и, естественно, исчезла.              — Кажется, именно его и увидел, — сказал Сэм. Дин удивленно приподнял брови.              — Это что еще за херня? Я типа с призраком базарил сейчас?              — Если только местные старушки умеют растворяться в воздухе.              — Сэм Верх остроумия Винчестер, — усмехнулся Дин и хлопнул брата по спине. — Как думаешь, с дорогой бабулька наврала?              — Серьезно? Ты хочешь просто поехать в мотель?              — А, по-твоему, я должен схватить бластер и гоняться за ней по городу? Может, еще комбинезон нацепить?              — Это не нормально.              — Согласен. Комбинезон — это совсем не мой стиль. — Дин обошел Импалу и открыл дверцу, явно намереваясь, в конце концов, добраться до мотеля. — Садись уже, а.              — Призраки себя так не ведут, — не унимался Сэм. — Кто-то из них хоть раз отличался вежливостью?              — Нет, — честно ответил Дин. — И если ты сейчас не сядешь в чертову машину, я тоже скажу тебе пару ласковых.              Сэм поджал губы, но тем не менее в Импалу сел, напустив обиженный вид. Ну и дуйся, подумал, Дин, трогаясь. Колеса смяли мягкую, раскрошившуюся и утрамбовавшуюся листву, которую никто, похоже, не собирался подметать, и это тоже было не нормально. Обычно в таких крохотных городках за чистотой следили, чуть ли не с маниакальной тщательностью. Вылизанные улицы, газоны, вымеренные по линейке, белый штакетник и барбекю по субботам — кажется, это не про Самайн. Здесь бы уместнее выглядели пляски вокруг костра с бубнами, чем обсуждение сплетен дамочками-домохозяйками, пока их мужья хвалились друг другу новой тачкой или любовницей.              Да уж, странный городишко им попался. Почти поглощенный лесом, он сам казался диким и необитаемым — Дин не приметил ни одного человека на улицах, пока они искали Сканд-стрит, до этой призрачной дамочки, естественно. Сэм предполагал, конечно, что дело в ду́хах: люди умирали в закрытых комнатах, а иногда просто пропадали из них же, и никто не находил следов преступника, — но чтобы призраки свободно разгуливали по городу и подсказывали путь — это уж как-то слишком. Даже для Дина, который, кажется, перестал удивляться чему бы то ни было еще в детстве. Очевидно, ожидание быстрой охоты, сводящейся к «посолить и сжечь», можно было развеять по ветру, который, кстати, сменил направление и теперь дул с севера, таща черные пухлые тучи, наполненные до краев водой, которая непременно прольется.              Въезжая на узкую и короткую Сканд-стрит — неудивительно, что они проскочили ее, — Дин включил «дворники». Мелкий дождь начался, и думать, что он быстро закончится, не приходилось. Дин хорошо знал эту осеннюю обложную хмарь, берущую города в осаду на недели, и терпеть ее не мог, тем более вкупе с лесом, который пропитывался влагой, словно губка, и вещи сразу становились сырыми и пахли гнилью. А чутье подсказывало, что в Самайне такая погода — это норма.              — Миленько, — сказал Сэм, держась за переносицу и хмурясь. — В семейных отелях мы еще не останавливались.              — Останавливались. — Дин припарковался на маленькой стоянке, наверняка наехав на разметку, не заметную под листьями. — Тебе было двенадцать, и ты испугался портрета деда хозяина в комнате, пришлось снять его и развернуть к стене, а то ты не прекращал хныкать.              Сэм пихнул брата кулаком в плечо.              — Врешь ты все.              — А вот и нет, — со смешком бросил Дин, но сделался серьезным, заметив бледный вид брата. — Что с тобой?              — Ничего, — отозвался Сэм и устало потер глаза рукой.              — Вот ты врешь. Голова болит?              — Немного. Надо поспать, и…              — Все будет хорошо, — скептически закончил за него Дин и толкнул дверцу машины. — Ну конечно.              Сэм выбрался следом, и, на самом деле, ему стало чуть легче, когда холодная взвесь дождя, напоминающая туман, коснулась лица. Если это не простая головная боль — а это не она, — его скоро скрутит так, что мало не покажется. Хорошо бы успеть дойти до комнаты, чтобы не пугать людей за зря.              На стойке регистрации их встретил долговязый темноволосый парень, такой худой и бледный, что Дин еле подавил в себе желание кинуть в него щепотку соли. Сэм, очевидно, испытывал нечто схожее, поскольку смерил Роджера — так гласил начищенный латунный бэйдж на лацкане форменной жилетки — тяжелым взглядом, будто проверяя, не просвечивает ли он. Парень ответил примерно тем же: зрачок в водянисто-синей радужке, к краю становящейся почти черной, дернулся, расширяясь, словно фокус фотоаппарата, чтобы запечатлеть их полностью — и было в этом что-то нечеловеческое, механическое.              — Добро пожаловать в Самайн, — сказал Роджер, нарушая затянувшуюся паузу. Голос оказался тихим и шелестящим, как дождь в кронах деревьев, хотя Дин ожидал услышать щелканье шестеренок или что-то вроде роботизированных голосов, сообщающих, что абонент находится вне зоны действия сети. — Двуместный номер, я полагаю?              — Если честно, вы первый, кто не предложил нам спать на одной кровати, — улыбнулся Сэм и получил тычок под ребра от Дина.              — Вы не похожи на партнеров, — пожал плечами парень, — скорее, на братьев, которые много путешествуют вместе. Но если я ошибся, прошу извинить.              — Мы знакомы? — сузив глаза, спросил Дин с подозрением, и на сей раз Сэм ткнул его локтем, мол, не начинай допрос на ровном месте.              — Боюсь, что нет, — спокойно ответил Роджер, — просто видел людей и знаю, что такое дорога. В сезон у нас много народу.              — И сейчас не он, кажется? — как бы невзначай поинтересовался Сэм, но болезненная складка, пролегшая между бровями, испортила легкость вопроса.              — Может быть. — Глаза Роджера быстро скользнули по Сэму, и зрачок снова дернулся. — Номер восемь. По лестнице вверх и направо. Откройте окно, запах леса поможет унять головную боль.              — Что, простите? — сказал Дин, забрав ключ и схватив брата за плечо, потому что тот, похоже, собрался свалиться в обморок.              — В Самайне частые перепады давления. Метеозависимым людям у нас не очень хорошо.              — А, ну спасибо, за совет. — Дин одной рукой сгреб сумки, другой — Сэма, который слабо, но отбивался от неожиданной заботы, а значит, еще мог дойти до комнаты, прежде чем рухнул бы под тяжестью очередного видения. Только этого им не хватало.              — Если что-то потребуется, наберите ноль, — негромко крикнул им вслед Роджер. — Приятного отдыха.              Ага, десять раз, подумал Дин, таща запинающегося брата, который в какой-то момент перестал попадать на ступеньки, словно ослепнув. Может быть, так и было — Дин не знал, каково это — видеть будущее, похоже это на яркую мозаику или на то, что в тебя вонзаются осколки событий, но, глядя на скаженное лицо Сэма, он склонился ко второму. Да, знать будущее никому не положено, а если подглядываешь — плати: боль, как известно, — универсальная валюта.              Как только Дин совладал с замком и приоткрыл дверь, Сэм, едва стоящий на ногах, ввалился в номер и упал на колени, обхватив голову руками. Если бы у него не отнялся голос, он бы закричал. Если бы у него остались силы, он бы сбежал, как всегда делал, когда ему бывало страшно, или непонятно, или когда ему навязывали то, чего он не желал. А видеть — он не желал.              На Границе стоит дерево, высокое и раскидистое. Сэм никогда бы не смог обхватить его ствол руками, потому что ему бы понадобилось десять рук. А у него только две. Он простой человек, который пришел туда, куда не следовало.              На Предграничье, там, где он сейчас, осень — Сэм чувствует ее у себя под ногами: сухие скрюченные листья, хрустящие сучья, тонкие белые кости. Осень здесь всегда, на самом деле.              В Заграничье — ничего. Там темно и сыро, как в низине, где клубится туман и воют волки, но там не пусто — там много. Очень много. Сэм слышит, как шепчутся заграничные обитатели, мол, новенький, но странный какой-то, живой, что ли. «Конечно, я живой», — думает Сэм и прикасается рукой к серости Заграничья — и обжигается. Заграничные обитатели смеются и идут навстречу, легко пересекая черту. «А мы отперты, – хохочут они, — пойдем с нами, мы покажем тебе, каково это — быть Самайном». Сэм чувствует на себе тысячу ног, Сэм видит только темноту. «Уходи, — говорит ему земля, — тебе нельзя здесь, ты не Путь». И обращается человеком, держащим фонарь — уголек в выпуклой колбе горит оранжевым, ярче и ярче, пока не раскаляется добела, пока Сэм не слепнет снова.              — Эй, Сэмми, ты слышишь меня? Да отвечай же ты, черт возьми!              — Дерево, — прохрипел Сэм, чувствуя, что брат держит его лицо в ладонях. — Самайн в городе.              — Почти в точку, — сказал Дин, помогая ему подняться. Тиски беспокойства, сдавившие сердце, медленно ослаблялись, и голос стал спокойнее и ровнее, потеряв панические нотки, которые Сэм, слава богу, не расслышал. — Мы в Самайне, Индиана. Двести миль от Ричмонда.              — Нет. — Сэм сел на кровать и прикрыл глаза, перед которым вспыхивали белые пятна, рукой. На пальцах набухали волдыри. — Мертвые. Они в городе.              — В смысле?              — Я не знаю, Дин! — раздраженно бросил Сэм, сам не понимая, почему разозлился. — Их призвали или что-то вроде этого, и они прошлись по мне!              — В смысле?              — В прямом, блин! Как будто я дорога! — Сэм ударил кулаком по колену, и волдыри лопнули. Липкая сукровица намочила пальцы. — Бред! Ай, черт! Какого?..              — Дай. — Дин требовательно подтянул к себе руку брата. — Ты что, обжегся?              — Возможно. Я… Я не помню.              — Надо обработать.              — Справлюсь. — Сэм отдернул руку и поплелся ванную, надеясь, что Дин не заметит, как его шатает. Пол комнаты, вспыхивающей и расплывающейся, кажется, состоял из пружин и прогибался, как только Сэм делал шаг. Видение еще жило в нем, но угасало, бледнея, словно старый снимок, долго пролежавший на солнце. Сэм, когда закрывал глаза, еще видел дерево, с одной стороны ярко освещенное, с другой — погребенное в тумане, но больше не чувствовал на себе чужого дыхания и невесомых ног, больше не слышал голосов умерших и неведомого проводника, который помог ему убраться из того странного места. Разве такое возможно? Разве в его видения могли попадать другие? Неужели в Самайне есть еще кто-то, проклятый Желтоглазым?              Сэм отвернул вентиль старомодного крана и подставил обожженную ладонь под холодную воду. Наверное, это было бы правильно, если бы волдыри были целы, но сейчас он явно совершил ошибку, позволив ледяной струе коснуться увечных пальцев. Сэм зашипел от боли и дернулся — вода забрызгала стену над раковиной. Отлично, теперь он не сможет стрелять: завтра пальцы не согнутся. Сэм вздохнул и глянул на себя в зеркало, край которого тоже получил свою порцию капель — как всегда бледная рожа и круги под глазами, да? Но ничего этого не было, или он просто не заметил, потому что за ним стояла Джессика, прекрасная и немертвая, такая, какой он видел ее в Толедо.              Сэм обернулся так быстро, что комната, только-только пришедшая в норму, снова расплылась, сделалась мутной и неразличимой, и мгновения, потраченного, чтобы моргнуть и сфокусировать взгляд, хватило, чтобы Джессика исчезла так же, как тогда. Сэм, протянув руку, схватил пустой воздух, пахнущий герберами и крокусами — цветами, которые он приносил к ней на могилу. Что бы здесь ни происходило, это было выше его сил.              Сэм наспех перетянул ладонь банданой, не заботясь ни о дезинфекции, ни о боли, и вышел из ванной, кажется, еще в худшем состоянии, чем вошел в нее.              — Дин, — сказал он, — что, если мы увидим всех, кого потеряли?              — Сегодня двадцать четвертое? — невпопад спросил Дин, глядящий в окно и, очевидно, занятый другими мыслями.              — Да. — Сэм подошел к нему и встал рядом. Брат обещал сжечь город, но природа сделала это за него: желтый свет фонарей превратил листву в пожар, тени которого падали на землю и сворачивались, как опаленные спички.              — Хэллоуин через неделю. Ты видишь хоть одну бутафорскую черепушку или тупой светильник Джека?              Сэм отрицательно покачал головой.              — Я тоже. Зато на каждом крыльце свеча. Мы как будто на поминках, ей-богу.              — Может, ты и прав. Что, если мы увидим всех, кого потеряли? — повторил Сэм свой вопрос. — Что, если и наши мертвецы вернутся? Отец…              — Замолчи. — Дин отпустил тюль, который держал, и он скрыл его едва заметное отражение в стекле, забрызганном дождем. — Никто не вернется. Мы соблюдаем правила. Мы сжигаем тела как раз для того, чтобы такого не случалось.              — Дин.              — Он не вернется, Сэм. И не надо верить, что такое возможно. Мы оба знаем, куда он отправился.              — Джессика тоже сгорела, но я видел ее пять минут назад! — вскрикнул Сэм.              — Что?              — Что слышал. — Сэм сел на кровать и закрыл лицо руками. — Этот город тащит мертвецов на поверхность, а их у нас целая толпа.              — Такая уж работа, — глухо отозвался Дин, отошел от окна и принялся искать что-то в сумке с оружием. — Отдохни. Твой мозг сегодня перенапрягся.              Сэм хмыкнул и пожал плечами: продолжать разговор было бесполезно. Дин не хотел говорить, не хотел предполагать даже шанса, что кто-то мог вернуться, потому что мертвое должно быть мертво — так их учили, потому что это было больно, а он еще не избыл предыдущую боль, чтобы встретиться с новой. Сэм погасил лампу и забрался в постель, не раздеваясь, лишь сняв ботинки. Дин побродил еще немного по номеру, очевидно, засыпая солью подоконники и пороги, очерчивая дуги вокруг кроватей, а потом тоже лег — пружины матраца скрипели, пока он ворочался, — и Сэм сосредоточился сначала на этом звуке, а потом на братовом дыхании и, в конце концов, позволил себе заснуть, хоть и боялся снова оказаться у гигантского дерева в вечной осени и умирании, но никогда бы не признался в этом.              Внизу, на улице, долговязый парень в форменной жилетке курил и глядел в потухшие окна внезапных постояльцев.              — Кто-нибудь знает, кто они такие? — спросил он, стряхивая пепел на тротуар.              — Нет.              — Не встречал.              — Не видела.              — Чужаки не могут быть на этой земле.              — Я не знаю, можно мне молока?              — Нет.              — Младший приходил к Границе.              — Это мои сыновья.              — И что же они забыли в Самайне, Джон? Только говори быстрее, ты не принадлежишь к роду.              — Они помогут. Дверь должна быть закрыта. Ты умрешь, если…              — Джон? — выдохнул парень, прекрасно понимая, что призрак потерял дорогу, и со злобой выбросил окурок. — Черт!              Пара капель крови, упавшая с подбородка, испачкала жилетку. Ну вот, теперь застирывать, подумал Роджер, запрокинул голову и прижал тыльную сторону ладони к носу.       

