ххх
Вердикт проводившего тест ДНК врача, паника не родных, как теперь оказалось, родителей, изумлённое оханье деда и собственный внутренний раздрай отдавались внутри звоном церковного колокола и били по вискам, приводя Данилу в ещё большее замешательство. Он даже поверить не мог, что в его жизни может произойти настолько неожиданный и крупный поворот, способный потягаться даже с кошмарной чёрной аурой. Всё происходящее казалось сном, от которого рано или поздно, но обязательно проснёшься, однако ни щипки за бледные ягодицы, ни яростное тормошение подвисающего разума не помогали Дане вернуться в реальность, а это значило, что свалившееся на него внезапно богатство и новые родители самые что ни на есть настоящие. - Теперь у тебя будет брат, Дань, - пихнула его локтем в бок взволнованная мать и поудобнее перехватила в руках гостинцы, а Данила смог только дёргано кивнуть острым подбородком. В животе всё стянуло от волнения в дрожащий крепкий узел, ладони пришлось вытереть о напряжённые бёдра – вспотели, а на подкорке что-то начало усердно выводить буквы, мерзко скрипя, будто по доске мелом: «назад дороги нет». Её действительно не было, этой дороги, и с этим нужно было смириться, следом за матерью и отцом входя в большую и изысканно отделанную светлую столовую. …Дане никогда не доводилось видеть, как происходит процесс изменения ауры человека, встречающего своего соулмэйта. Ну, не доводилось, вот и всё, да и вообще тема аур для него была довольно болезненной и не затрагивалась никем из близких, но теперь Даня не жалел, что никто до этого не рассказал ему, как выглядит обретающая свой цвет аура со стороны. Такое нужно было увидеть самому. Парень перед ним, окутанный хорошо знакомой стандартной серой дымкой, вдруг охнул и чуть согнулся, как от удара под дых, широко распахнув большие глаза, а его аура начала искрить постепенно появляющимися и опадающими золотистыми огоньками. Огоньки, словно хлопья снега, кружились вокруг юноши и собирались в большие снежинки, будто кто-то невидимый тонкой иглой и нитью ткал для молодого принца накидку из солнечных лучей. А у Дани тоже перехватило дыхание, и диафрагма сжалась до боли, но пустая чернота вокруг его собственного тела не изменилась ни на йоту. Чуда не произошло. Проклятие не развеялось. Человек-солнце перед ним – не его пара. - Ванечка, ты как? Ты в порядке? - Дань? Данилка? Слышишь меня, говорю? - Ну что стоишь столбом, не видишь, что происходит! Воды принеси! - Катя!ххх
- Так, значит, мы с тобой братья, - больше утверждая, чем спрашивая, протянул Иван и немного склонил голову набок, разглядывая неловко устроившегося на краю его кровати Данилу. Тот кивнул и запустил ладонь во вьющиеся волосы цвета спелой поджарой пшеницы, пропуская их сквозь пальцы и чуть сжимая. - И соулмэйты, - всё тем же тоном продолжил Ваня, и, дождавшись нового, уже куда менее уверенного кивка, тихо хмыкнул. – Никогда не думал, что предначертанной мне парой будет… - Дай закончу за тебя. Монстр? – устало вскинул брови Даня, но получил в ответ только насмешливую улыбку. - Я, конечно, считаю заучек и ботанов монстрами, но, вообще-то, я хотел сказать «пацан». - Ты слепой? – стресс и нетерпение сделали своё дело, доведя Даню почти до ручки. – У меня чёрная аура, не заметил? - И чё? - Как это… - поперхнувшись дальнейшими словами, Иванов растерянно моргнул и предпринял новую попытку донести до тупоголового соулмэйта, что же, всё-таки, произошло. – Она такая с рождения. Я должен был прийти к вам серым. И, когда я встретил тебя, ничего, как видишь, не изменилось. - И чё? – снова-здорово. Даня втянул воздух носом, набираясь сил