***

             Утром, после завтрака, состоящего из чуть теплого кофе из термоса и вчерашнего сэндвича, Дин первым спустился вниз. В гостиной было сумеречно: скудный осенний свет еле пробивался через кружевной тюль и тяжелые портьеры. Если бы на то была Динова воля, он бы снял с окон все, лишь бы тут стало светлее, а то как ритуальном салоне — только гробов по центру не хватало.              Роджер, умело орудуя кочергой, отодвигал прогоревшие головешки и подкладывал в каминную топку новые дрова. В красноватых бликах огня он выглядел еще бледнее вчерашнего и, кажется, похудел за ночь на несколько фунтов, хотя и так был ненормально худ — в чем только душа держалась. Роджер подбросил последнее полено, пододвинул к топке закопченную резную заслонку и выпрямился.              — С добрым утром, — слабо улыбнулся он, заметив Дина, одетого в серый фэбээровский костюм. — Работа не ждет, да?              Дин кивнул. Парень ему не нравился, было в нем что-то странное, но то, что он мог держать железную кочергу и не испаряться, однозначно вычеркивало его из списка призраков, что радовало, на самом деле.              — У тебя кровь носом, приятель, — сказал Дин, когда Роджер подошел чуть ближе.              — О, черт, опять, — буркнул тот, прикрывшись рукой. — Извините. Дурацкое давление.              — Ничего, — сухо ответил Дин, наблюдая, как парень вытаскивает бумажные платки из коробки один за другим, как фокусник разноцветные шарфы из шляпы. — И часто так с тобой?              — Бывает, — пожал плечами Роджер. — В детстве меня звали Кровонос. Зато я мог прогуливать уроки и пялиться на буфера школьной медсестры мисс Вэлли. Четвертый размер, между прочим.              Дин усмехнулся, представив тощего Роджера на узкой кушетке в медпункте, косящего глаза на фигуристую дамочку. Наверняка он носил очки, и брекеты, наверное, тоже были. Типичный неудачник, которого все шпыняли. Дин много таких повидал в бесконечной череде школ, в которых успел поучиться, и везде эти мальчишки были одинаковыми — слишком тихими и мягкими, чтобы ответить. Ладно, Сэм таким не был. Он был терпеливым и неконфликтным, но, когда сильно доставали, мог и врезать — приемы-то знал. В особых случаях подключался и Дин, чаще всего скрытно, и тогда брата прекращали трогать окончательно. Хорошее было время — жестокое, но все равно хорошее, как ни крути.              — Все в порядке? — спросил Сэм, кладя ключ от номера на стойку регистрации, заваленную скомканными салфетками. Дин бросил на брата красноречивый взгляд, ясно дающий понять, что он здесь ни при чем.              — Да-да. Боже, как неловко. — Роджер спешно смахнул платки в мусорное ведро. — Слабые сосуды. Не волнуйтесь. Приятного дня, джентльмены.              Сэм кивнул и улыбнулся, Дин махнул рукой, и они вышли из отеля, двинувшись к стоянке по подъездной дорожке, усыпанной новыми ярко-оранжевыми листьями, непонятно откуда взявшимися, потому что почти все деревья стояли голыми. Было пасмурно, дождь перестал, но тучи остались на месте, нависая над головами, как стальной пресс.              — Эти свечи меня раздражают, — сказал Дин, указывая на ближайшие дома щеткой, которой сметал прилипшие к Импале листья. На каждом крыльце стояли толстые белые свечи в выпуклых стеклянных колбах, заменяющих подсвечники. — Уж лучше бы были ржущие тыквы.              — Наверное, местная традиция. Я выясню.              — Думаешь, это имеет отношение к делу?              — Может быть.              — Тогда еще нарой все, что сможешь, на этого Роджера. Какой-то он подозрительный.              — А вот это уже паранойя, Дин. Обычный парень.              — Слишком вежливый.              — С каких пор вежливость стала подозрительной?              — С тех самых, как призраки стали показывать дорогу и приглашать на пирог.              — Та старушка позвала тебя на чаепитие? — со смешком спросил Сэм, за что был награжден фирменным убийственным взглядом. — И что, согласился?              — Заткнись и садись в машину.              — С чем хоть пирог посулили?              — Заткнулся, — с каменным выражением лица сказал Дин. — И сел в машину.              — Ладно-ладно, не кипятись, Гензель.              — От Гретель слышу.              — Сволочь.              — Стервец.              Было решено разделиться. Высадив Сэма у библиотеки, Дин направился в морг — и почему участь копаться в трупах всегда доставалась ему? Может, пора прекращать решать споры с помощью «камень-ножницы-бумага» или хотя бы постоянно выкидывать «ножницы»?              Морг был присоединен к больнице, небольшому двухэтажному зданию, отделанному охристой штукатуркой. Если честно, Дина уже тошнило от обилия оттенков оранжевого в Самайне и, когда они уберутся отсюда, он выкинет все шмотки, в которых присутствует этот проклятущий цвет. Подходя к дверям, Дин увидел с десяток черных продолговатых мешков, лежащих на больничных каталках. Трупы стояли прямо на улице и, похоже, никого это не удивляло. Дин расстегнул молнию одного мешка: внутри оказался мужчина с черной полосой от удавки на шее, очевидно, тот, про которого Сэм говорил ему еще в Ричмонде. Как там было, «Шериф Самайна найден задушенным в собственной постели. Жена, спавшая рядом, не слышала нападавшего и утверждает, что двери не были взломаны. Ведется расследование». Ну-ну, много же они нарасследовали. Насколько Дин знал, за последние две недели умерло около двадцати человек, если не считать тех, кто пропал без вести.              — Простите, сэр, посторонним нельзя здесь находиться, — крикнула ему женщина в зеленой медицинской форме.              — Джим Пейдж. ФБР, — серьезно сказал Дин, показав фальшивое удостоверение. — А вы полагаю…              — Доктор Габриэль Стаб, патологоанатом. — Женщина протянула руку, и Дин пожал ее, обратив внимание и на этот мужской жест, и на крепость рукопожатия. — Так и знала, что кто-нибудь из ваших появится. Пойдемте.              Внутри было тесно и холодно. Каталки с трупами стояли вдоль стен в два ряда.              — Пришлось выключить отопление, — объяснила Стаб, привычно маневрируя между покойниками. — У меня не хватает холодильников. Слишком много в этом году. Осторожней, не ударьтесь.              — Что вы имеете в виду? — спросил Дин и тут же налетел на одну из каталок, едва не сбив с нее мешок. Женщина недовольно покачала головой. Дин виновато улыбнулся.              — Ну знаете, Самайн — местечко, где абсолютное большинство умирает в Хэллоуин.              — Вы серьезно?              — Дико звучит, да? Я тоже поначалу была в шоке, но потом привыкла.              — Хотите сказать, что в другие месяцы здесь тишь да бессмертие?              — Нет, конечно. — Стаб рассмеялась. — Люди всегда умирают, просто в Хэллоуин больше, чем обычно, как будто… — Женщина замялась, словно то, что она собиралась сказать, могло подмочить ее репутацию.              — Как будто призраки забирают живых? — как бы шутя, предположил Дин.              — Вроде того, — сухо отозвалась Стаб. — Это просто статистика, с ней не поспоришь. Ну, кого вы хотите посмотреть?              — Тех, у кого вы определили причину смерти.              — Вы сомневаетесь в моей компетенции? — Стаб поджала губы и скрестила руки на груди.              — Нет, что вы. Просто, насколько мне известно, некоторые умерли весьма странно.              — Странно — да, — согласилась Стаб, сменив гнев на милость, — но все случаи — давно изученные медицинские прецеденты. Вот, например, Билл. — Он открыла хромированную дверцу холодильника и выдвинула поддон, на котором лежал мужчина лет пятидесяти с такой же черной полосой на шее, как у шерифа. — Если честно, я была уверена, что он загнется от цирроза печени. Билл — местный пьяница, — пояснила Стаб и продолжила: — Причина смерти — перелом шейных позвонков, но, поскольку имеются следы удушения, я бы сказала, что его вздернули.              — Вздернули?              — Да, как висельника.              — Любопытно, — задумчиво проговорил Дин, наклоняясь к трупу и осматривая его шею. — Шерифа тоже вздернули?              — Нет, там удушение чем-то тонким, вроде лески. Хотя не припомню, чтобы Грег хоть однажды ходил на рыбалку. — Стаб открыла соседнюю дверцу и выкатила новый поддон. Дин нахмурился, а потом и вовсе отвернулся. — Да, знаю, печальное зрелище, — сказала женщина. — Энни Дюмейн, девять лет, утонула и, судя по состоянию тела, пробыла в воде не меньше недели. И все бы ничего, только я видела ее позавчера, когда она играла с моим сыном на заднем дворе. Смерть Энни, пожалуй, самая странная, если не считать Патриции, конечно.              — А с ней что?              — Рак легких в последней стадии.              — Распространенное заболевание.              — Ей было восемнадцать, чемпионка округа по легкой атлетике. За день до смерти выиграла ежегодный осенний марафон. Неужели вы думаете, что она не проходила обследование?              — Я всего лишь пытаюсь разобраться, — сказал Дин спокойно. — Скажите, вы находили на телах что-нибудь необычное?              Стаб приподняла брови.              — Что именно вас интересует?              — Повторяющиеся отметины, может быть, символы, странную вязкую жидкость, типа расплавленного гудрона.              — Гудрона? Вы издеваетесь? — возмутилась Стаб, но Дин уловил в голосе неуверенность, будто бы он раскрыл что-то, о чем она предпочла умолчать.              — Стало быть, находили. Я бы хотел, чтобы вы мне не лгали. Это федеральное расследование.              — Только не нужно мне угрожать, — сказала Стаб, надела перчатки и, подойдя к разбухшему телу Энни, повернула трупу голову. В ухе запеклось что-то черное. Дин поддел нечто кончиком карандаша, и кажется, проткнул корку, потому что вязкая темная жижа вытекла на мочку — эктоплазма, однозначно. Дин скривился, уверенный, что жрать пончики с начинкой после такого он не будет еще долго. — В отчете я указала, что это посмертные выделения. По правде, я понятия не имею, чем это может быть.              — Еще у кого-нибудь вы находили это вещество?              — Почти у всех.              — Чудно, — хмыкнул Дин. — Мне нужен список всех умерших.              — За какой срок?              — С того самого дня, как люди начали умирать пачками.              — Подождите.              Стаб закрыла холодильник и, обходя каталки с трупами, скрылась в маленькой комнате, видимо, служившей кабинетом. В тишине прозекторской, нарушаемой только тиканьем часов на стене и звуком печатающего принтера, Дину стало не по себе. Он и раньше видел смерть, и, если честно, смерть была частью его работы, но здесь среди черных мешков с трупами, количество которых явно превышало двадцать, ее концентрация зашкаливала. Если бы Дин достал измеритель ЭМП, то стрелка, без сомнения, отклонилась бы в красную зону. Да черт возьми, в Самайне везде красная зона.              — Нашатырь? — негромко спросила Стаб, тронув Дина за плечо.              — Что? Нет… Я в порядке.              — Хорошо, — кивнула женщина, но продолжила смотреть на него так, будто он мог отключиться в любой момент. — Вот, пожалуйста, агент Пейдж, список всех умерших в городе с конца сентября. — Стаб протянула стандартную медицинскую папку с вложенными в нее листами. Дин пролистал их: стройные столбики имен, фамилий, дат и причин смерти кочевали со страницы на страницу — девяноста шесть человек в общем, но не в целом, потому что еще были те, кто пропал, и те, кто добавится сегодня и в последующие дни, если они не остановят это. Дин подумал, что придется очень много копать.       

***

             — В смысле нет кладбища?              — Ну вот так. — Сэм зажмурился и сжал переносицу: глаза устали от чтения, и, по-хорошему, в библиотеке не мешало бы сменить лампочки на более яркие. — В Самайне никого не хоронят — всех кремируют, поэтому кладбище не нужно, как таковое.              — Просто прелестно, — всплеснул руками Дин и кинул на стол папку. — Дай угадаю: какая-нибудь гребаная традиция?              — Вообще, да. Еще со времен основания города. Насколько я понял, Самайн выстроили переселенцы из Ирландии, они же высадили кленовую рощу.              — Ей типа сто лет?              — Около пятисот.              — И нафига она? Акция «Убил индейца — посадил дерево»?              — Я не знаю. Клен считается деревом мира и спокойствия, может, быть первые поселенцы верили, что, если они вырастят кленовый лес, город будет защищен.              — Думаешь, тут такая же тема, как Беркитсвилле? Недовольный языческий божок поднял мертвецов из могил и теперь они шляются где попало?              — Думаю, местные сами их призвали, — вздохнул Сэм, роясь в распечатках из интернета, разбросанных по столу.              — Нафига? — Дин сел на стул рядом, расслабив галстук и повесив на спинку пиджак. — Что ты ищешь?              — Сейчас, — отмахнулся Сэм, перебирая бумажки. — Где же. А вот. — Он протянул брату лист, на котором был изображен светильник, похожий на те, что стояли тут на каждом крыльце. Сэм где-то видел его до этого, но никак не мог вспомнить где. — Это называется Свеча духов, что-то вроде приманки для призраков, чтобы они могли найти дорогу с той стороны. Воск используют специальный с добавлением полыни и эвкалипта. Обычно эти свечи начинают жечь за две недели до Хэллоуина, по срокам все…              — Не сходится, — оборвал Дин и, раскрыв папку, ткнул пальцем в первое имя. — Патриция Уилсон умерла в ночь на двадцать восьмое сентября, и с ней еще шесть человек. Так что все началось раньше, чем мы думали.              — Уилсон? Уилсон… — Сэм подтянул к себе ноутбук. — Кажется, я уже встречал эту фамилию на местном новостном сайте.              — Девчонка выиграла марафон в этом году.              — Да нет же. — Сэм сперва стучал по клавишам, а потом резво прокручивал колесико мыши. — Да, точно. Вот смотри. Томас Уилсон согласился участвовать в экспериментальной программе, тестирующей новое лекарство от рака. Жена Вайлет и дочери Патриция и Мари поддержали его в этом решении.              — А потом папашка умер и утащил дочурку на тот свет.              — Дин!              — Что? Рак легких четвертой стадии за ночь не развивается, особенно у девушек, которые метят в олимпийскую сборную. Спорим на шоколадный пончик, что и остальные откинулись, как кто-то из их родных?              — Ты только что из морга, как ты вообще можешь думать о еде?              — Я отходчивый, — усмехнулся Дин, но почти сразу же стал серьезным. — Даже если призраки повторяют способы своих смертей на родственниках, это никак не поможет нам их упокоить. Тем более, если они уже были сожжены. Мы что-то упускаем.              Сэм кивнул и, задумавшись, уставился в одну точку. Курсор, установленный в пустой строке поиска, медленно сдвигался вправо — Сэм машинально продолжал нажимать на «пробел» большим пальцем.              — Что-нибудь случалось в городе до двадцать восьмого? — спросил Дин после затянувшейся паузы. — Может, затмение там, я не знаю. Должно же было что-то превратить Самайн в Каспервилль.              Сэм молча застучал по клавиатуре, не так быстро как обычно — вбивать запросы левой рукой было не очень удобно. Поисковик выдал несколько десятков страниц, некоторые сообщали об одном и том же, и, чтобы просмотреть их, ушло достаточно времени. Дин извелся, потому что, кажется, совершенно не умел сидеть спокойно: он трижды изучил фамилии в списке доктора Стаб, переложил бумаги на столе и смастерил самолетик из листа с заметкой о Свечах ду́хов.              — Есть что-нибудь?              — Ничего подходящего, — устало ответил Сэм. — Десятого школьная команда Самайна выиграла окружной спеллениг-би. Не думаю, что произношение слов по буквам, могло призвать призраков.              — Смотря какие слова произносить, — хмыкнул Дин. — Ну-ка произнеси «удар» [2]. — Сэм закатил глаза и показал брату средний палец. Дин кинул в Сэма самолетик, который, не пролетев даже фута, спикировал и упал на пол. — Дальше.              — Пятнадцатого была ярмарка, двадцать пятого одну девушку сбила машина, двадцать шестого ежегодный осенний марафон. Все.              — Негусто, — разочарованно буркнул Дин.              — А чего ты ждал? Шабаш ведьм? Это маленький город, и события тут заурядные.              Дин пропустил эти слова мимо ушей.              — Что там про девушку? Зуб даю, ее дух разбудил всех остальных.              — Вообще-то она жива. Написано, что доставлена в больницу в тяжелом состоянии.              — Собирайся. — Дин встал, подхватив пиджак со спинки стула. — Съездим в больничку.              — Зачем? — Сэм закрыл ноутбук и посмотрел на брата снизу вверх.              — Поговорим с этой…              — Мэделайн Энтри, — подсказал Сэм без особого воодушевления.              — Да, с ней. Может, она прокляла городок до седьмого колена за то, что местные выдают права неумехам. Пошли, надо с чего-то начать.              Сэм засунул ноутбук в сумку и, собрав некоторые записи и распечатки в папку, которую приволок Дин, двинулся за братом, который уже успел скрыться на лестнице, ведущей на первый этаж. Скорости Дину было не занимать. Сэм прибавил шагу и, заметив между высокими книжными полками старого библиотекаря, вежливо улыбнулся и махнул рукой, мол, спасибо, вы очень помогли, хотя найти нужные книги и разобраться с картотекой ему помог другой работник — милая женщина за сорок в блузке с накрахмаленным воротничком, таким жестким, что Сэм был удивлен, как он не проткнул ей горло.              Библиотекарь поглядел Сэму вслед, а потом прошел сквозь полку с мифами и преданиями кельтов, оставив после себя запах пыли и горелой бумаги.       