для диалога с этим непрошибаемым болваном, и потёр переносицу. - Это ненормально, понимаешь? Так не должно быть. У всех есть свой цвет, необычный, а я один как чернильная клякса среди остальных. Даже медицина не может это объяснить. Меня все сторонятся, и… - Да чё с того-то? – Ваня закатил глаза и рухнул рядом с Данилой на мягкую постель, тут же начиная заворачиваться в тёплое одеяло, как в кокон. – Во-первых, такого цвета, какой есть у тебя сейчас, нет ни у кого на свете, ты только что сам это подтвердил, балда. Во-вторых, мой новый цвет никак не влияет на мою личность, я всё тот же Иван Иванов, каким был до этой судьбоносной встречи с тобой, - он чуть скривился от слащавости, которой были наполнены его слова, и пихнул братца пяткой в спину, - поэтому, даже если бы твоя аура волшебным образом изменилась сегодня, ты сам не изменился бы. А мне как-то, знаешь, важнее то, что я могу у тебя списывать, чем то, что у тебя аура чёрная. И в-третьих – я спать хочу, вали на свою кровать. Даня не смог ничего сказать – только открыл и закрыл рот, как немая рыба, выброшенная на берег, и послушно ушёл к себе, напоследок всё же ответив воинственной одеяльной гусенице тычком в белый бок. Спорить со всем сказанным было невозможно, а на душе из-за грубоватых слов-лучиков неожиданно стало теплее.ххх
- Слушай, они всегда так собачатся? Папа Лёша, конечно, раздолбай, не спорю, но-о… - Это просто ты привык за свои выходки ничего не получать. А другим людям обычно за собственные косяки отвечать приходится. Застывший вечер, тёплый и тихий, окутал родовое гнездо Ивановых, словно мягкой шалью хрупкие женские плечи; объял золочёные и белоснежные своды густой, как патока, сиренево-серой дымкой, в которой чёрная аура Данилы не так бросалась в глаза. Именно за это юноша и любил позднее время суток – в нём было легче скрыться, спрятаться от внимательных цепких взглядов, от жестоких разговоров. Ночью он и вовсе был невидим – будто тень, скользящая по земле, незримая и никем не замечаемая. И это было хорошо, это было привычно до тех пор, пока Данькина семья вдруг резко не расширилась, а в одной комнате с ним вместо постоянно спящего деда не поселился неугомонный брат. - Хочешь сказать, мне живётся проще, чем другим? – тут же зацепился за слова Данилы Ваня, готовый бахвалиться и сеять свою браваду направо и налево. - По-моему, это очевидно. Твои – уже наши – родители богаты, ты с младенчества избалован и привык постоянно оставаться безнаказанным, у тебя совершенно отсутствует чувство ответственности… Мне продолжать? – загибающий пальцы на руке Даня только хмыкнул, когда брат отмахнулся от него с раздражённым «отстань». Возмущённые окрики мамы Лиды, причитания мамы Полины и нелепые попытки оправдаться папы Лёши разносились по всему участку, тревожили вечернюю тишину, взлетали к прозрачно-серому небу, украшенному мазками розоватых и фиолетовых облаков, и будили в Данькиной душе какую-то неожиданно острую тоску. За неделю, конечно, с новой жизнью не свыкнешься, и всё равно – он привык быстро адаптироваться. Всё ли дело было в том, что он ещё не успел наладить отношения со своими родными родителями? А может, так влияла на него ни на каплю не изменившаяся холодность между ним и Ваней? В конце концов, они были соулмэйтами, а ругались чаще, чем просто переговаривались ни о чём, и их мелкие драки-стычки уже стали в этом доме чем-то привычным, как ежедневный ритуал завтрака. Может быть, ему, Дане, действительно следовало делать за брата всю домашку, как тот просил? Они бы сблизились быстрее? - Эй, зануда, - неожиданно раздавшийся голос Вани выдернул Данилу из его тяжких