***

             Пока они сидели за книжками и рассуждали о природе призрачного нашествия, вечер сожрал Самайн. По Диновым часам было около пяти, по местному течению времени, видимо, больше, потому что свет приобрел специфический сероватый оттенок, какой бывает только у осенних сумерек. Небо оставалось тяжелым, но сухим, хотя сырость давно пробралась в город, а, может, и вовсе никогда из него не уходила. Интересно, каково здесь летом? Наверное, лучше. Определенно, лучше. Дин глубоко вдохнул. Воздух был стылым — ночь заморозит Самайн к чертовой матери.              Улица заканчивалась аллей, уходящей в рощу. Асфальт резко прерывался, будто цивилизации запрещалось пересекать границу леса. Дин неожиданно для себя подумал, что это в общем-то правильно. Лес есть лес, и тут ничего не попишешь.              Сэм как всегда копался, и Дин хотел было вернуться, парой ласковых поинтересоваться, почему так долго, но краем глазом заметил движение впереди, у самого начала аллеи. Что-то мигнуло и исчезло на мгновение, а потом появилось снова и замерло, выжидая. Дин замер тоже.              Этого не могло быть.              — Я тут подумал… — говорил Сэм на ходу, но осекся, когда брат упреждающе выставил руку в сторону. — Что?              — Ты видишь? — тихо и настороженно сказал Дин, коротким кивком указывая вперед. Сэм посмотрел в конец улицы: от рощи их с братом отделяли два дома за низкими коваными заборами и здание библиотеки, поэтому не узнать стоящего между деревьев было невозможно.              — Папа… — выдохнул Сэм и сорвался с места, но Дин схватил его за ворот пиджака и потащил в другую сторону, к машине. — Что ты?..              — Это ты что творишь? — грубовато кинул Дин и открыл багажник, вытащил из него лом и вручил его брату.              — Это же отец…              — Он призрак, Сэм! — обернувшись, выкрикнул Дин раздраженно. — Господи Боже, дай сюда. — Он сдернул с плеча Сэма сумку с ноутбуком и выхватил папку, закинул все в багажник и захлопнул крышку. — Думаешь, тот факт, что он был нашим отцом, помешает ему сейчас убить нас? — Дин ткнул брату в грудь гвоздодером, не сильно, но ощутимо, и Сэм сморщился. — Где твои мозги?              — Но…              Дин молча прошел мимо, задев его плечом, и Сэм понял, что разговор закончен, хоть и не начался толком. Тема отца все еще оставалась под запретом, и Сэм не был уверен, что когда-нибудь с нее будет снято вето, которое наложил брат единоличным решением. У каждого свой способ бороться с болью: у него — открыться, сорвать швы, содрать все корки, у Дина — молчать и терпеть, потому что он был так научен. Сэм знал, что нужно было смириться с этим, но не мог, потому что все его естество вопило, что рано или поздно Дин войдет в штопор, и тогда все закончится смертью, как всегда в их семье.              Джон Винчестер стоял, моментно искажаясь, словно фильм, состоящий из трех кадров, запускался то на прямом, то на обратном воспроизведении, но потом, убедившись, что сыновья его заметили, двинулся вглубь рощи. Звал за собой? Указывал путь? Вел в ловушку?              Дин шел первым. Сэм за его спиной наверняка видел, как он нервно перехватывал гвоздодер. Сэм за его спиной наверняка подбирал слова, чтобы сказать какую-нибудь банальность. Это ему всегда хорошо удавалось — бесить болтовней в неподходящее время. А сейчас время было неподходящим. Время было херней. Он в лесу идет за своим мертвым отцом, вооруженный гвоздодером. Дин подумал, как глупо они выглядят со стороны: шестифутовые парни в костюмах и с железяками наперевес. Хорошо, тут никого не было. Или был? Дин услышал — слева вроде бы — шелест листьев и хруст веток молодой кленовой поросли высотой до колен, но, когда остановился, было тихо — только Сэм шепнул что-то: «Порядок?» или «Что такое?» — очередную банальность, завуалированную заботу, в которой он не нуждался.              — Ты разузнал про Роджера? — негромко спросил Дин. Лес не терпел шума, но слушать Сэма, у которого слова вертелись на языке, но никак не срывались, было невыносимо: говори хоть так, братец.              — Обычный парень. Никакой особой информации: год рождения, где живет, кем работает. По полицейским базам чист. Похоже, у него даже водительских прав нет.              — Ну-ну, — хмыкнул Дин, — в тихом омуте черти тусуются.              — Водятся, — машинально исправил Сэм. Дин цокнул и пошел быстрее.              Деревья стали расти чаще. Аллея поначалу сузилась, а потом и вовсе превратилась в тропинку. Джон проходил сквозь клены, не чувствуя препятствий. Дин каждый раз хмурился и, если честно, боялся, что отец не появится. В какой-то момент он сделался полупрозрачным, каким все представляют призраков, дрогнул и исчез, но вернулся через мгновение много дальше места, где только что находился, и указал рукой на клены, которые стояли так плотно, что казались единым гигантским деревом.              — Скорее, Сэмми! — Дин побежал, оскальзываясь на мокрых листьях. Фэбээровские ботинки ни черта не годились. Сэм бежал следом и, наверное, считал так же. Приблизившись к месту, Дин разглядел скудный свет, проступающий сквозь щели между стволами.              — Что там? — спросил Сэм, останавливаясь и пытаясь отдышаться.              — Я не знаю, какой-то свет, — ответил Дин, но глядел только на отца перед ним.              — Долго, — сказал Джон то ли с осуждением, то ли с печалью и пропал.              — Нет. — Пальцы схватили пустоту, и этот жест выдал Дина с головой. Видимо, желание держать при себе своих мертвецов присуще всем людям, а он все-таки был человеком, хоть временами и сомневался в этом. Слава богу, Сэм промолчал. — Обойду с той стороны, — сказал Дин, не поднимая глаз, — а ты посмотри там. Выясним, зачем отец устроил турпоход.              Сэм кивнул, не задавая лишних вопросов — если бы он раскрыл сейчас рот, точно бы получил от брата в рожу, потому что стал невольным свидетелем его слабости, в которой не было ничего зазорного, на самом деле: они оба горевали. Сэм пошел вдоль стволов, которые образовывали ряд, загибающийся дугой и не прерывающийся ни на кустарник, ни на подлесок, чтобы можно было хоть как-то проникнуть за стену кленов, а за ними определенно что-то было — что-то сверкало неровным теплым светом внутри, и Сэм почему-то подумал о Стоунхендже, только вместо мегалитов — деревья. Место силы. Колдовской круг. Наверняка что-то вроде этого.              Справа мелькнула бледная тень, тревожа палые листья и сучья, и растворилась в наползающей темноте. Сэм обернулся и выставил перед собой лом: они такие умники — взяли арматуру, а не обрезы и о фонарях не позаботились тоже. Нет, конечно, у них были пистолеты, но стрелять в призрака обычными пулями — только злить, что вообще небезопасно. Сэм всматривался в затихший лес — никого не было видно, и, похоже, никто не собирался нападать на него. По крайней мере, прямо сейчас. В кармане зазвонил телефон, и Сэм вздрогнул и чертыхнулся.              — Давай сюда. Я нашел вход. Футов тридцать на запад, — сказал Дин и отключился.              Сэм поплелся обратно, а потом побежал, не в силах перебороть чувство, что нечто наблюдает за ним из темноты.              Дин ждал у отдушины, образованной несколькими поваленными кленами.              — Придется карабкаться, но пролезть можно, — констатировал он, снимая пиджак и ежась — ночь, как он и предполагал, была морозной. Дин уцепился за ветку, достаточно крепкую, чтобы выдержать его вес, подтянулся, оттолкнувшись ногой от рядом стоящего дерева, и скрылся в раскидистой кроне. — Нормально, — крикнул он через минуту, свесившись головой вниз с толстой ветки чуть правее. Сэм передал ему лом и гвоздодер, а потом влез и сам, хватаясь за ветки и руку брата.              Внутри, за стеной кленов — в кругу из кленов, если точнее, — оказалось светло как днем, потому что в центре было Дерево, огромное и древнее, словно вечная осень и умирание, и перед ним и, особенно, на нем стояли свечи. Сэм не понял, как они держатся, но позже рассмотрел тонкие цепочки, опоясывающие гигантские ветви, даже самые высокие, на которых висели выпуклые стеклянные колбы. Сотни Свечей Духов горели одновременно, и пламя их подрагивало, но не гасло.              — Бинго! — усмехнулся Дин и подумал, что даже мертвым отец смыслит в охоте больше них. — Вот и светильничек. Гребаные Панорамиксы [3]. — Он двинулся было вперед, но Сэм вцепился ему в запястье.              — Нет, не ходи туда, — сдавленно проговорил Сэм. Дин взглянул на него исподлобья и недовольно выдернул руку. Ну что еще, говорил весь братов вид, и Сэм затараторил, как в детстве, когда пытался объяснить Дину что-то важное: — Я… понимаешь, я уже был здесь. Мой сон. Господи, это Граница. Нам нельзя здесь. Мы не Путь. Мы должны уйти. Немедленно.              — Тс-с, — протянул Дин, взяв Сэма, которого, кажется, охватила паника, за плечи, — спокойно. Дыши, Сэмми, все в норме.              — Нет, нам надо убираться отсюда. Ну же, Дин, пожалуйста! — воскликнул Сэм с мольбой в голосе. Он не понимал, что с ним творится, откуда взялся этот иррациональный страх, не дающий дышать и думать.              — Опа, он вернулся.              — Смелый малый.              — Чужие не должны ходить по этой земле.              — Если я скажу Дороге, что он здесь, мне дадут молока?              — Пусть они уйдут.              — Второй мне не нравится.              — Второй убил меня в девяноста девятом.              — А меня в две тысячи третьем.              — Вы кто?              — Они не принадлежат роду.              — Ты слышишь? — спросил Сэм, озираясь, и заткнул уши руками, но шепот, льющийся со всех сторон, не прекратился.              — Что? Сэмми, что я должен слышать? — пытался докричаться до брата Дин, но Сэм совсем потерялся. Ноги перестали его держать, и он упал на колени, а потом на землю, сворачиваясь эмбрионом, закрывая голову.              — Я убью его.              — Это моя земля.              — Я был таким же в тысяча восемьсот седьмом.              — Младший слабее Дороги.              — Убью его!              — И я.              — Вы кто?              — Он мой.              Тени замелькали, бесформенные и серые, не похожие на призраков. Дин выругался, перехватил гвоздодер в левую руку и вытащил пистолет, бесполезный, но успокаивающий.              — Давай, Сэмми, вставай, здесь намечается драка. Ну же, чувак, помоги мне! Сэм!              Ответа не последовало. Сэм сильнее сжал голову, а потом закричал, громко и протяжно, и его крик слился с возгласом Дина и звуком выстрела, потому что тени ударили. Дина откинуло на десяток футов одним толчком. Он жестко приземлился, тараня спиной листья и грязь, ударяясь затылком и противно клацнув зубами. Пистолет выбило из руки, но гвоздодер остался — спасибо большое. Дин замахнулся вслепую, но ни черта не помогло. Что-то схватило его за ногу, а что-то за руку и потащило в разные стороны. Дин ощутил, как его приподняло над землей, как натянулась кожа, готовая лопнуть. Дин заорал и забрыкался, но его противники не имели тела и слабых мест, по которым можно было бы попасть специально или хотя бы наудачу. Растяжение стало невозможным. Наверное, так и умирали на дыбах задолго до него, а, может, сейчас отец висел так же в Аду и его хлестали кнутами за него. Динова жизнь была выкуплена за высокую цену, он столько не стоил, на самом деле. Тебя обманули, отец, подумал Дин, а потом рухнул вниз, внезапно отпущенный. Позвонки хрустнули, но не сломались, раз он смог перевернуться набок и отползти в сторону, действуя скорее инстинктивно, чем сознательно. Перед глазами скакали черные точки, превращая все в рябь. Дин мотнул тяжелой головой, чтобы вернуть хоть немного четкости, но сделал только хуже — все окончательно расплылось. Мутная фигура стояла впереди, окруженная серым маревом.              — Проваливайте, — сказала она тихим шелестящим голосом, и тени растворились — остался только теплый красновато-желтый свет Свечей Духов. Ни одна из них не потухла. Фигура, медленно обретая четкость и становясь Роджером, подошла и, присев рядом, взяла Дина за плечо. — Ты можешь встать?              Дин кивнул.              — Хорошо, — продолжил Роджер, утирая рукавом кровь из носа. — Ты должен увести отсюда брата, иначе Древо поглотит его. Ты понял?              Дин кивнул.              — Я вас выведу, но не позволяй Сэму касаться меня, это убьет нас обоих.              Дин кивнул, и встал, и пошел, хоть и то, и другое было чертовски больно. Сэм не шевелился, листья запутались у него в волосах, а грязь набилась под ногти, которыми он скреб землю. Сэм хрипел, и розоватая пена выступила на губах. Дин поднял его, стараясь не смотреть ему в лицо, бледное до синюшности, и перекинул братову руку себе через плечо.               — Да, Сэмми, ты прав, уйдем отсюда. Только не умирай.              — Он умрет позже, — сказал Роджер, появившись из-за Диновой спины. — А ты после него.              — Ты кто такой? — спросил Дин, разглядывая парня, от которого осталась только кожа, обтягивающая скелет. Утром он был посправнее. Утром он вообще был здоровяком. — Только не заливай, что портье.              — Я — Путь, — просто ответил Роджер и оперся на изогнутую палку, на конце которой висела все та же выпуклая колба, но вместо свечи в ней лежал уголек.              — Так это из-за тебя ду́хи гуляют по Самайну или, правильнее сказать, по тебе? — ухмыльнулся Дин, не особо понимая, почему вообще болтает с ним как с приятелем.              Роджер недобро усмехнулся.              — Типа того. Вот только я почти сдох, чувак. Если Ключ не вернется, всем конец.              — Ключ?              Роджер оглянулся, и Дин последовал его примеру. В корнях Древа, почти сросшись с ним, сидела девушка и смотрела на них немигающим стеклянным взглядом.       

***

             Сэм очнулся к рассвету. По крайней мере, он так подумал. Рассвет как рассинхрон темноты — испорченная пленка, вырезные кадры. Сэм зажмурился и закрыл глаза рукой для пущей верности, но свет все равно копошился под веками. Больно, на самом деле.              — Больше так не делай.              Голос прозвучал близко, спокойно и ровно, будто сообщал прогноз погоды: завтра в Самайне дожди и призрачное нашествие — не забудьте взять зонт и заказать время в крематории. Сэм приподнялся на локте и заставил себя разлепить тяжелые веки. Голова гудела, и к звукам примешивался непонятный гул: сердце слишком быстро гнало кровь, до сих пор не поймав нормальный ритм. Сэм думал, что умрет там, на Границе — мертвые сильны и поодиночке, а когда их целая армия, то подавно. С ними не справиться.              — Привет, Леонора [4], как спалось?              — Дин? — Сэм узнал брата по голосу и неподражаемой манере называть его дурацкими, как правило, женскими именами, но не увидел его и растерянно закрутил головой.              — Это не навсегда, парень, — сказал кто-то: слова давались ему с трудом, будто были чересчур большими для рта, и поэтому комкались. — Скоро придешь в норму.              — О чем это ты? — спросил Дин и взял Сэма за плечо, обозначив свое присутствие. Тот поморщился: у брата были ледяные руки. — Легче, тигр. Я тут.              — Он тебя не видит. Он видит мой Фонарь. Он слишком… эм… чувствительный. Джон обещал, что вы поможете, но пока от вас только толпа духов и нечеловеческих теней. Особенно за тобой, чувак.              Очевидно, говорящий указал на Дина, потому что тот не очень-то добро бросил:              — Заткнулся бы, Шоссе в никуда. У меня вообще-то пушка, могу и пристрелить тебя.              — Попробуй, — без вызова, буднично сказал кто-то. — Меня нельзя убить, пока мертвые идут по мне.              — Ты меня бесишь.              — Взаимно.              — Кто это? — спросил Сэм, сбитый с толку. — Я что, ослеп? Дин? Что происходит, черт возьми?              Сэм порывисто сел, а потом попытался встать, но не вышло. Дин заставил его сидеть на месте, положив обе руки на плечи. Рядом на кровать упало что-то тяжелое, должно быть, обрез, из которого брат грозился пристрелить третьего в комнате. Сэм смотрел прямо перед собой, не уверенный, что не пялится сейчас куда-нибудь в грудь Дина и вообще мимо него. Белые пятна пульсировали, становясь к краям красновато-оранжевыми, и зрачок наверняка был максимально расширен, обезумев, решив захватить весь имеющийся в номере свет и усилив его стократно.              — Выдохни-ка, Сэмми, — успокаивающе сказал Дин. Сэм знал этот тон, так брат говорил с ним в детстве, когда он разбивал коленку и ревел в три ручья, не потому что больно, а потому что новые штаны, и теперь в них дыра, и отец прибьет его. — Две новости: хорошая — я умру после тебя, плохая — призраки не единственная сверхъестественная херня в городе, еще есть Роджер — дорога из желтого кирпича для дохлых Дороти и Тото.              — Очень уважительно.              — Роджер? — Сэм повернул голову влево, туда, где, по его мнению, был обычный необычный парень — Дин сразу это понял. У него чутье, как у пса. Он хорошо научен, в отличие от него.              — Привет, — сказал Роджер, слабо приподнимая ладонь, но Сэм все равно не разобрал этот жест, хоть свет и притупился немного. Мир наполнился размытыми фигурами, очертаниями предметов, вспыхивающими силуэтами из мельтешащих точек, и оттого голова заболела еще сильнее. — Ложись. Мертвые — нелегкая ноша. Тебе нужно отдохнуть. Спи.              Сэм зевнул: спать действительно хотелось неимоверно. А потом глаза закрылись сами собой, и он вернулся в темноту, тихую и мягкую, как летняя ночь.              — Твоя работа? — Дин укрыл Сэма одеялом. Роджер кивнул.              — У него тонкая оптика. Он как Талиесин-орел [5]. Таких надо беречь.              — Тали… кто?              — Да так был один.              — Тоже шляется по тебе? — усмехнулся Дин, подхватывая обрез с кровати, хотя это явно было лишним. Роджер, сидящий в кресле в углу комнаты, вряд ли смог бы навредить ему и, кажется, даже не помышлял. Если бы Дина вдруг спросили, мол, чувак, как ты представляешь смерть, он бы ответил, что так. Не как портье, конечно, а как скелет. Роджер чертовски походил на него. Кровотечение из носа больше не останавливалось, и кровь стала черной от перенапряжения. Уголек в колбе на конце посоха, прислоненного к стене, почти не светился.              — Глубокие еще не дошли, — тихо сказал Роджер, — но скоро придут. Ключ выпустила всех, и в других местах тоже.              Дин приподнял брови. Роджер вздохнул.              — Я же не только здесь. Я принадлежу роду, я там, где Древо.              — Хочешь сказать, что где-то в Штатах сейчас такое же призракопредставление?              — Кое-где в Канаде и в десятке деревушек в Ирландии. Думал, я могу сдохнуть от духов крохотного городка? Я же не такой слабак. — Роджер устало прикрыл глаза. — Просто камни почти стерлись… Ноги умерших тяжелы.              Дин, глядя на него, впервые подумал, что смерть не моментна, что она — это не щелчок пальцев, не пуля в сердце, не смятый металл кузова и даже не продажа души. Смерть — это процесс, вечная прогулка в пустоте.              — Что, если я спалю дерево? — спросил Дин, кладя обрез на стол и садясь за братов ноутбук. Прости, Сэмми, но нужно перерыть кучу медицинских сайтов и, возможно, не только медицинских — да что там, наверняка не только, — чтобы найти способ завершить этот бесконечный процесс прежде, чем все окончательно выйдет из-под контроля. К тому же с электроникой теперь могли возникнуть проблемы, но Дин надеялся, что с этим уж как-нибудь точно разберется.              — Я умру, — прошептал Роджер, — Ключ умрет, граница разрушится, духи потеряются и обезумят.              — А то сейчас они милашки, — саркастично подметил Дин.              — Дверь открыта слишком долго, что им еще делать, — пожал костлявыми плечами Роджер. — Мертвым тоже одиноко. Капитан Дюмейн, например, обожал свою пра-пра-правнучку Энни, каждый раз к ней в Самайн приходил и рассказывал про корабли, про сокровища на дне океана, где он лежит, а сейчас забрал, потому что слишком любил. Ты не можешь их винить, чувак. У мертвых все иначе. Хотя обычно им разрешено забрать только тех, кто нарушил гейс [6]. Таков обычай.              — Гейс?              — Ну заповедь. Вообще это бесит, — сказал Роджер чуть обиженно, и огонек в колбе вспыхнул на мгновение. — Живешь тысячи лет, честно делаешь свою работу, а потом какие-то неясные фанатики приволакивают мужика на кресте, и вот ты уже пьяница, вздумавший дурить дьявола, а потом слоняющийся неприкаянным с тыквой наперевес.              — Ты про Джека-бродягу, что ли?              — Тупая история, — фыркнул Роджер. — Они что думают, мертвые совсем придурки тащиться за чуваком с фонарем из тыквы? Серьезно? — Он замолк, но уголек в колбе продолжал неровно мигать, будто сердце, сбившееся с ритма.              — Ты бы успокоился, — сказал Дин тем же тоном, каким говорил с Сэмом. — Христиане в принципе неплохие ребята.              — Скажи это людям из рода, которых хорошие ребята сожгли на кострах, потому что мой народ верил в других богов.              Туше, подумал Дин и промолчал. Вся эта религиозная фигня всегда была слишком запутанной.              — Разбудите Ключ любой ценой. Если Древо поглотит ее, Дверь не закроется никогда.              — Сколько ты протянешь?              — Дня два, может, три, если глубокие задержатся. Они, знаешь ли, стары: ноги уже не те.              Дин машинально представил мертвецов, как в первых фильмах ужасов, в лохмотьях и с цепями на запястьях, воющих и парящих, но не представил, что им делать. Здесь, пожалуй, даже Сэмовы фокус-покусы были бессильны. Как вытащить Мэделайн Энтри из комы, он не знал.       