размышлений о налаживании контакта с соулмэйтом, - если ты считаешь, что у меня нет чувства ответственности и никогда не возникает желания покаяться в грехах, то смотри: сейчас я тебя так удивлю, охренеешь! - Чего?.. – Даня успел только рот раскрыть, а Ваня уже, спрыгнув с высоких мраморных ступеней, летел по аккуратно постриженному газону к вышедшему на шум Антону Павловичу. - Папа Антон, папа Антон! – орал он, улыбаясь, как придурок, и на бегу то и дело оглядывался на изумлённо вытянувшееся лицо брата. – Папа Антон, я за неделю три двойки получил! И бутылку того мартини не папа Лёша стащил, а я! А ещё тебя вызывают в гимназию, потому что я нахамил училке, и тебе снова придётся за меня краснеть! С каждым новым словом Вани лица Антона Павловича и Данилы становились всё более и более шокированными, а сам артист, закативший такой неожиданный концерт, сиял улыбкой от уха до уха, пятнами шального румянца на щеках и скулах и аурой своей, яркой, как солнце, рассеивая такой привычный и так любимый Даней начавший было сгущаться мрак. - Ты, олух!.. Иди в свою комнату немедленно, я с тобой ещё разберусь! – всё-таки нашёл в себе силы максимально сдержанно проорать Антон Павлович и походкой разъярённого берсерка отправился разруливать всё не затихающую ссору между изрядно поднадоевшими нечаянными родственниками. К крикам мамы Лиды и папы Лёши добавился и его звучный голос, окончательно разрушая всё очарование вечера, но Даниле было уже не до этого. Он просто смотрел на победно улыбающегося Ваню и не знал, что сказать. А в груди судорожно сжималось быстро бьющееся сердце, и это так ужасно бесило, потому что… Потому что в Ване не было рациональности. Он действовал по велению мимолётной мысли, руководствовался только эмоциями и желаниями, и в Данькином представлении жить так – значит, жить неправильно. Он был глупым, невероятным чудиком, но Даня всё равно чувствовал себя наивным мотыльком, летящим к обжигающему свету. В то, что этот свет умеет греть, верить не хотелось. - Ну что, съел? – Ваня снова опустился на ступени и немного поёрзал, удобно устраиваясь; поправил растрепавшиеся от ветра тёмные волосы с таким видом, будто ничего и не произошло, и хитро улыбнулся Дане. - Ты совсем идиот? Ты зачем это сделал? У тебя же теперь проблемы будут и никакой выгоды. Даня не понимал. Он правда не понимал, что творилось в голове у этого странного человека напротив, но почему-то неизведанное манило его так сильно, как даже свет не манит мотыльков. - Здесь речь идёт не о выгоде. Я хотел утереть тебе нос – я утёр. И, поверь, честность мне ещё зачтётся. Даня не знал, что происходит с ним, но Ванькины лучики, похоже, начинали прожигать бреши в стене, что он с таким трудом выстраивал вокруг своего сердца.ххх
- Слышь, ты, затворник, подъём! Если ничего не есть, можно заработать гастрит, а потом язву желудка, - явно передразнивал маму Полину ворвавшийся, как вихрь, в тихую комнату Ванька. – Так что на вот. Закуси и возвращайся к своим урокам, пожалуйста. Не забудь, кстати, мою домашку сделать тоже. - Ты принёс мне поесть? – растерянно вопросил Данила, разглядывая поднос с едой, который Ваня водрузил рядом с ним прямо на кровать. - Ты не думай, это я не за ради благотворительности или ещё чего. Мне просто нужно, чтобы ты оставался в сносном состоянии, а то кто тогда за меня сделает алгебру, физику и биологию, - с усмешкой парировал Ваня и развалился в кресле у компьютера, сладко потягиваясь. Данька предпочёл сделать вид, что не заметил полоску оголённой кожи его подтянутого живота, хотя поглазеть успел знатно и даже в памяти данное зрелище отложил. - Называй вещи своими именами. Тобой движет не только корыстный интерес. Ты обо мне заботишься, - невозмутимо буркнул Данила и снова уткнулся в учебник по физике, украдкой взглянув на изменившегося в лице брата. Сказать такую чушь точно стоило того – Ваня в одно мгновение из уверенного в себе наглого засранца превратился в растерянного пацана с алыми ушами и мечущимся взглядом, и это тоже следовало отложить в памяти в отдельную копилку воспоминаний и изредка пересматривать тайком, улыбаясь, когда никто не видит. - Ещё чего. Больно надо. - Ты ответил спустя шесть секунд. Это большая задержка. А ещё у тебя голос дрогнул, - не отрываясь от учебника, пробормотал Данька и тут же откатился на другой конец кровати, уворачиваясь от полетевшей в него подушки. Губы тронула улыбка, а внутри снова что-то приятно, сладко сжалось, но Дане совершенно не хотелось отдавать себе в этом отчёт. Выходя из комнаты, Ваня слишком громко хлопнул дверью.ххх
- Дань, а что, всё-таки, с твоей аурой? Может, расскажешь? Девушки, каждую перемену обступавшие его парту, безумно действовали на нервы. Данила совершенно не знал, что ему с этим делать – это продолжалось изо дня в день, и, пусть такое отношение было лучше, чем пинки на заднем дворе школы, оно всё равно раздражало. Если бы можно было просто раствориться в воздухе для всех, при этом продолжая оставаться в классе, получать знания и писать контрольные, Иванов пользовался бы этим каждый учебный день. Ему даже на уроках постоянно подкидывали записки с глупыми вопросами, которые, как ни странно, именно Ваня периодически возвращал прямо в лоб их отправителям. Такой метод нельзя было назвать гуманным, но и сам Данька периодически испытывал желание зарядить смятой бумажкой промеж глаз какой-нибудь Климовой, поэтому он не возражал против Ваниной защиты. Ваня упорно пытался убедить Данилу (скорее, самого себя), что его, как соседа по парте, это тоже нервирует, и поэтому (и только поэтому!) бесконечные записки в большинстве своём просто не доходят до адресата. Что ж, Данька и сам знал правду, и то, что она грела душу, было абсолютно точно глупостью, но против сердца, как он понял за прошедший месяц, так просто не попрёшь. - Ну Да-ань. Не будь таким таинственным! Нам же интересно, - наперебой нудели одноклассницы, но резко раздавшееся зычное «кыш» заставило их всех умолкнуть и подпрыгнуть на месте. - Поналетело, блин. Ушуршали отсюда всей стайкой, дамы, и прямо сейчас. Дамы, ворча, послушно рассосались по своим местам, а Ваня – само недовольство в человеческом обличье – рухнул на стул и царственно закинул ногу на ногу. - Тебе так нравится играть в моего телохранителя? – чуть усмехнувшись, спросил Даня и подвинул к брату решённую им же самим на прошлом уроке за него контрольную. На криво оторванном исписанном листке бумаги красовалась гордая пятёрка. - Это и моя парта тоже. Меня бесит, когда здесь столько народа мельтешит, - хмуро отозвался Ваня и пробормотал что-то, похожее на благодарность, увидев оценку. Он, похоже, был не в духе, но оканчивать диалог из-за этого Даньке совершенно не хотелось. - Что, не можешь смириться с тем, что все девчонки стали резко обращать внимание только на меня? Ваня развернулся к брату полубоком и чуть сощурил большие глаза. На его губах играла улыбка, но из разряда тех, что значат «лучше бы тебе было промолчать». - Радуйся. С тобой, похоже, вообще впервые в жизни девчонки заговаривают, - и, отвернувшись обратно, делано безразлично пропел: - Вот и заботься о тебе после этого… - Так всё же заботишься? – не удержался от подколки Данила и тут же получил подзатыльник, отчего недовольно зашипел. Однако вид