***

             Дерево теплое, а она холодная, хоть почти и переплелась с корнями, вросла в землю рода, стала частью Границы. Она странная — ни живая и ни мертвая. Она наблюдает за ним, за ними всеми, но глаза недвижимы, стеклянны, светло-серы, как мир за Границей. У нее есть власть запереть его, но она почему-то милостива больше обычного, много дольше обычного. Он ходит свободно, все они ходят свободно.              Скоро придут глубокие, и он их побаивается, потому что он не принадлежит роду, он здесь чужак — его наверняка прогонят. Навязчивая мысль, что это не его место, крутится в голове, а, где должен быть, он не знает. Может быть, если она попросит глубоких, ему разрешат остаться. Но он ни разу не слышал, чтобы она разговаривала.              Он ходит свободно, но почему-то по кругу. Со стороны Заграничья дерево голо, со стороны Предграничья — золотая осень. Он притаптывает листья, белые косточки вминаются в землю. Кто-то из старших рассказывает, что у нее был кот. Вроде бы. Он помнит откуда-то, что его звали Самайн, такой черный был, большой. Он его никогда не видел, но прекрасно помнит. Наверное, общая память. Здесь все общее. Это род. Их земля. Он тут лишний. Он подкидыш. Он подглядывает. Он заходит на новый круг, сотый или тысячный, но его ловят за руку: попался, шпион.              У нее бледные, но крепкие пальцы. Ему больно от ее прикосновения, оно ледяное, но он молчит. Он видит, что у нее изрезаны запястья. Он не удивляется: нужно быть мертвой, чтобы открыть Дверь, — это обычай. Так повелось. Он не знает, кто это придумал, наверно, кто-то из глубоких. Из самых первых. Она на него не смотрит — она слепая, но у нее много глаз — и держит. Он чувствует, как сдвигается с места, как дерево втягивает его вместе с ней. Память рода тяжелая. Память рода уходит корнями вглубь не его земли.              Ему холодно. Снега больше, чем его. Он зовет на помощь, но у него слабый голос. Он мал. Ему десять, а зиме — миллион. Он замерзает, и его не находят до весны.              Он бежит. Он охотник, самый быстрый, самый меткий, самый лучший. Он бежит вверх. Ступени твердые, грубые. Он бежит, потому что должен преодолеть Священную Лестницу. Наверху его встречает Жрец: у него — седая голова, у него — амулет на шее, у него — кинжал, который вонзается ему в сердце. Он жертва, потому что боги голодны. Он жертва, потому что боги хотят самых лучших.              Он не понимает, за что с ним так. Он ничего не сделал. Он просто верит в то же, что и его род. Разве так важно, каков бог? Разве не все боги милостивы? Огонь горячий. Огонь грызет ему ноги. Огонь тоже голоден. Бел [7], это ты?              Тело в нарывах, в жутких кровоподтеках. Он гниет заживо. Осталось немного. Его дети мертвы. Его жена мертва. Человек — черный ворон — больше не приходит. В этом больше нет нужды — здесь все мертвы, и он тоже.              Он стоит на палубе. Люди кругом кричат и мечутся. Паруса и такелаж горят, и мачта складывается пополам, придавливая кого-то. Достойная смерть. Пробоины слишком большие — вода наполняет трюмы. Море было его домом и теперь станет гробом — не плохо, не плохо. Он капитан. Он идет на дно вместе со своим кораблем.              Он стар. Он вырастил детей. Он посадил сад для дорогой Лоис. Он построил дома. Он всю жизнь строил. У него на ладонях вечные мозоли. «Деда, у тебя рука горбатая». — «Конечно, милая, я же страшный подземный гном». — «Ты обманщик, деда». Он улыбается. Он понянчил внуков. Он застал правнуков. Пора и честь знать. «Не плачь, Лоис, приготовь-ка лучше оладий напоследок, ничего в жизни не ел вкуснее твоих оладий».              Он скорость, бешенная и невозможная. Время, самое быстрое, что есть на этой гребаной планете, по сравнению с ним — старушка на ходунках. Он мчится — и ночной город горит за его спиной миллионом огней. Он счастлив, ему больше ничего не нужно. Он слепнет — встречные фары слишком яркие, а железо, оказывается, умеет быть болью. Вот черт!              Он просто идет с работы. Денек был паршивый. Начальник орал и вонял по́том, но это как обычно. Он думает, как сказать жене, что им снова нечем платить взнос за дом. Зачем они купили такой огромный? Зачем им понадобилось четыре спальни? Это же просто смешно. Он даже успевает усмехнуться. А потом падает — кто-то перекрывает воздух. Слева, под ребрами, что-то перестает идти. Перед глазами черный, как платье, которое он купил жене на день рождения. Прости, что испортил праздник, но платье пригодится.              — Уходи, — слышит он, и его бесконечная память прерывается. Больно. Что-то острое упирается ладонь. Кончик кинжала золотой и красный. Кровь собирается в ложбинке по центру ладони и капает вниз на листву. — Ты живой. Уходи.              Она не смотрит на него — у нее нет половины лица. Кора пожирает голову сверху. Ему страшно.              — Уходи. Мало времени. Не успеть.              Он бежит. Он снова охотник. Он не принадлежит роду. У него другая семья. Он живой.       

***

             Сэм резко сел на кровати — одеяло свалилось на пол. Легкие горели, и он никак не мог отдышаться. Он бежал целую вечность, но вернулся. Несмотря на внезапное пробуждение, зрение больше не подводило: Сэм все видел четко, даже слишком, будто это были не его глаза.              Номер пустовал — Дин куда-то смотался без него. Сэм сполз на край постели и поглядел на свои ноющие ступни — вены взбухли и буграми тянулись от пальцев вверх.              — Побег с Границы — это тебе не легкая пробежка, да? — сказал кто-то очень тихо. Сэм вздрогнул и уставился на непонятное существо в кресле в углу комнаты. — Как она? Как Ключ?              — Ты кто? — Сэм вскочил и схватил первое, что подвернулось под руку — лампу. Серьезно, что ли? Конечно, она тебе поможет, супероружие, молодец, Сэм.              — Богатым буду, — усмехнулось существо, походящее на мумию. — Да ты не дергайся. Я Роджер, портье или Путь в зависимости от времени года. Как Ключ? Она сказала, как вернуть ее?              — Плохо. Нет, — односложно ответил Сэм на оба вопроса, но лампу не поставил, а подошел ближе, что было идиотизмом по сути, но, если Дин оставил его спящего одного в комнате с Роджером, значит, считал, что тот не опасен, причем абсолютно. — Где Дин?              — Ушел к Мэделайн.              — Мэделайн Энтри? Ее же сбила машина…              — Это вроде твой брат по голове получил, а не ты. Шевели мозгами-то. Мэделайн — Ключ, доволен? Что она сказала?              — Ничего.              — Не обманывай старших, — сказал строго Роджер, и уголек в колбе почти незаметно мигнул. — По мне ходил твой отец.              — Чего?              — Что она сказала, черт возьми?              — Уходи. Мало времени. Не успеть, — процитировал Сэм дословно. Повисла тишина. Роджер болезненно сжал губы — то, что от них осталось. Сэм поставил лампу.              — Проклятье, — прошелестел Роджер. — Ничего не спасти.              Сэм не успел ничего сказать. Дверь открылась, и Дин вошел в номер, переступив через порог с нарушенной соляной дорожкой, и произнес:              — Дерьмо. Глубокая кома. Докторишки не дают никаких прогнозов. Мэделайн может очнуться через час, а может вообще никогда. — Дин отошел к окну и, чуть отодвинув тюль, посмотрел на улицу. Очевидно, увиденное не очень ему понравилось: он нахмурился, и губы беззвучно зашевелились. Сэм понял, что он считает: один, два, три, шесть, девять, тринадцать, двадцать. — Дерьмо, — повторил он, досчитав до тридцати семи. — Можно как-то унять их без Ключа? У меня патронов на всех не хватит.              — Нет, — сказал Сэм вместо Роджера, вспомнив свой сон. — Это их земля, они имеют право находиться здесь.              — Чудно, — буркнул Дин. — В полку духозащитников прибыло. А живым что прикажешь делать? Вмуровывать соль в стены?              Сэм отмахнулся. Дин не понимает, он не видел и не чувствовал Память, не ощущал себя единым целым. Их семья другая — они сломаны, у них нет корней — не осталось после смерти отца — они словно ветки, которые переплелись намертво, но повисли в воздухе, зацепившись за что-то: за охоту, за месть, за долг, за вину, за отчаяние и черт знает за что еще, — а здесь Древо. Все вместе долгие столетия. Все держатся друг за друга: и живые, и усопшие. Наверное, поэтому и появляются такие, как Роджер и Мэделайн — из-за иррациональных связей, из-за страха потерять свой род.              — Послушай, — обратился Сэм к Роджеру, — как Дверь вообще открылась? Ключ же должен быть мертв, а формально Мэделайн жива.              — Откуда ты знаешь, что Ключ должен быть мертв? — спросил Дин.              — Во сне увидел. Неважно.              Дин цокнул: ну конечно, во сне, где же еще.              — Чтобы Дверь открылась, Ключ должен быть на Границе, — прошептал Роджер. Сил говорить почти не оставалось. Камни крошились быстрее, чем он думал. — Ключ должен быть мертв, чтобы я вывел его обратно.              — Но меня же ты вывел. — Сэм задумчиво потер ладонь, перетянутую банданой, и только сейчас заметил, что та пропиталась кровью. Похоже, ножичек у Мэделайн был настоящим. — Это же ты был. В первый раз, когда я ожегся?              — Ты возвращаешься сам. Ты идешь на мой свет, но не по мне. У тебя свои тропинки.              — То есть я могу стать околицей? — приподнял уголок губ Сэм. Роджер тяжело посмотрел на него, оценивая, и отрицательно мотнул головой.              — В прошлый раз род чуть не прикончил тебя.              Сэм замолчал, обдумывая что-то, — глубокая складка пролегла на лбу.              — Граница ведь удержит призрака, даже если он не принадлежит к роду? — сказал он через несколько минут общей тишины. Роджер кивнул. Сэм улыбнулся и быстро глянул на Дина: — Что, если меня прикроют?              — Только если справишься быстро, у меня почти нет сил.              — Что вы несете? — вклинился Дин, до сих пор хранивший молчание и наблюдавший за улицей, на которой то возникали, то исчезали призраки. — От ваших кодовых словечек у меня мозг взорвется.              — Парень предлагает тебе сдохнуть, чувак, — сказал Роджер сочувственно.              Дин посмотрел на Сэма, и переспрашивать не было необходимости. Он прекрасно знал этот упертый братов вид: решение принято — Сэм попрется на ту сторону с ним или без него. Вот только «без него», естественно, не будет. Дерьмо.              — Только через мой труп, — тем не менее, холодно проговорил Дин. — Я запрещаю…              Роджер рассмеялся, слабо и шелестяще, словно листы бумаги рассыпались по полу, прервав Динову гневную речь.              — Именно, чувак. Именно.       