слегка покрасневших кончиков чужих ушей, за которые Ваня так вовремя заправил волосы, и усилившееся сияние солнечной ауры стоили, пожалуй, целой тысячи таких подзатыльников. Или хотя бы сотню. Через пару минут Ване надоело изображать самого обиженного, поэтому он скосил взгляд на брата и тут же зашипел, пихнув его локтем в бок: - Даня, у тебя что-то с аурой происходит! - А? Что? – Данька растерянно хлопнул выгоревшими на солнце светлыми ресницами и поднёс руки к лицу, разглядывая привычную чёрную дымку вокруг них. Она клубилась, словно облака едкого дыма, и это зрелище действительно было очень необычным, но вдруг – будто мало было уже произошедшего! – аура подмигнула Даниле светлым серебристым огоньком откуда-то из тёмной глубины. Раздавшийся звонок внёс ещё большую сумятицу в мысли Данилы. Он уже успел запаниковать и совершенно не знал, что делать; страх того, что кто-нибудь, кроме Вани, тоже может заметить то и дело вспыхивающие и исчезающие в ауре искорки, подстёгивал на безумную мысль сбежать с урока. Однако, пока Даня только думал, Ваня уже действовал. - Беги отсюда, придурок! – снова зашипел он и буквально вытолкнул брата из-за парты. Тот послушно рванул из класса, забыв о рюкзаке и вещах, объятый паникой и боязнью неизвестного. Что с ним происходит? Что спровоцировало эти изменения? Чем они кончатся? Как на нём скажутся? Оставаться наедине с этим было страшно; избежать встречи с классной руководительницей в коридоре еле удалось. Данила не знал, можно ли ему в таком виде выйти на улицу, поэтому просто забился в пустую секцию, загнанно дыша и широко распахнутыми глазами вглядываясь в клубящуюся дымку вокруг своего тела. - Вот ты где! Нахера так далеко умотал? – Ваня с двумя рюкзаками наперевес влетел в рекреацию и бросил их на пол. – Ты как? Понял, что это такое? - Нет, нет, - помотал дрожащей головой Данила и поднял на Ваню напуганный взгляд. Тот, как обычно, светился успокаивающим тёплым светом, и смотрел так обеспокоенно, что на душе невольно стало ещё теплее. - Ты чего делаешь?! Оно усиливается! – тут же возопил Ванька и отшатнулся на пару шагов, а Данила в ужасе сматерился под нос, чего за ним в моменты душевного спокойствия точно нельзя было заметить. Чёрная дымка сияла и переливалась то и дело гаснущими и снова загорающимися светлыми точками. - Я ничего не делал, оно само, - снова затряс головой, как китайский болванчик, Иванов и посмотрел на брата. Тот тоже выглядел перепуганным, но не из-за того, что с Данилой происходило что-то странное, а потому что опасался, что эти изменения могут причинить ему какой-то вред. Убегать никуда не спешил, напротив – сократил расстояние между ними и теперь был так близко, что их ауры смешивались в одну. Поддерживал, одним своим присутствием говоря, что рядом и что всё будет хорошо. Никому из них не нужны были слова – Даня знал, что, если Ваня вдруг откроет рот, то начнёт отрицать – и свою заботу, и волнение, и чувства, которые видны были невооружённым глазом. Чувства к нему, к Дане, к чёрному монстру, который всегда вызывал у других только отторжение, ужас или любопытство, как при виде экзотического зверя. Даня нравился ему. Как человек нравился, вместе со своим уродливым тёмным шлейфом и бесконечным занудством. И это было невероятно. Это было чудом. - Я понял, - хрипло прошептал Данила и положил влажные от пота ладони на Ванины плечи, крепко сжимая и разворачивая, вдавливая свою пару в стену. Ваня заволновался, нахмурился так сильно, будто собирался глубиной складки между бровей переплюнуть рекорд Марианской впадины, но отталкивать не стал – только в ответ сжал такими же влажными и