***

             Сэм нес сумку с оружием, хотя не очень понимал, как оно может помочь на той стороне. Роджер нес посох, и уголек в колбе едва теплился. Дин нес Роджера, и это было чертовски странно. В обычной ситуации он бы никогда на это не пошел: парень был сверхъестественной херней, а он все-таки охотником. Все еще или пока что, Дин не разобрался.              — Ты как? — шепнул он так, чтобы Сэм не услышал.              — Не очень, — честно признался Роджер. — Тебе бы не помешало похудеть. Камни крошатся из-за тебя.              — Ну простите, — фыркнул Дин недовольно.              Роджер не ответил и вздохнул, будто вес собственных костей был слишком тяжел для него. Кленовый круг приближался — Дин чувствовал, как земля подрагивала под ногами, словно многотысячная толпа двигалась им навстречу, и это было правдой. Призраки выглядывали из-за деревьев. Призраки сидели на ветках. Призраки беззвучно провожали их взглядом. Но не подходили: видимо, Роджер делал так, чтобы духи огибали их или изгибался сам — как это работает, Дин тоже не разобрался.              Древо сияло ярче. Золотой свет лился сквозь брешь в стене кленов, через которую они вчера проникли в круг. Сэм закинул сумку на поваленные стволы, освобождая руки, а потом проворно вскарабкался вверх, а, когда обернулся, чтобы помочь брату втащить Роджера, ни того, ни другого не оказалось на месте.              — Дин! — растерянно крикнул Сэм во вспыхивающий духами сумрак леса.              — Да не ори ты, — услышал он за спиной, — мы здесь. Слезай.              — Как вы?.. — Сэм спрыгнул со ствола, но зацепился курткой за ветку — ткань порвалась с жалобным треском. — Черт!              — Тебе лишь бы вещи поганить, Сэмми, — покачав головой, сказал Дин и аккуратно усадил Роджера на землю, прислонив его спиной к деревьям. — Порядок? — коротко спросил он. Роджер кивнул. — Ты только не дохни, о’кей?              — Иди. Не болтай.              Дин слабо улыбнулся и поднялся.              — Какой-то ты добрый сегодня, — сказал Сэм, держа в руке нож. Пока вроде все было тихо.              — От него зависит мое возвращение, — пожал плечами Дин, — не хочу застрять в этом сраном городишке навечно.              Сэм неуверенно повертел нож. Это нужно было сделать — убить брата, чтобы он тоже очутился на Границе, но, черт возьми, это было безумие. Он полагался на слово полумертвого языческого божка. Он хотел пронзить Дину сердце, и брат послушно шел на заклание, лишь бы защитить его, лишь бы не оставлять его одного среди чужих призраков, которые точно будут не в восторге от того, что он пришел забрать Ключ.              — Не терзайся, Сэмми, — засмеялся Дин, кивком указывая на нож, — в этом нет нужды. Я же крутой старший брат — справлюсь и так.              — Ты должен быть на Границе.              — А кто сказал, что мы не на ней? — подмигнул Дин и, дрогнув, пропал, точно как отец. Сэм крутанулся на месте — брата нигде не было.              — Ключ, Сэм, — просипел Роджер.              — Это ты сделал? — невпопад, с паникой в голосе спросил Сэм. — Где Дин?              — Там. — Роджер неопределенно ткнул пальцем вперед. Сэм обернулся, но не увидел ничего, кроме Древа и кучи наваленных рядом с ним листьев. — Пожалуйста, иди. У меня не осталось сил отводить их.              — Оставь его в покое, — сказал Дин, появившись позади и слева. — Быстрей. Они просекли, что мы тут не для посиделок у костра.              Сэм обернулся, но, видимо, движение, было слишком резким — в глазах потемнело, а уши впился неистовый гул голосов. Началось — он на Границе.              — Вот упрямец.              — Младший притащил новенького.              — Надо было послушать Теней и убить их.              — Они за Ключом.              — Запрут нас.              — Они должны уйти.              — Младший должен, второй — как мы.              — Надо было слушать Теней.              — Не принадлежат роду.              — Пусть уйдут.              — Убьем их.              — Вставай. — Дин схватил его за руку выше сгиба локтя и потащил вверх. — Давай, Сэм! Я не могу трогать девчонку. Слушай меня! Иди на мой голос. Сэм!              Он с трудом поднялся на ноги. Пространство мерцало — духи появлялись и исчезали, бешено кружась вокруг них и сужая кольцо. Дин тоже появлялся и исчезал, возникая то перед ним, то позади. Дин был мертв. Дин был призраком, застрявшим на заговоренной земле Самайна, и если бы Сэма не поглотили видения, прогулки по другой стороне и память чужого рода, он бы все заметил. Дин до сих пор был в костюме, хотя терпеть его не мог. Дин ни разу не заговорил о еде. Дин был ледяным, хотя всегда был горячим, как печка. Дин не восстановил испорченную соляную дорожку на пороге номера. Дин позволил ему вести и сел в машину, только когда он открыл перед ним дверь — у Импалы железные борта, да? Боже, какой же он идиот!              — Беги! — приказал Дин, материализовавшись справа и заслонив от какого-то старика, у которого отсутствовала половина лица. Они прошли сквозь друг друга и пропали, а Сэм побежал, по-глупому прикрывая голову руками, уворачиваясь от летящих палок и сухих обрывков листьев, вихрем поднявшихся в воздухе от бесконечного движения. В конце концов, Сэм перестал что-либо видеть и несся вслепую, удивляясь, что его еще не достали — видимо, Дин был вездесущ. Дин прекрасно знал, что значит прикрывать спину. Призраки выли вокруг, разозленные такой наглостью, и их гнев бился у Сэма в голове, пульсируя в висках.              — Чужаки!              — Разорвать на части!              — Ключ наш!              — Убить всех!              — Он путает дорогу!              — Нет!              — Скоро сдохнет!              — Хватай его!              Сэм все-таки получил удар в спину. Толчок со всей силы сбил его с ног, и Сэм упал, не успев сгруппироваться. Руки, инстинктивно выставленные вперед, взборонили землю. Сэм растянулся во весь рост поперек чего-то мягкого, но быстро сполз в сторону, опрокидывая колбы со Свечами, которые, несмотря на это, продолжали гореть. Крики призраков сделались едва различимым шепотом. Он добрался. Он у Древа Памяти.              — И незачем меня пинать, — обиженно проговорил Дин, присаживаясь рядом на корточки. — Ты в норме? Мозги на месте? Не спеклись?              — Отстань, — пробурчал Сэм, приподнимаясь на локте и болезненно сводя лопатки. Дин не протянул руку и молча кивнул на Древо, ярко светящееся золотым светом. Но Сэм не смотрел. Он зачем-то обернулся, чтобы узнать, на что же он налетел, и теперь не мог шелохнуться.              Дин лежал на спине, прямо и неподвижно. Голова, упершаяся виском в камень, была повернута в его, Сэмову, сторону, и глаза, незакрытые и неестественно ясные, устало глядели на него: немного отдохну, Сэмми, выдался воистину дерьмовый денек.              Сэм сглотнул кислый ком, подступивший к горлу. Что бы ни случилось, Дин умер мгновенно, вот только это ни черта не радовало — это пугало и вышибало воздух из легких и землю из-под ног. Сэму захотелось убраться отсюда немедленно. Сэму захотелось заорать и забиться в угол. Сэму захотелось проснуться, ведь это наверняка был дурной сон — весь этот Самайн, Древо, Путь и Ключ. Весь этот мертвый Дин, усыпанный жухлыми ржавыми листьями.              — Мэделайн, — услышал Сэм слабый шепот. — Потом поплачешь, Саманта. Делай работу. Нет… — Дин осекся, будто его отвлекло что-то, и пропал. Сэм зажмурился, накрепко сжав веки, а, когда открыл их, брат не появился — хватит чудес на сегодня.              Сэм двинулся к Древу. Мэделайн вросла в него верхней частью туловища полностью. Сэм попытался отодрать кору, но ничего не вышло — только ожегся. Дерево было горячим — не приятно-теплым, как во сне, а раскаленным. Свечей вокруг становилось больше — непонятно, откуда они брались. Ну давай же, думай, поторопил себя Сэм, заметив, что кора медленно ползла дальше, пожирая запястья и кисти, в одной из которых Мэделайн все еще держала золотой кинжал. Сэм выхватил его, хоть пальцы девушки и стиснулись сильнее на рукояти, и принялся рубить дерево, вонзая острие, выпачканное в его крови в ствол.              Гул, похожий на стон, раздался со всех сторон, словно Древо корчилось от боли. Кора вокруг воткнутого клинка перестала светиться, посерела и отпала, будто сгнив за мгновение. Сэм продолжил бить, еще несколько кусков упали на землю, но вскоре все прекратилось. Удары не причиняли Древу вреда, и освобожденные места затянулись. Сэм вытащил кинжал — лезвие смялось, а кончик и вовсе отлетел. Кто делает клинки из золота, они же ни на что не годны!              Сэм в сердцах хотел выкинуть бесполезный кинжал, но Дин, возникнув рядом, перехватил его руку и резко вспорол ему ладонь, будто боялся, что не успеет. Сэм почувствовал холод и боль. Кровь брызнула на ствол, и кора поблекла.              «Кровь, ну конечно, — подумал Сэм, — мы не принадлежим роду, а значит… — он провел кровоточащей ладонью по Древу, и ствол загудел, растрескиваясь, — наша память губительна». Сэм взял Мэделайн за кисти и потянул на себя, вырывая ее из многовекового сна, из тысячи тысяч смертей рода — кора со скрипом лопнула, разломившись надвое, и щепки полетели в стороны. Ключ был у него в руках. Мэделайн еле слышно вздохнула и приоткрыла глаза. Свечи дрогнули и потухли.              — Возвращайся мой народ, — прошептала она, исчезая, — я буду хранить о тебе Память.              Древо раскалилось добела — Сэм машинально отвернулся, прикрывая собой Мэделайн, а, когда свечение угасло, руки пустовали, а за спиной стоял обычный клен, каких сотни росли в роще.              Род ушел, а с ним, похоже, и Роджер, потому что у стены его не было, как в принципе нигде не было и брата.              Нигде, кроме бездыханного тела на холодной октябрьской земле.       

***

             Он никогда не любил лес, и, видимо, лес отплатил ему тем же — лютой ненавистью, дождем и темнотой. Он заплутал — слишком много деревьев и слишком мало дороги. Куда идти — непонятно. Он ни черта не видит. Он мерзнет: это какой-то дьявольски холодный лес. Надо бы разжечь огонь, но у него нет спичек, и зажигалка тоже куда-то подевалась. Все куда-то подевалось, на самом деле. Он уверен, что с ним был кто-то, он был не один — какие-то имена крутятся в голове в виде разрозненных букв, и он никак не может соединить их правильно: Сэон, Джомми, Джос, Сэдж? Это что за имена такие? Кто так называет людей? Он не помнит, правда, были ли это люди, был ли он человеком когда-то.              Он идет, потому что отчего-то решил, что надо идти, что он находится в каком-то вечном процессе, который нельзя остановить, типа фотосинтеза. Он вроде тоже в темноте.              Темнота, густая и липкая, как паутина, цепляется за него, пристает к ботинкам, набивается в рот, скрипит на зубах. Может быть, он не идет никуда. Может быть, он лежит и только представляет все это — лес, дождь и темноту. Может быть, его похоронили, и кругом земля, жирная и мягкая. Нет. Сэон, Джомми, Джос, Сэдж — кто-то из них — должен был сделать что-то другое. Большое и яркое. Высокое и горячее. Как это называется? Забыл. Такое случается, когда заплутал, наверное. Он вдруг думает, что кто-то из них — Сэон, Джомми, Джос, Сэдж — тоже заплутал, да так, что никогда уже не отыщется. Ну как же его? Ай, к черту.              Впереди другое — не черный, а то, что делает больно. Цвет. Нет, не так. Свет. В лесу его быть не может. Он останавливается, приставляет ногу к ноге и замирает. Как солдат. Сэон, Джомми, Джос, Сэдж — кто-то из них — называл его солдатом. Он не знает, что это. Какое-то обзывательство, наверное.              Свет мигает, мол, давай-ка сюда, дружище. Он стоит и не двигается. Его учили, кажется, всегда быть осторожным. А свет — это не осторожно, вот совсем. Свет мигает и зовет. Он слышит голос, шепот, правильно складывающий буквы — получается имя.              — Дин.              Он делает шаг назад. Ему почему-то страшно: темнота не умеет разговаривать, лес любит молчать, он сам потерял голос. В вечной тишине шепот громкий, он заползает к нему в уши, он тащит его к свету.              — Дин.              Он бежит или убегает — никак не может разобрать. Свет то гонится за ним, то оказывается спереди. Это какой-то странный забег, ему не нравится, так не должно быть. Он начинает различать преследователя или направляющего — высокое худое тело, голова вихрастая, у куртки рукава короткие, джинсы стоптаны на пятках. Все такое знакомое, что надо остановиться и обдумать это — это подозрительно, его учили, кажется, подозревать всех, — но он все равно бежит. Свет яркий — глазам больно, и телу больно тоже, будто он обгорел на солнце. Может быть, это Солнце, а он — крохотный небесный камень, захваченный неимоверной гравитацией. Он не знает. Он снова ни черта не видит. Он ослеп окончательно.              Его берут за запястье. Тепло. Наконец-то. Кого благодарить за это?              — Пойдем, — говорит кто-то, — местечко так себе, чтобы тут оставаться.              Он идет следом. Он идет рядом. Он вспоминает имя — оно обретает форму, оно звучит хрипло, но оно правильно.              — Сэм?              — Возможно, — с улыбкой отвечает кто-то. — Не отставай.       

***

             Джинсы на коленях промокли: земля под листьями сырая и не высохнет до весны, а может, и никогда вообще. Сэму было все равно. Надо было сразу спалить этот гребаный город, как предлагал Дин. Дин всегда прав, черт возьми. Сэм закрыл лицо руками, оставляя на щеке красный отпечаток. Он хотел заплакать, разрыдаться как девчонка, чтоб чувство, застывшее внутри — огромная шарообразная пустота, — лопнуло и вытекло из него, но слез не было. Никто больше не защищал его, никто не говорил, мол, эта боль тебе не по плечу, мелкий, отдай-ка, я ее сам сношу, а ты погуляй, и Сэма раздавило это чувство, тяжелое и непривычное, на самом деле. Он был во всем виноват. Он нашел эту охоту. Он притащил их в Самайн, толком ничего не выяснив. Дин умер из-за него.              Сэм наклонился и, подсунув ладонь под братову шею, приподнял его голову. Камень под ней был темно-бордовым: кровь успела давно высохнуть. Разбитый висок покрылся коркой, неровной и жесткой. Сэм не решился притронуться к ней. Дин все еще смотрел куда-то, но глаза помутнели, переняв цвет низкого серого неба. Сэм опустил ему веки, и все сделалось только хуже — казалось, что Дин спит, но зачем ему было засыпать в этом дурацком лесу? зачем ложиться на землю? зачем укрываться опавшей листвой? Зачем?              Сэм убрал несколько листьев с братовой рубашки, аккуратно, самыми кончиками пальцев, а потом прижал Дина к себе — холодный — и закричал — и голос, чужой и истошный, скрыл хруст веток за спиной, скрыл двоих, пришедших из ниоткуда.              — Не горюй так, — сказал Роджер, — это не его смерть.              Сэм вздрогнул и обернулся. Роджер перестал походить на скелет и выглядел прежним тощим парнем за стойкой регистрации, пожелавшим им приятного отдыха. К угольку в фонаре, чуть раскачивающемся на посохе, добавился еще один, светящийся ярким красновато-золотым огнем.              — Да пошел ты, — процедил Сэм, отворачиваясь. Крохотная надежда на то, что Роджер привел Дина, погасла, как только Сэм увидел рядом с ним девушку, гребаный Ключ, Мэделайн собственной персоной. Ему захотелось свернуть ей шею, услышать щелчок сдвинутых позвонков — пусть бы Дверь снова открылась и мертвые сожрали Самайн на десерт, как тыквенный пирог. Этот городишко заслужил смерть, а Дин нет.              Роджер покачал головой и хотел было что-то сказать, но Мэделайн приложила палец к губам. Она молча отвинтила крышку фонаря и достала второй уголек из колбы. Зажав его в ладонях, Мэделайн обошла Сэма и уселась напротив него, скрестив ноги в громоздких ботинках по-турецки. Юбка легкого льняного платья закрыла колени.              — Путь прав, — сказала Мэделайн тихо, — смерть твоего брата не здесь и не сейчас. Поэтому, — она раскрыла ладони, уголек соскользнул и завис воздухе, — ступай домой, мальчик, и храни Память о роде.              Уголек вспыхнул и рассыпался крохотными искрами, которые прожгли дыры на Диновой рубашке. Мэделайн улыбнулась. Дин вздохнул, и грудь едва заметно поднялась и опустилась. Сэм не поверил своим глазам: люди так просто не возвращаются с той стороны — только не в их случае. Но Дин дышал: Сэмова ладонь, машинально накрывшая братово сердце, ощущала ровные толчки.              — Прыткий, малый. Еле поймал его, — усмехнулся Роджер, — пришлось даже тобой прикинуться. Уж извини.              — Ничего, — пробормотал Сэм, не очень понимая, о чем он говорит. Все его внимание было сосредоточено на Дине, которого он все еще прижимал к себе и который грел ему ключицу своим дыханием.              — Он будет спать, — сказала Мэделайн, поднимаясь. — Он устал. Быть духом утомительно.              — Номер за мой счет, чувак. — Роджер взял Мэделайн за руку, будто боялся потерять ее. — Можете жить, сколько пожелаете. Вы уберегли наш род. Мы благодарны.              Сэм кивнул, но дал себе обещание, что они уедут, как только Дин очнется.              — Помочь донести его? — спросил Роджер. — Думаю, он живой такой же тяжелый, как мертвый. Всю спину мне оттоптал.              Мэделайн ткнула его локтем в бок и выразительно посмотрела на Сэма, виновато приподняв уголки губ, мол, прости дурака.              — Я справлюсь, — ответил тот. — Спасибо.              — Храни свой род, Сэм, — сказала Мэделайн, коротко указав на Дина. — Прощай.              — Прощайте.              — Не, чувак, мне завтра на смену с утра, — усмехнулся Роджер и, взмахнув фонарем, растворился в воздухе вместе с Мэделайн, которая махнула Сэму рукой на прощание.       

***

             Первое, что понял Дин, когда открыл глаза, — веки, оказывается, были чертовски тяжелой штукой. Второе — свет мог резать не хуже ножа. Третье — у него невозможно, до тошноты, болела голова. Он приложил руку к виску, залепленному стерильной салфеткой и пластырем, повернулся набок, наблюдая, как комната перекатывается вместе с ним, и уперся прямо в колени Сэма, который сидел на стуле, близко придвинувшись к кровати.              — Привет, — прошептал он, но все равно не угадал с громкостью. Дин сморщился и пробубнил:              — Не ори так.              — Прости.              — Ты опять, — фыркнул Дин, не шевелясь и изучая братовы коленки: джинсы чистые, раньше были темно-синими, а сейчас — просто синие, на левой штанине зацепка: нитка вылезла и торчит.              — Ты как? — Вопрос обычный, горький, вяжет во рту. Он должен был прозвучать и прозвучал громко, как и все вокруг.              — Вернулся, — ответил Дин почему-то, хотя хотел привычно: «нормально» или «отвали».              Сэм встал, не сдвигая стула — коленки разогнулись, на правой штанине появилась складка, на левой нитка качнулась кверху — и боком вышел из поля зрения Дина, унося с собой и складку, и нитку. Пришлось приподняться на локте (четвертое — голова умеет приклеиваться к подушке), чтобы поглядеть, куда подевался брат. А он никуда не подевался — стоял спиной к нему у стола и, судя по всему, что-то выковыривал из банки ножом, потому что железо звякало о стекло.              — Поешь? — спросил Сэм, возвратившись обратно на стул и поставив стакан воды и тарелку с тостами с арахисовым маслом на тумбочку. У Дина одновременно забурчал живот и тошнота подкатила к горлу. Он проглотил горькую желчь, и этим, кажется, наелся.              — Не хочу, — сказал он и закрыл глаза. В темноте головная боль притаилась и отползла от висков к затылку. Сэм вздохнул. — Не вздыхай, — прошептал Дин, — а то, как бабуля. Мы укокошили ту старушку из переулка?              — Нет, — серьезно ответил Сэм. — Что ты помнишь?              — Роджер — Джек-фонарь. Мэделайн — Ключ от всех дверей. Я умер, а ты не заметил.              Сэм сжал кулаки. Он так надеялся, что, очнувшись, брат ничего не вспомнит, что сам убедил себя в этом, а Дин не забыл. Вот дерьмо!              — Не парься, Сэмми, — продолжил Дин, помолчав, — я был крутым духом — от живого не отличить, а ты — под кайфом от своих видений. Память рода, все такое. Сложно разглядеть одного Каспера в бесконечном потоке мертвецов.              — Прости, — выдавил из себя Сэм. Слово глупо повисло в воздухе и лопнуло, как мыльный пузырь.              — Я не сержусь, — бесцветно произнес Дин. — Ладно, хоть нечисть честная попалась, а то бы таскался за тобой, Сэмми, и гремел цепями.              — Пожалуйста, прекрати, — попросил он: прозвучало жалко до крайности. Дин слабо поднял уголки губ и тяжело повернул к нему голову.              — Ты бы продал за меня душу? — Зеленые глаза спокойно смотрели на Сэма, и ему стало не по себе, потому что этот взгляд был до жути похож на тот, ясный, но невидящий, мертвый. Сэм уставился в сторону, на покрывало, кочкой наваленное на краю кровати, а потом и вовсе встал, лишь бы уйти с линии братова взгляда. — Понятно, — сказал Дин, и в голосе не было ни разочарования, ни упрека, только констатация факта.              — Я бы отдал за тебя все, — запоздало ответил Сэм через мгновение, но брат, похоже, уже уверился в обратном. — Ты мне веришь? — Или правильно было спросить: «Что мне сделать, чтобы ты поверил?» Какой же он идиот, господи.              — Конечно, верю, Сэмми, — сказал Дин, закрыв глаза. — Я посплю. Устал.              — Конечно.              Дин слышал, как Сэм ходит по номеру, делает себе тост, а потом моет тарелку в старой раковине с кряхтящим краном. Дин слышал, как тишина, возникшая в комнате после его вопроса, расползлась по углам, забралась к нему в карманы, набилась в рот и в нос и задушила. Ты продашь за меня душу — и молчание вместо ответа. Красноречиво. Хотя, если Роджер не врал, и он умрет после Сэма, то уже не будет никакой надобности узнавать, было ли это молчание правдой. Вообще никакой надобности не будет.       

***

      Они уехали через день, оставив Самайн в зеркале заднего вида.              Через месяц Сэм умер в Колд-Оаке, получив нож в спину.              Через месяц и три дня Дин продал за него душу, по-своему переиграв слова Роджера и Сэмово молчание.              Если не ты, то я, братец. Ты мой род, и я сохраню тебя. Любой ценой.              __________              [1] Город вымышлен.       Самайн (англ. Samhein) — кельтский праздник окончания уборки урожая, а также день почитания мертвых.              [2] Слова «swat» и «swot» в английском имеют одинаковое звучание, но разное значение. Swat — удар, swot — зубрила.              [3] Паронамикс (фр. Panoramix) — друид в комиксах «Астерикс и Обеликс» Рене Госинни и Альбера Удерзо и трёх телевизионных фильмах по мотивам комиксов.       [4] Леонора Пайпер (англ. Leonora Piper) — американский медиум, одна из ключевых фигур в спиритуализме конца XIX — начала XX века.              [5] Талиесин — в валлийской мифологии волшебник и бард, первый из смертных, обладавший даром пророчества. Часто изображался в виде орла.              [6] Гейс — распространенная в древности разновидность запрета-табу в Ирландии. Считалось, что те, кто нарушил свой гейс, умирали на Самайн.              [7] Бел — в кельтской мифологии бог солнца и огня.