напряжёнными пальцами его запястья. - Что ты понял? Даня нервничал. Нервничал так, что в горле пересохло, что колени ослабли и стали подкашиваться, но при этом он чувствовал такую уверенность, какой не чувствовал в себе ещё никогда. - Мы ведь соулмэйты, верно? - Ага. И что? – Ваня бегал взглядом по лицу напротив, не задерживаясь надолго ни на светлых, чуть прищуренных глазах, ни на сухих тонких губах, сжатых в напряжённую линию, и понимал, что, если Даня придвинется к нему ещё хоть на пару сантиметров ближе, то точно услышит, как гулко и быстро бьётся его сердце. - Если я правильно понимаю, это значит, что наша встреча была предначертана. Что каждый из нас должен сыграть в жизни другого какую-то очень важную, если не ключевую, роль, - продолжил Даня и обмахнул языком слипающиеся губы, с какой-то внутренней довольной дрожью замечая, как судорожно Ваня сглотнул, дёрнув острым кадыком. - А можно опустить всю эту ваниль и сразу перейти к делу? - У тебя уши покраснели, - зачем-то заметил Данила и резко подался вперёд, накрывая губы брата своими до того, как тот снова начал бы отпираться от очевидного. Губы у Вани оказались сухими и очень мягкими, такими, какими, наверное, должны быть губы девчонки, но ни одна девчонка – Данила был уверен – не смогла бы своим слабым ответом на его порывистый поцелуй подарить ему такого чувства правильности происходящего. Ваня ответил так, будто вообще целоваться не умел (а ведь опыта у него было много, это Данька мог сказать наверняка), податливо приоткрывая рот и слегка дрожащим кончиком языка проводя по верхней губе Дани, будто приглашая не тормозить и ничего не бояться. И Ваня знал, что потом ему будет за такую робость до ужаса стыдно, но, в конце концов, он впервые целовал своего соулмэйта, а не какую-нибудь серую девочку из параллельного класса, так что…, наверное, это простительно? Это было, как удар под дых, как эффект от тех бирюзовых таблеток, что однажды довелось попробовать на какой-то сомнительной вечеринке, помноженный на грёбаный миллион раз. Ване казалось, что он видит под опущенными веками звёздочки, солнышки, цветочки – или что там обычно видят влюблённые женщины в дешёвых романах – и не мог поверить, что всё это происходит с ним. Что эту бурю эмоций, накрывающую с головой, что это тёплое чувство в животе, которое наивные романтики называют «бабочками», Даня сейчас действительно дарит именно ему, а не кому-то другому. Они оба торопились и жадничали – скользили мокрыми языками по припухшим от укусов губам, сталкивались зубами и мешающимися носами, сопели и слишком сильно, пожалуй, цеплялись друг за друга, но их не волновало то, что их первый поцелуй происходил совсем не по канонам клишированных любовных историй. Им было хорошо так, как есть; для них это было правильно. - Ты… на звёздное небо похож, Дань, - хрипло прошептал Ваня, первым оторвавшись от всё ещё безумно притягивающих губ напротив и облизнулся, тяжело дыша. Данила ответил ему расфокусированным слегка, будто пьяным, взглядом, и, проведя кончиком холодного носа вдоль раскрасневшейся пылающей щеки, шепнул в ответ: - А ты – на солнце. Теперь можно опустить всю эту ваниль и сразу перейти к делу? - Засранец, - рассмеялся Ваня и взял лицо брата в свои ладони. - С кем поведёшься… - начал было Данила, но договорить не успел – Ваня утянул его в новый, тягучий и неторопливый поцелуй.ххх
Две ауры размеренно светились, создавая вокруг ребят уютный солнечно-звёздный мирок, а заставшая это классная руководительница, отправившаяся на поиск учеников, наконец-то начала понимать, что Антон Павлович имел в виду под словосочетанием «необычная семья».